К черту! ( том 1)

Твою!..

Кто?!

Кто этот тип?!

Кто тот, кто сляжет сегодня же со скарлатиной?!

Нет... пиявку ему в десны! Немедленно! Вот только узнает имя того, кто посмел это подсунуть, и в путь!

Он отпрянул от коготка девушки, посмотрел на нее укоризненно. Эх, ну, как она могла?! А?! Как согласилась ее принять?! Черт! Это все меняет! Все бесполезно!

Геморрой! И пиявка в задницу. На меньшее тот придурок, что считает себя счастливчиком, может не рассчитывать!

— Да, — щеки девушки чуть порозовели, — наверное.

— Да точно! — хохотнул мальчишка. — А чо мы не были в курсе?

— В курсе чего?

— Да подожди ты! — кузнец взъерошил шевелюру мальчика. — Ваше императорское высочество...

— Вилла, — поправила она.

Кузнец прижал руку к груди, почтительно поклонился и продолжил:

— Я успею, — пообещал ей.

А голубь заволновался. Он-то успеет, а имя?! Сказать имя?! Что, вот так, договорились и разошлись?! А как же пиявка, а как же геморрой... Ведь кто-то ждет этот сюрприз, пусть и не знает об этом. Так не честно. Имя!

Видимо, небеса услышали его настойчивую просьбу, потому что Вилла, собравшаяся уходить, была остановлена каверзными вопросами мальца:

— А кто подарил тебе жемчужину? Скажешь? Или секрет? Нет, — затараторил, опасливо посматривая на нахмурившегося отца, — ты можешь и промолчать, все равно если уже твоя тайна открылась, ее все узнают... Имя я тоже узнаю, ну и что, что пока узнаю, сдохну от любопытства. Тебе ведь все равно. Да? Или нет? Скажешь, высочество? Или мне прям сейчас можно уже набираться терпения?

Кого-то маленький шантажист голубю напоминал, но даже усиленно почесав маковку, он не мог сообразить, кого. Только ворковать перестал, чтобы расслышать высочество. Ну, он-то точно знал, что она слишком добра, чтобы кого-то приговорить к смерти за любопытство.

— У тебя столько вопросов, — она рассмеялась и взглядом попросила кузнеца не журить мальчика.

— А ты ответишь?

— Тебе интересно, откуда у меня жемчужина?

— Ага. Очень.

— Мне подарил ее друг.

Голубь вцепился в ее плечо лапами, ухнул, потоптался, неверяще уставился на девушку.

— И как его зовут? Ну, все равно же скоро все узнают! — нетерпеливо просил мальчишка.

— Сомневаюсь, что все узнают, если только ты не проговоришься.

— Узнают, — настаивал он.

— Каким образом? Я никому не скажу, кроме тебя.

— И что? Узнают от императора.

— Ну, мой отец, конечно, в курсе, но зачем ему говорить всем?

Голубь одновременно с мальчишкой устало вздохнул. Она правда ничего не знает?! Совсем ничего?! Но тогда у дарящего еще большие проблемы, чем он считал изначально.

— А затем, высочество, — мальчик явно терял терпение, — что император обязан указать твой статус перед церемонией обращения.

— И какой мой статус? — с улыбкой спросила Вилла.

Мальчик посмотрел на отца, тот кивнул. Перевел взгляд на голубя, а уже после, прищурившись, на Виллу.

— Какой, высочество? — спросил недоверчиво. — Да такой...

Он задержал дыхание, подмигнул голубю, который слегка оторопел от подобной фамильярности, и сказал громко, так, что и в замке могли услышать:

— Ты — замужем!

Вилла покачнулась, а голубь, не в силах ей помочь, даже если она свалится, взметнулся вверх. Это надо же! Она действительно не была в курсе! И что теперь?! Твою дивизию, проще удавиться, чем столкнуться с возможными последствиями! Он возмущенно каркнул, потом понял, что перепутал образы и только ожесточенно махал крыльями. Преодолев границу Ристет, залетел в ГЗЖ и камнем рухнул на небо.

