— Эй, братва, хорош! Прекращай! — подался я вперёд, но меня остановила властная рука одного из трёх стоящих рядом парней. Второй зажал меня с другой стороны.
— Вань, не мешай, — произнёс Тимур, третий из стоявших. — Они — козлы. Так надо.
— Кому надо?
Он не ответил. Я снова подался вперёд, первый из удерживающих марсиан неосмотрительно попытался меня блокировать, и тут же взвыл — рука, вывернутая за спину, это некомфортно.
— Ах ты ж!.. — Второй попытался наброситься, но я вначале отпихнул его ногой, после отпустил первого и атаковал его, двумя ударами выведя из боя.
Что со мной происходило — не знаю. Чувствовал себя совершенно трезвым. И только с высоты человека, прожившего тот день, могу сказать, что расплата наступила, но гораздо позже, когда, необходимость с кем-то драться отпала, а адреналин вышел из крови. Я назвал это 'мобилизацией', и, судя по репликам сеньор тренеров, это всё же больше относится к генным особенностям, чем к тренировкам.
Но пока я не знал всего этого. И чувствовал себя совершенно трезвым для любых задач. Мысли работали как часики, тело слушалось и даже уходило на небольшую, но сверхскорость. И защитить избиваемых студентов не виделось мне чем-то запредельным, невозможным.
Вновь напав на первого и перекинув через себя, так же ненадолго выведя его из боя, а заодно отпихнув попытавшегося помешать Тимура, я вломился в ряды избивавших латинос парней, раскидывая их, пользуясь эффектом внезапности. Получилось, вокруг моментально образовался вакуум.
— Уходите! — прошептал я, и оба студента уподобились ланям, бегущим быстрее ветра.
Марсиане пришли в себя. Проводили глазами свои бывшие жертвы, понимая, что теперь у них добыча покрупнее. Причём такая, за которой не надо бегать, на которую не надо охотиться, но которая гораздо 'вкуснее' любой другой. Один из них, которого считали другом, но который таковым не оказался. А оказался предателем, подлой змеёй, втеревшейся в доверие. Согласитесь, отоваривать предателей гораздо интереснее!
— Во, мля, змеюку пригрели! — оскалился тот тип, который мне не нравился. — Слышь, Тимур? Видал?
Его рука скользнула в карман, раздался щелчок, и в руке блеснуло тонкое лезвие ножа. Ну-ну, именно этого я и ждал.
— Тимур, останови их! Объясни, что так нельзя! Не надо уподобляться тем уродам, что напали на вас в парке! — крикнул я.
Я стоял в полразворота к бывшему товарищу и сумел боковым зрением заглянуть ему в глаза. Тот почувствовал мой взгляд и отвёл свой в сторону. И я понял, что он именно бывший друг, я прав. Да, он разделяет мою точку зрения, что это неправильно, что нельзя уподобляться тем сволочам. Но избиение парочки латинос, красивое, не с целью сделать инвалидами, а для души, чтоб показать, кто сильнее, для него не такое уж большое преступление. Сам участвовать в подобном он не будет, но не будет и мешать. И осуждать.
— Ах ты ж падла! Мразь латинская! — воскликнул один из марсиан и напал. Я ушёл, оттолкнув его в сторону. Тут же развернулся ко второму, уже начавшему атаку. В руке его тоже блестел нож, он был опаснее, и я встретил его во всеоружии, согласно вбитому Нормой алгоритму.
Захват. Оп! Нож вывалился из руки. Теперь потянуть, теперь надавить, резко, всем телом...
Хруст, сломанное запястье. Есть, отойти. Следующий противник. Ещё один. В сторону, уйти. Перехват, бросок через себя. Следующий. Уйти от удара.
Что было дальше, вновь помню смутно. Против меня боролось шестеро противников, а биться против шести сложно даже с ангельской подготовкой. Усложняло, что они были тренированными ребятами, прошедшими горнило армии, самой лучшей и самой боеспособной на сегодняшний день, несмотря на то, что самой маленькой. Но с другой стороны то, что они были подшофе, упрощало мою задачу, как и то, что все они дрались в рамках стандартной знакомой мне техники.
