— Всегда такая была, — попыталась отвертеться девушка, но куда там.
Песчаник был свято уверен, что Лекс не достоин такой чести и, в конце концов, пришлось вывалить буквально половину наготовленного. На искренние возмущения девушки он не обращал внимания. Хорошо еще, что отвар не забрал, поверил, что это ей.
Когда Олиф вышла из кухни, на душе у нее было ужасно противно. Она должна была принести Лексу поесть, а вместо этого несет что-то отдаленно напоминающее еду, причем такую скудную порцию, что лучше бы уж вообще ничего не несла.
На входе в тюрьму ей тоже начали задавать вопросы.
Олиф пыталась выкрутиться, как могла. Правда, в историю, что ей нужно всегда носить отвар с собой, иначе она свалится с ног, они вряд ли поверили. Однако все же пропустили.
Все-таки не стоило идти сейчас — только привлекла к себе внимание, а значит, слушок легко может дойти и до Ринслера.
В темноте, среди зеленых светящихся зверьков и одиноких камер, гулкий звук закрывающейся двери звучал особенно жутко. Олиф прошла до конца тюрьмы, дернула ручку второй двери и спустилась вниз.
На этот раз ни единого звука от Лекса не донеслось.
Девушка нахмурилась, чуть прибавила шагу. Мужчина лежал в какой-то жуткой, непонятной позе, словно до этого просто сидел, а затем не выдержал и завалился на бок. Глаза были закрыты, но грудь вздымалась — значит, спал. Но спал беспокойно, то и дело слышались прерывистые вздохи, причем ртом. Нос, наверняка, заложило.
Олиф поежилась. Присела рядом, просунула руку между решетками и легонько потормошила Лекса. Тот не реагировал. Пришлось приложить чуточку больше усилий.
Внезапно мужчина дернулся, и в одну секунду руку девушки сжали длинные пальцы с такой силой, что она вскрикнула от боли:
— Ай!
Лекс повернул голову, моргнул пару раз, пытаясь разобрать в темноте лицо незнакомца. А когда пришел в себя, виновато разжал пальцы и увидел, как девчонка быстренько одергивает руку.
— Прости, — хрипло сказал он.
Олиф потерла запястье. Откуда только в этом человеке столько силы?
— Ты специально так? — Одновременно с болью, девушка почувствовала обиду.
— Случайно вышло, прости.
Лекс принял привычное для него сидячее положение и провел ладошками по лицу, стирая остатки сонливости.
— Я принесла поесть, — спокойно сказала Олиф и поставила рядом с камерой тарелку.
Мужчина хмыкнул.
— Я-то надеялся, что уже не придешь.
— Кто бы сомневался, — закатила глаза девушка. — Вот еще.
Она подвинула вплотную к решеткам кружку с отваром.
— Что это? — недоуменно спросил Лекс.
— Отвар из подорожника.
— А мне он зачем?
— Это от кашля.
— Забирай обратно, — и не подумал идти навстречу Лекс.
— Мне он ни к чему, — поджала губы девушка.
— Мне тоже.
— Неправда. Я слышала твой кашель.
— И что?
— И то. Отвар тебе поможет.
— Плебейка, — устало вздохнул Лекс,— я же, кажется, просил не лезть.
— Я и не лезу. Я просто помогаю.
Олиф перевела взгляд на пол и тут заметила перевернутую тарелку. В душе сразу смешалась целая гамма чувств: недоумение, раздражение и... обида.
— Когда Арли носила еду, ты почему-то ел.
Лекс удивленно уставился на девушку. Ее взгляда в этой полутьме он не видел, но ее тон почему-то заставил почувствовать себя виноватым.
— Ну да, понятно, — самой себе сказала Олиф, — из моих рук противно.
Девушка схватила за край перевернутую тарелку, порывисто поднялась и вылетела из камеры. Лекс даже опомниться не успел, как с грохотом захлопнулась входная дверь.
* * *
Было жутко обидно понимать, что она ради этого гадкого существа рисковала собственной свободой, а он взял и просто окунул ее лицом в большую, грязную лужу. На душе было так скверно, как будто эту самую душу вырвали, да потоптались на ней, словно на лужайке какой.