— В следующий раз, — пригрозил скучающему на завалинке Марбасу, — полетишь сам, ясно?!

— Не подходит: с моей сути снимут слой, а я не любитель собственных криков и боли. Если кому это и по вкусу, так тебе. Ты вон, злой, но ведь явно не от пережитого.

— Верни мне меня! — потребовал голубь, и в ту же секунду уставился на демона не глазами-бусинками, через которые вообще мало что можно рассмотреть, а своими, нормальными, размером с летающую тарелку. Или две, тут же захорохорился.

— Да, я это сделал, — сказал, горделиво выпятив грудь. При пересечении границы Ристет с него тоже сняли слой, но как демон болезни и фобий, он этого даже не почувствовал.

Чуп задумчиво почесал подбородок, пожал плечами — все равно уже ничего не исправить. Остается ждать, когда вся империя загудит от скандала, а потом... Он печально вздохнул.

— И? — поинтересовался Марбас.

— И у Дона большие проблемы, — сказал честно и ответил на мысленный вопрос демона. — Он женился на дочери императора.

Марбас разинул рот, будто девственник, узревший шикарную шлюху, предлагающую себя за спасибо.

— Молодец, — похвалил.

— Конечно! — поддержал Чупарислиодиусс. — Но только он ни черта не сказал ей об этом! И как только она узнала... закон вступает в силу. А что говорит нам закон?

Усмешка сползла с лица демона. Да, это не просто большие проблемы, это армагеддон. Потому что теперь Вилла может делать с новоявленным мужем все, о чем пожелает.

Она может даже убить его.

* * *

— Ты знал?!

Император был немного удивлен вторжением Виллы в свои покои: она предпочитала делать вид, что он для нее в первую очередь владыка, на личное пространство не посягала и к себе старалась не приближать. А здесь — такой накал, такие страсти, что дверь, опешив, ударилась о стену, а шелковый ковер предусмотрительно спрятал глаза под уверенной поступью. А взгляд? Серое пламя под сводом ночи. А волосы? Каштановая река, мягкой волной скрывающая спину до талии.

Красивая, и самое важное — любящая его. Пусть советчики закроют пасти, алчно распахнутые от недоверия и зависти, и катятся к черту! Его дочь рядом с ним, он сам сделает ее легал, а дальнейшее... несмотря на туманность, под контролем. В его власти. И не дай тебе Бог, кто-нибудь вздумает помешать ему!

Отогнал темные мысли, посмотрел в упор на гостью, но она не стушевалась и не нацепила маску покорности, опасаясь его норова. Отчасти, она не так хорошо его знала, отчасти — и не собиралась скрывать негодование.

Знал ли он о том, что его дочь замужем? Забавный вопрос после трех недель знакомства. Это его долг, как императора и отца.

— И мама?

— Алиша не обладает магическими способностями, и так как ты ей о жемчужине ничего не говорила — не знает до сих пор. Кстати, вряд ли ее это обрадует.

— Но почему ты ничего не сказал мне?! — возмутилась Вилла, проигнорировав последнее замечание. Если убрать жестикуляцию, она легко сошла бы за воина на параде, а командный тон — с претензией на начальника стражи, но тот не позволяет себе взрыва эмоций, тем более при своем императоре.

Но для нее он отец.

— Когда? — он специально добавил нотку растерянности, которая лучше негодования охладила запал Виллы. Она перестала мелькать перед глазами, плюхнулась в его любимое бордовое кресло, задумчиво покрутила золотую тесьму на бильцах, и поддакнула:

— Ну, да.

И попыталась посмотреть на ситуацию его глазами. Жемчужину ей подарил Дон в четырнадцать лет. Да, он не посчитал нужным ничего объяснить — подал ее как красивый камушек, посоветовав никому не показывать, а то начнутся вопросы и все такое. Жемчуг могли просто украсть, потому что Вилла и мать жили в районе корри, и там водились все, кто угодно, кроме легал, так что на чужое позарились бы запросто.

