Обыкновенные инопланетяне

Потом на глаза ему попался смутно знакомый подросток. Затюканный такой, с вечно опущенной головой, тот самый, у кого Цайпань воду когда-то забрал.

— Сюда иди! — грубо сказал ему Цайпань.

Взял подростка за плечо, сдавил. Снял контейнер с тощей его спины и пошел. Не нужен был ему контейнер, но очень уж захотелось почувствовать превосходство хоть над кем-то.

Он успел почувствовать превосходство. И даже снова ощутил уверенность в своих силах. И, наверно, вернулся бы в предгорья, к юной господарке, обсудить марку ее новой колымажки, потому что хорошо разбирался в модных колымажках Цайпань, даже отлично. Но не вернулся. Потому что подросток нагнал со спины и ударил Цайпаня палочкой для мяса. Умело ударил, как сам Цайпань своим ученикам показывал: из-за плеча, под подбородок и вверх.

Цайпань умер мгновенно. Даже не успел увидеть ненавидящего взгляда подростка, так похожего на него самого в юности. Удовлетворенного кивка смотрящего за кварталом не увидел тоже. И уж тем более не увидел пламени, разгорающегося на том месте, где только что размещался штаб полиции округа плавней...

Местный абориген, местные заботы

Раньше он думал — хуже всего, когда нет денег. Теперь он не знал, что думать, потому что деньги были, но было хуже.

Недавно он обнаружил очередную пачку купюр. Деньги лежали под рабочей одеждой в том углу, где спал когда-то больной мастер Мень, а значит, и Робкая Весна. Когда взял в руки банковскую упаковку, память словно вспыхнула, почудилось на мгновение улыбающееся личико зеленоглазой малышки, его подруги, почти что возлюбленной и просто восхитительной женщины, и стало так плохо, что хоть вой. Он и взвыл. А кого стесняться в пустом доме?

Китайцы оставили ему все, что заработали. Зачем им местные деньги там, куда они ушли? Вот и оставили. Он находил деньги в самых неожиданных местах. Находил, живо представлял, кто делал заначку, улыбался грустно или вот выл, как в последний раз. Исправить все равно ничего невозможно. Китайцев, наверно, уже и в живых-то нет. Их Арктур, судя по упоминаниям, жуткое место. Бронированные леталки, отравные газы, снайпера-балахонники — и сканеры везде. Слушают, смотрят, пишут... Жуть. Только, вернись время обратно, он бы ушел с инопланетянами. Ну и что, что в смерть? Смерть, кстати, вовсе не окончание жизни, если верить бормотаниям бабушки Нико. А бабушка Нико — она такая бабушка, что ей лучше верить и лишний раз рта не раскрывать.

Зато на Арктуре... а что, кстати, на Арктуре? Он долго обдумывал пришедшую в голову мысль. Чем отличается Арктур от родной Земли, чем таким притягательным, что охота выть и кидаться головой вперед в точку перехода? Что там, что здесь надо работать, чтоб обеспечить себе ночевальную ячейку и заход в пробегаловку хотя бы раз в день. На Арктуре условия даже пожестче, если верить рассказам инопланетян. И власть так же защищает господарей, и чиновники так же вознесены минимум в предгорья, вон сколько коттеджей-дворцов натыкали, к реке не пройти...

Принципы, понял он вдруг с удивлением. На Арктуре есть принципы. Есть какие-то общечеловеческие правила, законы, которых лучше бы придерживаться всем — и господарям, и белхалаш. Он вспомнил, как его бесило правило "прибираться ввечеру на рабочем месте", и криво ухмыльнулся. Не для русской души правило. Однако привык и стал прибираться. Нет, не привык: просто однажды дошло, что если самому не соблюдать правила, теряешь моральное право ожидать их соблюдения от других. Например, соблюдения очень хорошего правила "с наемным работником расплатись ввечеру". Он заметил, что именно моральные права имели для инопланетян первостепенное значение, не юридические. Над юридическими законами китайцы посмеивались, справедливо считая их оружием господарей против белхалаш. Моральные — иное дело. Они явно считали, что на их принципах чуть ли не держится весь мир. Или даже держится. Наивные люди, хоть и инопланетяне. Куда им понять, что в России на моральные права плевали, что называется, с колокольни. Тут не Арктур, тут матушка Россия. Правда, однажды он наблюдал, как мастер Мень давит на работодателя. Здоровяк, он не угрожал, хотя мог, со своей-то сущностью. Он просто настойчиво повторял, что рабочие свою часть договора выполнили, добросовестно и сполна. И работодатель неохотно, но расплатился. Хотя мог бы послать. Выглядело, как будто таинственные законы Арктура и на Земле действуют. Если за их исполнением присматривает боевой киборг, ага.

