Мезозой

Тот пожал плечами, послушно выдернул кольцо и поднялся в воздух. Расим позволил ему взлететь повыше, и вскоре Кирилл уже кружил над верхушками деревьев. Его движения стали увереннее, он начал отдавать себе отчет в том, что делает.

В паре сотен метров сверкнули крыши автобусов, и Кирилл поспешил вниз, готовиться к погрузке — пока ранец снять, пока то, пока се, а на обед уже страсть как хочется. При одной мысли о столовой живот жалобно уркнул.

Странно, никакого плохого предчувствия не было, все сегодня шло очень даже неплохо и не предвещало беды, но на спуске Кирилла вдруг резко дернуло влево. Одно из сопел почему-то погасло, будто его резко перекрыли, и направление движения угрожающе изменилось, как и положение тела пилота. Угрожающе, потому что дезориентированного Кирилла понесло вниз, прямо на обрыв. Отключившееся сопло сделало свое дело, передав пилота в загребущие лапы гравитации.

Расим увидел это слишком поздно — он был занят, отвечая на какие-то расспросы Иона, и поднял голову, лишь когда Кирилл его окрикнул. Не мешкая, начальник охраны накинул на плечи свой ранец и взмыл вверх, но все-таки он опоздал.

С испугу и непривычки Кирилл ненароком нажал на кнопку ускорения, и его швырнуло вперед еще сильнее, но зато притормозило падение. Вот он уже над серединой реки, а в шлеме вовсю пищит датчик — еще и запасы энергии в ранце иссякают! Он дернул джойстики влево, потом вправо, но они заклинили на позиции 'вперед'. Тогда Кирилл начал дергать телом так и эдак, пытаясь сместить центр тяжести и задать другой курс, но серьезного результата не достиг. Под ногами бурлила Черроу, дело пахло жареным.

Расим сближался с ним, летел, вытянувшись струной, как только что учил ребят, но Кириллу уже стало ясно, что на спасение рассчитывать не приходится — его джетпак опустел, а ранец Расима не потянет двоих.

Понимая, что лишь отсрочивает неминуемое, Кирилл начал спешно ускоряться, стараясь двигаться параллельно земле и не допуская жесткого падения. Расим что-то кричал, но он остался наверху, и слова относило поднявшимся ветром.

В последний момент и сопло, и джойстики вдруг заработали, и Кирилл успел-таки сместиться левее. Успела мелькнуть мысль, что упасть на воду будет безопаснее, но что-то заставило его совершить последний рывок, придав себе ускорение и оставив позади широкую реку Черроу.

Краешком глаза Кирилл видел, как зашевелилась дремавшая справа серая гора, и в следующий миг он полетел вниз и вперед с высоты пяти метров. Падая на песок, он подогнул ноги и попытался перекувыркнуться, но с реактивным ранцем за спиной это не так-то просто сделать. В итоге инерция протащила его боком, оставляя на песке след, а ноги и ребра с левой стороны прямо-таки взвыли от такой жесткой посадки, выбившей из легких весь воздух.

Пришло обманчивое успокоение — мол, вот он, я, на земле, на твердой земле, жив и здоров. Обманчивость заключалась в том, что на берегу Кирилл был не один.

Стараясь не паниковать, он дрожащими руками отстегнул ранец от плеч и потянулся к ремню, когда к нему подбежал детеныш, вблизи кажущийся подозрительно крупным и подвижным. Кирилл перевел затравленный взгляд на противоположный берег, и увидел там одиноко стоящего Иона. В поднятых руках румына что-то поблескивало. Расим же парил над бариониксами, и на его лице была гримаса не меньшего отчаяния, чем у Кирилла. Он уже ничем не мог помочь.

72.

Сознание Кирилла прояснилось настолько, что он буквально видел каждую мысль, напоминающую тонкое полупрозрачное облачко. Не осталось места страху и волнению. Кирилл пропускал через себя настоящий момент, погружаясь и кутаясь в нем. Решение вот-вот должно родиться, само, из ниоткуда. Он будет спасен, и точка.