Возможно, — Вилла была на него жутко зла и не хотела оправдывать, — но представим такую возможность, что он все-таки собирался ей рассказать. Когда-нибудь. В будущем. Но не успел. А императора тогда Вилла знала лишь понаслышке: по какой-то причине он не считал правильным появляться в ее жизни. И что? Пришел бы император к девочке и сказал, мол, девочка, ты только что вышла замуж? Она бы первым делом поинтересовалась, кто он такой, вторым — а какое ему дело, а третьим — убила новоиспеченного мужа.

Веселая свадебка: без брачной ночи, но крови в изобилии.

А после смерти Дона вообще не было смысла рассказывать, потому что дико представить, как император говорит: "А знаешь, одиннадцать лет назад ты вышла замуж, потом твой муж умер, потом я его оживил по твоей наводке, но это ты уже в курсе, но так как он труп — ты не жена ему, а вдова".

Вдова...

Император, следивший за ее мыслями, кивнул.

Уж лучше вдова, чем жена, которая узнав о подобном бракосочетании, по закону империи могла превратить супруга в раба или отбивнушку. Несмотря на каламбур, Дон спасся от ее смертоносной мести благодаря своей смерти. Неисправим и невыносим, а чувства юмора как нет, так и не было! Только ему в голову могло прийти: взять ее замуж на пыльной улице Анидат, при свете фонарей, без красивого платья, без подарков, без поцелуя, в конце концов! Еще бы и взял в полном смысле этого слова на той же пыльной улице — чурбан неотесанный!

Император наградил дочь насмешливым взглядом, предложил бокал вина, которое потягивал с удовольствием до ее, мягко говоря, визита, и Вилла с жадностью выпила свой до дна.

— А если бы он сказал тебе тогда все, ты бы взяла жемчуг? — спросил с ноткой любопытства.

Вопрос, действительно, интересный. Наверное, да, но только наверное, потому что Дон в то время встречался с другими корри, и что, она бы терпела его неверность?

А, кстати, получается, что терпела! Нет, отбивная — это оченно мягкое наказание. Фарш, дважды прокрученный — вот его участь!

— Ты была слишком молода, чтобы он заявил на тебя брачные права.

— И что?! Это что, значит, что можно заявлять их на других девушек?! — взорвалась Вилла, и встав с кресла, снова беспокойно заходила по комнате. Глаза на ковре распахнулись, влево-вправо — проследили за ней, как маятник; спрятались, когда она обернулась. — И вообще, почему ты его защищаешь?! Он ведь тебе не нравится!

— Верно.

Мягкий голос отца и добрая улыбка сбили запал. Попросив обновить содержимое бокала, Вилла начала пить медленно и наконец распробовала вкус. Черт! Фэйри-вино! Значит, не просто угощение, не избежать допроса с причастием, и ведь не соврешь, если что...

— Если что? — так же мягко поинтересовался император, и наткнулся на мгновенный мысленный блок, который, несмотря на эмоции и легкое опьянение, она установила более чем хорошо. Более хорошо, чем демоны, Лэйтон и Уна вместе взятые. Стена, а не голова, и ответы можно получить только задав их, и то если посчитает нужным озвучить. Похвалил ее мысленно, и задал:

— Ты любишь Дона?

Глаза на ковре приоткрыли веки.

— Да, — не задумываясь.

Глаза уставились на Виллу в упор.

— Уверена, что это любовь, а не детская привязанность?

Глаза прищурились в ожидании.

— Да, — чуть помедлив.

Император сделал два шага влево, чтобы глаза не портили себе зрение и могли беспрепятственно и не опасаясь быть пойманными, видеть, что захотят. Вилла машинально повернула к нему голову.

— А, может, ты просто была эмоционально возбуждена, шокирована, когда его увидела и приняла радость от встречи за нечто большее? Когда не любил, ошибиться легко, — продолжил император, не дождавшись ответа. — Иногда любовь путают с дружбой, иногда с благодарностью, привязанность и привычка часто становятся чем-то, с чем не хочется расставаться. Иногда многолика страсть. Ты хотела бы с ним переспать? Хотела бы почувствовать вкус его поцелуев не только на губах, не только невинный, а пожирающий тебя, во всех местах, до которых реально и нереально дотянуться. Хотела бы зажечься для него, ощутить страсть, и потребовать, чтобы он тебя взял? Хотела бы ощутить голод от одного его взгляда? Хотела бы удовлетворить его только взглядом? А потом потребовать все, до чего сможешь дотянуться, взять всеми реальными и нереальными способами? Хотела бы...