Всё закончилось внезапно. Тот самый скверный тип с ножом чуть не достал меня. Я вынужден был отойти, после чего тормоза, державшие сознание изнутри, дали сбой. Уход, уход, блок...
...Нет, нож не выпал. Парень слишком хорошо дрался и был слишком трезв, чтобы сделать его, как котёнка. Пришлось вырвать его из рук и всадить ему самому в живот. На автомате, голом инстинкте, как деяние, самое оптимальное в данной ситуации.
— Назад! — заорал я. Голос мой содержал столько эмоций, что закалённые в драках марсиане отпрянули.
Тип оседал на землю, зажимая рукоятку, из под которой текла кровь, смотря на меня недоуменными свинячьими глазками. Я не нервничал — вроде не задел жизненно важных органов, даже с моими анатомическими познаниями. Но если скорая не подоспеет вовремя, он не выживет. Потому я продолжил орать, выбрав мишенью ближайшего марсианина:
— Чё стоишь столбом, урод? Скорую вызывай! Загнётся же!
Тот послушался. Активировал перед глазами козырёк и лихорадочно принялся набирать заветные цифры. Я же подошел к Тимуру.
— Так нельзя, Тимур, понимаешь? Нельзя быть ими!
Тимур молчал, виновато созерцая землю. Я же подумал и добавил:
— Мне одна знакомая фразу интересную сказала: 'Если долго смотришь в бездну, это значит, что бездна смотрит в тебя'. Тимур, ты не такой, как они. Не смотри в бездну.
Затем тяжело вздохнул и пошёл дальше, в сторону виднеющегося вдали поворота на оживлённую улицу. Марсианин глаз так и не поднял.
* * *
Вскоре я набрёл на какой-то парк, точнее скверик. В центре его на постаменте возвышался монумент Эрнесто Хэмингуэю, вокруг стояли лавочки, на которых отдыхали мамаши, следящие за детьми, резались в шахматы пожилые сеньоры и ворковали влюбленные парочки. Вид эдакой идиллии успокоил, взвинченные донельзя нервы начали расслабляться. Отпускало. Побочным эффектом стало возвращение состояния опьянения и головная боль, но это уже мелочи. Потерплю. В конце концов, золотая карточка всё ещё лежала в моем кармане, а что значат слова 'похмелиться' и 'лечиться' я сегодня узнал.
Она села рядом, подойдя как-то незаметно. Слишком незаметно для человека с моей подготовкой. Видно да, хорошо отпустило.
— Катюш, если я разочаровался в людях, это ещё не значит, что полюбил и простил вас.
Она безразлично пожала плечами.
— Пойдём домой, Хуан? А?
Голос её был нежный, почти материнский. От него так и веяло заботой. Причём, она была искренняя, не играла и не фальшивила — я чувствовал.
— Что ты подразумеваешь под словом 'дом'? — усмехнулся я.
— Базу, — коротко ответила она.
Я попытался засмеяться, но не получилось — из груди вырвался лишь слабенький хрип.
— Смотри, вон там, за деревьями, машина, — продолжила она. — В ней девчонки. Твои. Они ждут тебя, переживают. А вон там, — указала она в другую сторону, — ещё одна. Там не твои девчонки, но они тоже переживают. Искренне, Хуан, можешь поверить. Хотя не из твоего взвода. Понимаешь?
Молчание.
— Пойдём домой, малыш? Тебя ждёт семья. Самая настоящая, большая и любящая.
Я хотел съязвить, но желчь не шла, не хотела вырываться из моих уст. Вместо этого произнёс нечто, характеризующееся словом 'бред' или 'отмаз', как бы признавая её доводы насчет дома и семьи:
— Сколько людей в этой семье хотят меня удавить?
Катарина пожала плечами.
— Отношения в семьях редко бывают безоблачны. Бывает, и брат идёт на брата с кулаками, и сын отцу морду бьёт. Но это всё равно семья, Хуан, и это ты понимаешь.
Да, понимаю. И, чёрт возьми, мне это ОЧЕНЬ не нравится!
— Оставьте меня в покое! — сквозь зубы процедил я, давя в себе приступ бешенства. Берсерк, сидящий внутри, пытался найти дорогу на волю, и стоило больших сил её ему не дать. Разум понимал правоту её слов и не хотел спорить, видел бессмысленность этого, и только мой извечный товарищ, моё благословение и проклятие, оставался нонконформистом.