Любопытно наклоняя голову то вправо, то влево, юный барионикс подшагивал все ближе, а его громадный папаша с неохотой поднялся с належанного места и устремил на человека холодный равнодушный взгляд. Кириллу почудилось в глазах динозавра презрение, какое бывает у человека, смахивающего с рукава надоедливую букашку.

Расим держал в руках автомат, держа на прицеле взрослого хищника. Он не сводил с Кирилла глаз, а лицо его помертвело и стало похоже на камень. Стрелять, повиснув в воздухе, вряд ли удобно, но Расим боялся оставить Кирилла без огневой поддержки даже на секунду, которая потребуется для возврата на крутой берег. Там сейчас маячила фигура Иона, самым наглым образом снимающего происходящее на КПК.

' — Каков говнюк', — отстраненно подумал Кирилл, наблюдая за приближением детеныша. — 'Тудыть твою, и как это я мог назвать этого переростка 'малышом'?'.

В длину младший барионикс был не меньше полутора метров, а ростом около метра или самую малость ниже. В любом случае, сейчас он нависал над человеком, свалившимся с небес в столь неудачном месте, и узкие, но достаточно острые зубы-гарпуны не предвещали ничего хорошего. Кирилл — не цератозавр. Человеческая кожа лопнет под давлением острых клыков, как воздушный шарик от тычка иголки.

Изо всех сил Кирилл старался не смотреть в глаза динозавра, боясь спровоцировать нападение — так недолго и без руки остаться, а то и без ноги — однако взгляды двух существ, разделенных бесчисленными световыми и обыкновенными годами, все же пересеклись.

За краткий миг, предшествующий этому, Кирилл успел приготовиться к очередной волне головной боли, и она не застала его врасплох. Это не делало ее слабее, но позволяло не сходить с ума, давая незнакомое прежде ощущение контроля и над самой болью, и над окружающей реальностью.

' — Не бойся. Ты ведь знаешь, что делать'.

' — Что за черт?'.

' — Кирилл, живо вспоминай! Теперь уже можно'.

Новая волна сильнейшей боли захлестнула все тело, заставив выгнуть спину и вытянуть одеревеневшие конечности. Мышцы окаменели, кровь раскаленной лавой понеслась по венам, а частота ударов сердца, казалось, начала сливаться в сплошную барабанную дробь. Волна накатила и схлынула, словно ее и не было, оставив после себя звенящую пустоту и неповторимое облегчение. Счастье — это отсутствие боли, как сказал какой-то умный человек... Этот сукин сын был прав.

Не вполне понимая, что делает, Кирилл подобрался, уперся рукой в теплый от солнца большой камень и поднялся. Ушибленные ноги с трудом распрямились, а ребра тоненько взвыли, но все это было неважно. Единственной важной вещью стало осознание того, что эти существа не причинят никакого вреда.

— Тихо, — прошептал Кирилл, слыша отражение шелеста слов от опущенного перед взлетом забрала шлема. — Стой на месте, не приближайся.

Детеныш замер, продолжая изучать человека глазами — куда более крупными и выразительными, чем у своего родителя. Тот не заставил себя ждать и в три широких шага подошел к Кириллу, заслонив солнце и приблизив смердящую рыбой длинную морду на расстояние меньше метра.

Он казался монстром с другой планеты, иначе и не сказать. Возможно, именно силой высшей справедливости колоссы мезозоя оказались стерты с лица земли. В них сосредоточено слишком много силы. Злой, неповоротливой и неудержимой. Такой силе не место в нашем мире. Во всяком случае, на Земле.

Превозмогая сковывающий тело ужас, Кирилл перевел взгляд на взрослого барионикса. Он-то и нужен.

— Я не желаю вам зла, дайте мне уйти, — тихо, но твердо проговорил он, едва шевеля губами.

Слова выходили тяжело, их приходилось выдавливать из себя, выталкивать, как огромные камни. Слова раздирали горло изнутри, заставляли его саднить. Они вырывались сами, и сами же складывались в предложения.

Слова придумал кто-то другой, придумал и вложил в Кирилла когда-то давно, так давно, что он уже и сам этого не помнит. Точнее, вложил не сами звуки, но могущественную силу, к ним 'привязанную'.