— Папа!

Император застыл: никто и никогда не прерывал его, но... Первый раз, когда она назвала его папой, это было спонтанно — почти случайно, за три недели она мысленно несколько раз примеряла бирочку "отец", вслух — единожды, и вот... так мягко... и так непривычно приятно...

— Ты только что назвала меня папой.

Вилла растерянно заморгала ресницами, пытаясь скрыть внезапно набежавшие слезы. Отвернулась, глядя в окно, на луга, куда угодно, только не в серые глаза, наблюдающие с такой нежностью.

Трусиха, — словно наяву услышала голос Дона.

Перевела взгляд на императора.

— Да, — сказала, сглотнув ком в горле, — я только что назвала тебя папой.

— Иди ко мне, — он раскинул руки, и Вилла поспешила в объятия. Он властный, загадочный для нее, но он тот, о ком она мечтала не только в детстве. Он — важная часть ее самой, та часть, которой ей не хватало, и чувство, которое она к нему испытывает, тяжело перепутать с другим.

— Я знаю, что ты меня любишь, — сказал император, и не оправдываясь, а нравоучительно добавил: — Тебе нужно контролировать эмоции, доча, только что твой мысленный блок ослаб.

Но вместо того, чтобы закрыться, Вилла убрала защиту. Позже восстановит, для посторонних, а папа — родной для нее человек. К тому же, вряд ли он будет копаться в ее мыслях в эту минуту, верно?

— У тебя ошибочное представление обо мне, — смешок, и объятия императора стали крепче. Он ласково провел рукой по ее волосам, с удовольствием вдохнул запах золотой осени, чуть отстранился, чтобы видеть глаза, которые были точной копией его собственных.

— Я хочу, чтобы ты заглянула в сердце и ответила честно: то, что ты чувствуешь к Дону — любовь?

— Я...

— Не мне, доча, и не сейчас.

— Ты так не любишь его, почему?

— Встречный вопрос: а за что мне его любить?

И если так посмотреть, император прав. Дон для него — всего лишь один из жителей империи, да и то мертв, и он не обязан о нем даже мало-мальски заботиться. И потом, какому отцу понравится, что его дочь вышла замуж за того, кто ей ничего не сказал — проще говоря, обманом? Какой отец одобрит отношения дочери с... тем, кого уже как бы и нет?

— Помимо того, — подхватил император, — моя дочь могла рассчитывать на значительно лучшую партию. Ты даже представить не можешь, какой я бы мог заключить выгодный союз благодаря твоему браку. И все еще могу, кстати.

— Папа!

— Я сейчас с тобой честен. Я мог бы — да, и тебе бы этот союз понравился, но некоторые вещи, если должны случиться, все равно произойдут, иначе это приведет к хаосу. Ты побывала замужем, тебе, как я понял, не понравилось, но ты свободна. Ты — вдова, а не новобрачная.

Не то, чтобы ей не понравилось быть замужем... Она, можно сказать, и не была там, если в полном смысле этого слова. Но она уже отошла от новости, смирилась, и из огромных минусов могла сложить пусть махонький, но плюс. Хорошо, что она вдова. Для Дона хорошо, потому что иначе ему бы не отвертеться от заслуженного наказания.

Нежная улыбка императора, как лисица, обернулась лукавой.

— По закону нашей империи ты все равно вправе делать с ним все, что хочешь.

Вилла не сразу сообразила, что он имеет в виду.

— Абсолютно все, — повторил император. — Если захочешь, ты — для него закон. Ты — его плетка и незаслуженный пряник. И ты берешь на себя ответственность за него. Или откажешься, и вы оба будете свободны друг от друга.