Олиф быстро добежала до своей койки, забралась наверх, и уткнулась носом в простыню. О Берегини, вот чем она заслужила такое?!
Уснуть не получалось. Тяжелые мысли не давали покоя, даже глаза закрывались с трудом. В кромешной тьме, становилось невыносимо слушать мельтешение Песчаника. Хотелось тишины, чтобы никто и ничто не отвлекало ее от созерцания черного, невидимого потолка. Олиф уставилась в пустоту, и попыталась отключиться от едва заметных шорохов, окружающих ее. Притупить обиду, скрыть гнев, ей хотелось просто лежать и ни о чем не думать.
В конце концов, веки налились тяжестью, и сон сам как-то незаметно сморил ее.
* * *
Я ненавидела Перводружинников ровно столько, сколько себя помнила. От одного этого слова меня распирала ярость. Всегда. Эти люди ломали жизнь таким, как я. Таким, как моя мама. За одно это им полагалась виселица.
... Но на этот раз я стою посреди комнаты, в руках чувствую что-то тяжелое. Опускаю взгляд: сковородка. Передо мной лежит толстый Перводружинник. Под ним моя сестра — дергается, кричит. Пытаюсь что-то сделать, но не могу. Хочу поднять сковородку, подбежать и сдернуть с сестры толстого мужика. У меня и в мыслях нет убивать его, только оглушить.
Но Перводружинник вдруг поднимает голову, поворачивает ее и смотрит на меня. Глаза у него карие.
Не двигаюсь. Пытаюсь понять, что происходит. Мужик сам поднимается с постели. Мне хочется развернуться и бежать, но я не могу — там моя сестра. Я не брошу ее.
Перводружинник приближается медленно, аккуратно завязывая при этом пояс. Смотрю на него с нескрываемым страхом. Чувствую, как начинает тошнить.
— Убийца? — поднимает он бровь.
— Нет, — выдавливаю я.
— Убийца. — Он не спрашивает, он утверждает.
— Нет!
Мужик кивает на мои руки. Опускаю взгляд. Ладошки все в крови, со сковородки стекают темно бордовые струйки. Мной не на шутку завладевает страх.
— Нет!! — Крик ничего не решает. Крови становится все больше, она темнеет, вокруг меня уже огромная лужа.
— Убийца, — повторяет Перводружинник.
— Нет!!!
— Ты лишила меня шанса жить. Ты — убийца.
* * *
— Подъем!!!
Олиф резко подскочила в постели. Дыхание сбилось, на лбу выступила испарина. Казалось, еще немного и сердце из груди выпрыгнет наружу. Девушка провела рукой по лицу, попыталась восстановить дыхание.
Впервые за долгое время ей приснился Перводружинник. До этого она и думать о нем забыла, а теперь... давно она не видела таких четкий и ясных снов.
Мысли в голове спутались. Может, это первые признаки сумасшествия? Память вырывает из своих темных углов самые страшные воспоминания, пытаясь довести разум до полного безрассудства.
— Чего сидишь? Хуже стало? — поинтересовалась внизу Фрида.
Олиф вздрогнула от неожиданности.
— Нет, все хорошо. Я встаю.
Она слезла с верхней полки, чувствуя, как руки все не могут перестать трястись. Голова шла кругом, пришлось сесть на свободную нижнюю койку. Немного придя в себя, девушка принялась переплетать косу. Эта ночка выдалась просто кошмарной.
Когда все женщины построились колонной и пошли на кухню, Олиф отправилась к Кнуту.
Змей все не выходил из образа ранимого животного. Это стало уже какой-то навязчивой привычкой. Все это однообразие было настолько предсказуемым, что девушка даже выучила все места на его чешуе, которые он подставлял под тряпку, и уже без всяких подсказок чаще терла именно там.
— Как прошла ночь? — с этого ей всегда приходилось начинать разговор.
"Плохо".
— Почему?
"Никому до меня тут нет дела".
— Да ладно, — закатила глаза Олиф, — мне есть.
"И тебе нет!".
— А что я тут, по-твоему, делаю?
"Исполняешь приказ".
Насупившаяся морда змея стоила того, чтобы быть запечатленной лучшими художниками мира.