И тут Кирилл понял, что говорить ему нужды больше нет, он чувствовал этих монстров, ощущал их тревогу, горячую боль в задней лапе и ненависть ко всему роду людскому, явившемся сюда незваным гостем. Человек пришел в дом к этому зверю и устроил кровавую жатву, поселился здесь, нарушил уклад жизни, и пусть пока это нарушение не сильно заметно, оно есть, оно ощущается с каждым днем все сильнее и сильнее. Люди должны уйти отсюда, убраться восвояси и никогда не возвращаться...

' — Отойдите', — внутренний голос чуть дрогнул, устыдившись своей собственной дерзости, но животные подчинились.

Они опустили головы, но не так, как перед боем с цератозаврами, а как пристыженные дети, и послушно сделали шаг назад. Получилось неуклюже. Эти животные не умеют отходить, как люди.

В груди Кирилла разверзлась бездна, огромная, черная, не имеющая дна, и оттуда полился многоголосый вой. В нем читались и боль, и непонимание, и ярость, и желание отомстить, и глухое отчаяние зверя, неспособного справиться с новой, превосходящей угрозой, но готового биться до последнего вздоха. Владельцем всей этой гаммы обжигающе-ярких воспоминаний был бессловесный ящер-рыболов, в чьих мутноватых, безразличных глазах трудно прочесть вообще что-либо. Поверить в это было невероятно сложно, но любая невидаль прекращает таковою быть, если увидишь ее сам. Или услышишь, или даже просто поймешь. Вот просто возьмешь и поймешь.

Кирилл и сам начал отступать, не сводя глаз с динозавров. Отойдя на шаг, они так и стояли на месте, словно истуканы, не шелохнувшись. Их можно было принять за две статуи, за прекрасно выполненные чучела, если бы грудь не вздымалась и не опускалась в такт тяжелому дыханию.

Понимая, что никто не идет по следу, Кирилл повернулся к бариониксам спиной и побежал, что было сил. Это оборвало какую-то незримую нить, связавшую его с монстрами, но бариониксы не погнались за двуногой мишенью, такой слабой и доступной. Они и сами были шокированы случившимся, в их природной программе отсутствовала реакция на подобное событие. Мозг спешно подбирал оптимальный вариант, но все это отнимало время, да и не были звери ни голодными, ни способными всерьез за кем-то гнаться. И дело не только в раненой ноге, но еще и в том, что родитель не оставит отпрыска одного надолго, как не позволит ему в порыве игривости гнаться за человеком.

Наперерез летели Расим и еще какой-то парень из службы охраны. Поравнявшись с Кириллом, они вытянули руки, и он ухватился за них. С трудом, с легких надрывом, но реактивные ранцы делали свою работу, унося чудом спасшегося Кирилла назад на вершину холма, где уже ждали бледный, как простыня, Марек и остальные члены команды. Еще в воздухе Кирилл понял, что натерпелся достаточно, и быстро отключился, чудесным образом не разжав при этом пальцы. В любом случае, его крепко поддерживали Расим с напарником, и он бы и так не упал.

Сквозь меркнущий свет доносились стремительно утихающие голоса:

— Я снял это, снял на КПК!

— Дай мне его сюда, это видео пойдет ученым. Получишь устройство вечером.

— Черт подери, что это вообще было?

— Ребята, да он в рубашке родился!

— Вот и посмотрим, в рубашке или бронежилете.

— Да, посмотрим. А пока — всем рты на замок, не дай боже кто сболтнет...

73.

Еще до того, как открыть глаза, Кирилл уже понял, где он и кого перед собой увидит, и не ошибся.

В освещенной золотистым утренним светом палате было хорошо и уютно. Справа от постели ритмично попискивал какой-то аппарат. От него отходил проводок, завершающийся присоской аккурат посреди груди Кирилла. Рядом с постелью сидела Юля. Сегодня она была не в белом халате, а в шортах и футболке.

— Мы слишком часто видимся, — хмыкнул Кирилл, удивляясь, как хрипло звучит голос.