Дабы не сорваться, я вскочил и как можно быстрее помчался прочь отсюда. Куда-нибудь, как можно дальше, лишь бы не видеть и не слышать никого из ангелочков. Хоть за орбиту Эриды, хоть в пасть к дьяволу. Но подсознательно понимал, что это не поможет.
Сидящая на лавочке женщина улыбнулась. Довольно, но без превосходства. Тем временем иконка над её правым глазом замигала красным. Спустив ладонью козырёк, закрыв им оба глаза, она активировала связь.
— Лея интересуется, как дела у мальчишки, — бросили на том конце. Именно бросили, голос тяжёлый, недовольный, нервный. Она вновь улыбнулась — злить этих людей доставляло ей особое удовольствие.
— Передай, всё хорошо. Он ещё не готов, но нижняя критическая точка пройдена.
— Когда представишь хоть какой-то отчёт?
— Я уже говорила, после окончания операции. А теперь извини, мне надо работать. Наш мальчик собирается в метро.
Рассоединившись, она активировала пятую линию.
— Группы два и три, слушай приказ...
Глава 9. Катарсис (часть 2)
Я поднял голову. Пантера ходила по комнате в поисках вещей. Выглядела она донельзя злой и растерянной. Что, родная, не по себе? Вот только меня не вздумай ни в чём обвинять.
Но она и не пыталась. И злилась на себя — её чувства читались, как на ладони. Но от осознания этого легче не становилось. Мне не хотелось, чтобы она уходила так, и мне не хотелось, чтобы она уходила вообще.
— Марина, ну ты скоро? — раздался голос со стороны входного люка. Тигрёнок вернулась. Всё так запущено?
— Уходишь? — подал голос я.
— Да. Как ты? — Голос сухой, все негативные эмоции безжалостно задавлены. Но задавлены искусственно, от этого интонация казалась какой-то похоронной. Я выдавил кислую улыбку.
— Уже лучше. Спасибо. Спасибо за всё, что для меня сделала. Я чувствую себя человеком, впервые за все эти дни.
— Не за что, — равнодушно произнесла она, погружённая в свои мысли.
Что, и всё? Большего я не достоин? Недостоин хотя бы знать, в чём дело и почему такой поток самобичеваний? Мы взрослые люди, отдаём отчёт своим поступкам, и если напортачила — прими с гордо поднятой головой. Не уподобляйся собаке, которая скулит о содеянном. И хотя бы расскажи, в чём дело — может, помогу чем-нибудь, чем чёрт не шутит? Вместе чудачили — вместе и разгребём!
Но она мои мысли, естественно, не слышала, а я был слишком неопытным психологом, чтобы найти приемлемую форму их озвучивания.
— Марина, что случилось? — не выдержал я и пошёл по самому лёгкому пути.
— Ничего. — Она была непробиваема.
— Я вижу это 'ничего'. Что с тобой?
— Я ухожу. — Голос такой же сухой и безразличный.
— Я знаю. Что с тобой такое? Что происходит? Ты сама не своя!
Она вспыхнула, хотела что-то сказать, но в дверях показалась Тигрёнок, и стушевалась.
— Хуан, не надо, отпусти её, — укоризненно произнесла вошедшая.
— А я держу? — воскликнул я, понимая, что ничего не понимаю. — Насильно привязал?
Тигрёнок посмотрела в пол, не ответила.
— Беатрис, выйди, — бросила Пантера сестре тоном, не терпящим возражения.
— Но...
— Подожди внизу! Я сейчас!
Поняв, что спорить бесполезно, та скривилась, но подчинилась.
— Хорошо. Давай, не долго — машина ждёт.
Когда люк за нею встал на место, Марина попыталась посмотреть мне в глаза, но не выдержала и отвернулась.
— Мне надо идти, Хуан. У меня сегодня свадьба.
Скажи она, что Венера сходит с орбиты, я не был бы так поражен. Скажи, что Солнце взрывается — тоже. Да скажи она, что над городом висит русская эскадра, и через час Альфа будет стёрта с лица земли — я и тогда был бы ошарашен в меньшей степени!