Вот за свои принципы инопланетяне и отправились воевать со всем миром. За принципы, воплощенные в огненнокрылой прекрасной женщине. Крылатая принцесса означала для инопланетян что-то очень важное, гораздо более важное, к примеру, чем власть. Правда, поняли они это, только когда потеряли Иаллованну. Но поняли же! Не зря злобная Робкая Весна плакала у ног Мэй Мао. Они ушли биться за новую принцессу насмерть. А он, дурак, остался... потому что тогда не понял. А потом было поздно. Для чего он остался?! Чтоб жить снова в мире подлости? От этого мира выть тянуло. Ну он и выл, не стеснялся.

Кончилась осень, а вместе с ней и работа. Зимой частники не строились. Зачем тратиться на согрев песка, воды и бытовок, когда весной приедут узбеки, киргизы или те же китайцы и все построят за сезон? То, что зимой местным рабочим нечего есть, работодателей не волновало. Юридически о рабочих заботиться не обязаны, а моральные правила, то есть чисто человеческие понятия... ну здесь же не Арктур. Прошлые зимы он жестоко нуждался, если б не инопланетяне, нуждался б и в эту. А так... на еду-одежду деньги были, на женщин нет, но местные женщины в его недостроенный дом и не заглядывали. Местные — они не дуры, местные считать умеют и с нищим никогда не станут связываться. А точку перехода Мэй Мао закрыла. Значит, никогда больше и никто не постучится ночью в его дверь, не встанет волшебным видением на пороге.

Тут-то и раздался стук. Слабый, неуверенный, но тем не менее. Не веря в невозможное, он решил, что приперся какой-нибудь пьяный, прихватил черенок от лопаты и вышел.

На чистом свежем снегу стоял бледный, как только что из могилы, Ян Хэк и внимательно смотрел на палку в его руках.

— Не ожидал, — отметил старик тихо. — Значит, наших нет. Ушли давно-давно.

— Тебе не холодно? — брякнул он.

Наверно, правильнее было хотя бы поздороваться сначала. Но, во-первых, растерянность всегда вызывала в его организме странную реакцию. Во-вторых, у инопланетян не принято было здороваться, а он вместе с языком многому от них нахватался. Да и... как не брякнуть, когда видишь китайца, стоящего на снегу в сандалиях? Пусть не китайца, инопланетянина, но тем не менее в сандалиях.

— Не знаю, — признался Ян Хэк. — Болею сильно, не чувствую.

— Я думал, тебя бабушка Нико прибила, — признался он, пропуская гостя в дом. — Да и все думали.

— Пыталась, — улыбнулся старик. — Она всегда пытается. Неугомонная Айлия.

Айлия? Он не удивился. Ему и раньше казалось, что этих двоих связывает нечто большее, чем просто бегство из Арктура на Землю. Чем-то они были похожи. Оба такие загадочные. Ну да, оба старики, хотя про бабушку Нико язык не повернется так сказать. Прошлое их объединяло, вот что. Прошлая жизнь. Или жизни, кстати, в свете открывшихся поразительных обстоятельств.

— Я жил здесь когда-то, — подтвердил старик. — И Айлия. А Айлия, она такая... пока не убьет, не успокоится.

— Она тут стихи декламировала, — не сдержался он. — На испанском.

Ян Хэк задумался — и вдруг стал похож на кастильского гранда, седого, сгорбленного, но тем не менее гордого и грозного, как толедский клинок. Да он, наверно, и был таким. И есть, если на то пошло.

— Айлия, она красивая была, очень-очень. Как огонь. Поэтам нравилась, да. Стихи о ней писали поэты.

— Вы бессмертные, что ли? — снова брякнул он. — Бабушка Нико, если хочет убить, всегда убивает. А ты жив.

— Хотела, — покривился Ян Хэк. — Но желанием не убьешь, а заряд в смертобое не бесконечен, заряд подпитывать надо. И был бой. Так и получилось, что заряд оказался слабым...

Старик задумался. Осторожно потрогал грудь.

— Нет, заряд сильным был. Воля сильнее, вот правда. Одно дело нужно было завершить. Самое главное дело в жизни, главнее не бывает. И я, профессор Хэй Син, завершил.

Профессор улыбнулся ему ясно и спокойно и опустился на стул. Он только пальцами согласно крутнул. Значит, Хэй Син, что тут непонятного.

Потом они сидели и пили чай. Ночью, что чуть не вызвало у него слезы умиления. Он рассказал профессору, как произошел уход. Тот выслушал вроде бы спокойно, но чуть ли не физически ощущалось, как мощно и четко профессор обработал информацию.

— Открылась еще одна маленькая тайна, — отметил профессор. — Точки перехода — почему в плавнях. Если верить Худышке Уй — везде должны быть, но есть только в плавнях. А они подарок Крылатых властителей, вот как получается. Искусственные образования. Иаллованна дала, Кошка Мэй обратно забрала. Так просто все.

— Я вот думаю, — решился вставить он. — Если Крылатые принцессы такие сильные, что могут ломать границы миров — что им мешает установить на Арктуре... ну, царство справедливости?