— Вот такая благодарность за мою заботу, — вздохнула Юля, притворяясь обиженной. — Порядочный человек бы давно женился...

— Ну, насчет женитьбы обещать не буду, но в кино, так и быть, свожу.

— Ты сначала на ноги встань, романтик. Как себя чувствуешь?

— Хорошо, а в чем дело? Сколько я пролежал тут? — Кирилл чуть приподнял голову, чтобы убедиться, что и впрямь ничего не болит. Уверившись в этом, он с удовольствием опустился назад на упругую подушку.

— Недолго, привезли вчера в полдень. В общем-то, ничего серьезного — ушиблены стопы, левое бедро, ребрам досталось, небольшое сотрясение, и на этом все. Думаю, сегодня уже выпишут тебя. Как раз вот пришла проведать — у меня сегодня выходной — а ты и очнулся.

— Ого... Господи, как же я голоден! Съел бы лусотитана целиком, со шкурой вместе.

— Хо-хо, отлично, значит, выздоравливаешь! Пойду, позову тебе врача.

Юля встала и направилась было к выходу, но Кирилл окликнул ее. Запоздало родилась смутная догадка, что девушка нарочно поспешила ретироваться, и ее расчет оправдался. М-да, ну и маневры, таких бы в полководцы. Кирилл не сдержал легкой улыбкой.

— Только пообещай, что пойдешь со мной пообедать. Не бросай меня, не отдавай меня в руки этих мясников!

— Тише ты, — прошипела Юля. — Если доктор Чен услышит, то обидится — она плохо понимает шутки, тем более глупые.

С этими словами она вышла и уже в палату не вернулась. Вместо нее к Кириллу вошла невысокая чуть полная женщина азиатской наружности. С забавным акцентом она расспросила его о самочувствии, вернула ему КПК и одежду (Кирилл только тогда заметил, что лежал в больничной пижаме) и отпустила на все четыре стороны.

Юля стояла у выхода, навалившись на стену и скрестив ноги. В ее тонких пальцах тлела сигарета, и Кирилл возмущенно поморщился.

— Вот об этом ты мне не говорила!

— Прими меня такой, какая я есть, — девушка пожала плечами и уверенным щелчком отправила тонкий окурок в открытый мусорный контейнер. — Пойдем, покормим тебя. И это, не обращай внимания, что все на тебя пялятся, это нормально. Поверь, ты бы и сам таращился на любого, ускользнувшего от самой смерти. Этот случай войдет в историю Гроско!

Почему-то воодушевление Юли подействовало раздражающе. Кирилл стиснул зубы и наморщил лоб, но удержался от резких высказываний. Оставалось лишь надеяться, что никто не подозревал, что именно разыгралось между доисторическими монстрами и человеком. Пусть и дальше списывают все на везение, на удачу, на Бога, да хоть на кого или хоть на что.

По дороге к столовой ребятам встретилось немало праздношатающихся сотрудников, наслаждающихся законным выходным, и к неудовольствию Кирилла они и впрямь странно на него посматривали, перебрасываясь тихими фразами, или же, напротив, наигранно направляли взгляды куда-нибудь в другую сторону. Это раздражало еще больше.

— Не переживай, — вкрадчиво сказала Юля и погладила Кирилла по плечу. Теплое и мягкое прикосновение было ему приятно. — Все необычное всегда встречают вот так, как они. Дай им время. Зато ты теперь звезда. Сначала отделал того большого парня, потом унес ноги от шестидесятифутового крокодила...

— Тридцать футов в нем, вообще-то. Максимум сорок, не больше. Не люблю я это все, ажиотаж такой нелепый, — признался Кирилл. — Кстати, серьезно, почему ты сидела в палате?

— Чувство вины, оно виновато, прости за каламбур. Просто ты ведь мне на голову свою жаловался, а я ничего не нашла. Потом увидела, что кого-то везут в лазарет, в правое крыло — а там у нас самые тяжелые случаи — и спросила у секретаря имя несчастного. Вспомнила, что у тебя было какое-то недомогание, ну и кинулась в госпиталь.