— Кнут, мне искренне не все равно.
Она знала, что змей ждал от нее что-то вроде: "Ах ты мой Кнутичек! Ах ты моя зайка, обижают тебя тут все эти злобные людишки? Иди сюда, я тебя пожалею!". Но Олиф, даже если бы очень сильно захотела, не смогла бы такого сказать. Поэтому Кнут немного пожаловался на свою бесполезную жизнь, и, не видя поддержки, успокоился.
В обед Олиф пошла готовить еду на кухню, и тут вспомнила, что ей ведь полагается разносить тарелки не только воинам, но и Лексу тоже.
Схватив первую попавшуюся порцию каши и быстро преодолев темные тоннели, она злобно дошагала до входа в камеры и уперлась в две широкие груди Песчаников. Однако видя недружелюбный настрой девчонки, и списав все на нежелание носить еду этому придурку, они пропустили ее без особых возражений.
Перед тем, как войти в нижние камеры, Олиф постояла перед дверью, привыкая к темноте, разбавляемой лишь слабым зеленым свечением светожелов. Наконец, дернула за ручку двери и спустилась вниз.
На секунду ей даже показалось, что Лекс ждал ее. Он не спал, просто, как обычно, сидел, облокотившись о стену. Как только она приблизилась к его камере, он тут же перевел на нее взгляд, но ничего не сказал.
— Кушать подано, — нарушила девушка молчание.
Лекс усмехнулся и боком просунул ей между решеток две пустые тарелки, одну в другой.
— Ты съел? — не поверила Олиф.
— Не знаю, гордиться, или разочаровываться твоим удивлением.
Девушка на всякий случай даже потрясла посудой вверх дном, чтобы удостовериться наверняка.
— Ого, даже отвар выпил.
— Сама готовила?
— Да, — настороженно ответила Олиф.
— Редкостная гадость.
Девушка состроила такую страшную мину, что Лекс не смог сдержать улыбки.
— Не обижайся, в мире многие люди не умеют готовить.
В этот момент ее терпение лопнуло.
Олиф злобно схватила ложку из каши, и, резко присев рядом с мужчиной, просунула ее между решеток, приставив ее прямо к его носу.
— Уж кому-кому, а тебе привередничать не стоит! И я нормально готовлю!
Лекс таким взглядом наблюдал за трясущимся перед его носом "орудием убийства", что даже не заметил, как каша с ложки начала капать ему на одежду. Только почувствовав жжение на груди, он примирительно поднял руки.
— Хорошо-хорошо, а теперь ме-едленно опусти ложку на пол, только не поранься!
Олиф злобно замахнулась столовым предметом прямо мужчине в лоб, но в последний момент он сменил положение головы, и ложка врезалась в стену, обрызгав их обоих остатками каши.
— Не повезло тебе, — "сочувственно" сказал Лекс, вытирая лицо.
— Это тебе не повезло! — Олиф тоже пыталась стереть еду с платья так, чтобы не осталось пятен.
— Поверь, тебе не повезло куда больше.
— Почему это?
— Ну как, ни готовить не умеешь, ни драться.
— Я умею готовить!!
— Судя по тому, что ты мне принесла в прошлый раз — нет.
— Ну вот и сиди тут тогда один! И голодный! — совсем обиделась Олиф.
Поднялась с колен и быстро пошла к выходу. В темноте не заметила ступеньку, споткнулась и еле удержалась на ногах.
— Эй-эй, плебейка, стой! — Голос Лекса прозвучал настолько странно, что Олиф невольно замерла.
Она боялась пошевелиться, ожидая, что он скажет еще что-нибудь, но мужчина молчал. Тогда она сама нарушила повисшую паузу:
— Я Олиф, а не плебейка.
Со стороны камеры послышался облегченный выдох, или ей это только показалось?
— Хорошо, Олиф, так Олиф. Подойди сюда.
— Зачем?
— Ты забыла кое-что.
Девушка удивленно попыталась вспомнить, что могла забыть, но в голову так ничего и не пришло. На секунду замешкавшись, она все же решилась медленно спуститься обратно.
— Ну?
— Вон. — Лекс кивком указал на две пустые тарелки.