— ЧТО??? — отвисла моя челюсть. — Какая свадьба?
— Моя.
— Что значит, 'моя'? Как это, 'свадьба'?
— А как это вообще бывает, 'свадьба'? — вспыхнули её глаза. — Вначале церемония в церкви. Потом банкет в ресторане. Потом... Потом брачная ночь, первая в новой жизни. Если хочешь назвать меня шлюхой — называй, мне всё равно. Но мне надо идти.
— Стой! — попытался я собрать мысли в кучу. — Но эти два дня?..
— Это был девичник. Там, внизу, когда ты подошёл. — Её всё больше и больше разбирало зло. Она буквально затряслась, сдерживаясь, чтобы не закричать и не заплакать. — Мой девичник перед свадьбой!
По её лицу всё-таки потекли слезы. М-да, приплыли.
— А твой жених?..
— Его зовут Карлос. Я говорила, он из эскадрона. Мне надо идти, Хуан! Меня ждут!
— Но зачем? Ты его не любишь! — почти крикнул я, понимая, что не просто теряю её, а СОВСЕМ теряю.
— Тебя это не касается, ясно?! — закричала она. — Он из эскадрона! И он защитит меня и мою семью! Что ты знаешь обо мне? Что ты вообще о жизни знаешь?
Я отрицательно покачал головой.
— Ничего.
Она вздохнула и опала, понимая, что последняя сценка была лишней.
— И что, этот твой Карлос тебя примет? — скривился я. — После всего случившегося? Прямо из-под меня?
— Это тоже не твоё дело! — снова вспыхнула она.
— Моё! Теперь уже моё, солнышко! Я не хочу оказаться в центре кровавой мести! — Я выдавил кривую усмешку и принялся искать глазами вещи. Таковых поблизости не обнаружилось.
— Ты здесь не при чём, — покачала она головой. — Это я пошла с тобой, мне он и будет мстить. Если будет. — После чего с силой швырнула туфлю, которую только что нашла, об пол.
— И за дело будет! Так мне и надо!.. — А затем заревела.
Мужчины не выносят вида плачущих женщин. Я — не исключение. Да, я провёл полгода в королевской обители амазонок, но, во-первых, это были амазонки, совсем не слабые духом женщины, а во-вторых, даже это не даёт иммунитета.
Я встал, накинул на себя простынь, ибо после слов о свадьбе чувствовал неловкость, подошёл и обнял её. Она попыталась вырываться, но я был непреклонен.
— Тихо! Тихо! Успокойся!..
Девушка послушалась, обмякла, уткнулась мне в грудь. Действительно, сопротивляться мне у неё не хватит силёнок, а после этих двух дней ни о каком насилии между нами речи быть не может. Мы — друзья, как минимум, и она это приняла. Слёзы устремились из её глаз мне в дружеское плечо обильным потоком, но с ними начали выходить и злость, и горечь, и отчаяние. Чего я и добивался.
Через несколько минут она успокоилась.
— Ты хороший.
Я молча гладил её волосы, не форсируя события. Чувствовал, она на пороге того, чтоб совершить главную ошибку своей жизни, но как помочь ей — не знал. Я — это всего лишь я, у меня своя судьба. А у неё — своя.
— У него рыльце в пушку, да? — наконец, выдавил я, чувствуя непонятную злобу, граничащую с ненавистью. Она задумалась и кивнула.
— Ещё как. А я никогда ему не изменяла. Madonna, я вообще никогда никому не изменяла! — она снова расплакалась. — И не смотри на меня такими глазами, это сущая правда! Не изменяла и не собиралась! Тихая серая домашняя мышка — вот кто я! А там, внизу, решила: 'А полетело оно все в космос! Почему не могу совершить хоть один безумный поступок в своей жизни?!'
Про себя я усмехнулся — всё это и так знал, чувствовал в ней. С первой минуты. И именно это мне нравилось.
— Да, Хуан. Я сделала это назло, — продолжила изливать душу она. — Назло ему, назло всем. Потому, что завтра я стану не просто его женой, а собственностью, ходячей мебелью. Он зарежет меня, если попытаюсь сделать хоть что-то, что выходит за рамки. Ну, скажи, действительно не могу перед свадьбой, перед этим рабством, побыть немного безумной?