Вот дура, и впрямь забыла! Олиф быстро схватила посуду, развернулась, чтобы уйти, но голос мужчины вновь остановил ее.
— Подожди.
— Еще что-то?
— Нет. Просто не обижайся.
— На тебя? — не поверила своим ушам девушка.
— Нет, что ты, на светожелов, — иронично ответил ей мужчина.
Теперь Олиф, наконец-то, поняла. Ему было ужасно одиноко. Его все ненавидели, и сам он тоже ненавидел себя. Эта ненависть, чувство вины разъедали душу изнутри, словно черви сердцевину яблока.
Лексу нужно было с кем-то поговорить. Когда она, Олиф, оказалась в темнице, рядом с ней был седой старик — муж Фриды, а рядом с Лексом нет никого, кроме него самого. А диалоги с самим собой имеют ужасные последствия, и Олиф это знала, как никто другой.
Она слабо улыбнулась.
— Я не обижаюсь, привыкла уже.
— Когда успела? — усмехнулся мужчина.
— В пустыне, когда ж еще.
— Не помню, чтобы мы шутили.
— А я и не про шутки, — не без злорадства сказала Олиф, — я про твое хамство.
— Хамство? Да ладно. У тебя какая-то странная реакция на очарование.
— Очарование? Мой младший брат и то очаровательней, чем ты!
Лекс вновь усмехнулся. Догадалась, дурочка. Плохо это или хорошо, мужчина еще не решил, но хоть какому-то голосу в этой тишине все равно был рад.
— Помня о твоем ранимом сердечке, я не стану говорить, что мой младший брат тоже очаровательней, чем ты. И вообще, — он обвел ее фигуру презрительным взглядом, — ты похудела и стала еще костлявей, чем раньше.
Олиф недоуменно осмотрела свою талию. Понятно, что это была просто шутка, но девушка все равно обиженно насупилась.
— Ты, можно подумать, тут поправился!
— Я похудел в бою, плебейка, — нравоучительно ответил Лекс.
Кажется, его тело, пребывая в таком положении, уже затекло. Он попробовал едва заметно пересесть, но руки слишком ослабли и не слушались. Мужчина сделал еще несколько рывков, надеясь, что в полутьме не заметно, насколько тяжело ему это дается, и, в конце концов, сдался.
— Ты похудел от своей наглости! — Олиф с содроганием наблюдала за попытками мужчины не показать свою слабость. Пытаться помочь бесполезно — он либо отшутится, либо грубо отмахнется.
В этот момент она в очередной раз поразилась, насколько же они с Ринслером действительно похожи. Оба до невыносимости гордые, что один, что другой.
Вспомнив про Ринслера, Олиф едва удержалась, чтобы с размаху не треснуть себя по лбу. Вот Дьявол! Ей же нужно к Ринслеру!!
— Смотри не подавись, — с усмешкой сказала девушка, и, развернувшись, полетела к выходу.
Уже около двери крикнула:
— Завтра я снова принесу отвар!!
Раздался щелчок, и Лекс, расслабившись, лег на спину так, чтобы не задеть рану на плече. Голова шла кругом, ноги затекли. Снова начали подступать приступы кашля. Все-таки хорошо, что плебейка сбежала.
Олиф тем временем прислонилась спиной к двери. Внутри бушевала то ли радость, то ли недоумение, то ли все сразу.
Давно они с Лексом так не разговаривали. Вернее, ни разу.
Глава 18.
Олиф лежала на своей койке, подложив руку под голову. Она понимала, что здесь на нее возложили слишком много обязанностей. Чтобы все успеть, времени нужно тратить по минимуму, но так не получится, во всяком случае, не для нее.
Как бы тяжело ни было это признавать, но придется от чего-то отказаться. Или кого-то.
... Олиф стояла рядом с Кнутом и уныло разглядывала тряпку. Она могла бы, конечно, как в первый раз, "случайно" перепутать ее с другой, жесткой щеткой, но тогда придется причинить змею жуткую боль, а этого ей хотелось меньше всего. Поэтому девушка честно и старательно выполнила свою работу, и теперь ждала удобного момента устроить так, чтобы ее с облегчением выперли отсюда.