— Что? — профессор чуть заметно улыбнулся. — Да мы и мешаем. Люди. Не желаем справедливости-то. Ты не желаешь. Я не желаю. Бабушка Нико — очень загадочная бабушка, но и она не желает тоже...

— Я желаю! — уверенно заявил он.

На этот раз он был твердо, как говорится, на сто процентов уверен в своей правоте. Как можно не желать справедливости, когда вокруг бесчеловечная жизнь? Когда чиновники беспредельничают, и вся мощь власти на их стороне? Как?! Уж он — точно за справедливость! Пусть придет Мэй Мао, взмахнет огненным крылом, сметет нахрен всю мерзость — он на колени за это перед ней встанет! Пусть придет огненнокрылая принцесса!

— Желаешь, да, — усмехнулся мягко профессор. — Но чего?

И он вдруг засомневался под его мудрым взглядом. Китайцы, то есть инопланетяне, тонко чувствовали неправду. С недавних пор начал чувствовать и он. В том числе, когда врал самому себе, такое вот поразительное свойство открылось через обычные тренировки. Если честно, если совсем-совсем честно... чего он желает на самом деле? Уж не того ли, чтоб его всего-навсего не трогали? А?

— Иаллованна — она мудрая была, — грустно сказал профессор. — Она спросила у мира, нужна ли. Услышала, что не нужна. И ушла великая повелительница, погасло летучее пламя, и умерла надежда...

— А Мэй Мао? — не удержался он.

— Кошка Мэй — талантливый организатор! — с огромным уважением признал профессор. — Она... слышит всех, да. Мы смеемся над ней, потешаемся даже, и за дело потешаемся, а она слушает — и делает так, чтоб все работали. Организует, да. Своего не добавляет, не требует. Каков мир есть — его и организует. Мэй Мао — то, что Арктуру нужно. А Иаллованна...

— Не верится, что Ики была Крылатой принцессой, — честно сказал он. — Не похоже. Такая простая девчонка. Была.

— Летучего пламени над головой искал? Крыльев? — снова усмехнулся профессор. — Но величие — оно не в пламени. Не в крыльях.

Профессор устало прикрыл глаза. Болезнь явно брала верх, и недолгое интеллектуальное усилие вымотало старика.

— Вам надо отдыхать! — спохватился он. — И лекарства!

Профессор отрицательно качнул пальцами:

— Уйду скоро. Говорим. Ты — ученик Кошки Мэй, обязан знать. Знай: мир твой — не единственный сущий...

— Я знаю уже...

— Знаешь. Но не все. Миры суть одно. Одни законы. Я, профессор психопатологии этносов Хэй Син, открыл-доказал!

— Белхалаш и господари? — не поверил он. — Здесь?

— И маскулины, — серьезно сказал профессор. — И законы Аркана. Арктур и Земля — одно. Я, Хэй Син, исследовал-понял!

— И убийцыАспанбека? Профсоюзные боевики, да? Что-то не видно.

— Будут, — тихо пообещал старик и прикрыл глаза. — И великие воины справедливости устают. Устают, мирной жизни начинают желать. А ее нет, мирной жизни-то...

Профессор не шевелился, и ему показалось даже, что тот умер прямо на стуле. Но старик снова открыл глаза.

— Все будет, — улыбнулся Ян Хэк. — Великий воин вернется. Выйдешь однажды, увидишь господарскую тварь на улице — и случится. Вернешься, вилы возьмешь — и убьешь господарскую тварь, чтоб на людей не выпускали. Скажут против господари — и господарей убьешь. Так будет. Убийцы Аспанбека — аватары законов мироздания самого, без них никак. Ты увидишь.

Профессор поднялся неожиданно легко.

— Вот и сказал, — облегченно повел пальцами старый боевик. — Больше ничто в мире не держит.

И шагнул к выходу. Прямо как был, в сандалиях на босу ногу.

— Точка перехода закрыта, — напомнил он.

— Что мне переход? Что мне Арктур? Воин справедливости — он везде. Ты поймешь.

В дверях старик остановился в сомнении.

— Отвечу на вопрос. На самый главный, незаданный. Смысл жизни, верно? Госпожа Тан сказала — убьют ее, чтоб деток воспитал. Вот для того и живешь. Дети — они вне войны. Запомни. Я, Ян Хэк, профсоюзный убийца, я, Руфес, бандит из плавней, И Хэй Син, профессор психопатологии этносов, так сказал!

Гордые слова еще звучали, а старика уже не было. Ушел. Потом он задавался вопросом, почему отпустил его. Больного, раздетого, в ночь и снег. Так и не нашел ответа. Да, бродил утром, искал следы. Не нашел, естественно, какие следы на укатанной улице. И на точке перехода лежал нетронутый снег, туда тоже сбегал... Потом нарвался на кавказскую овчарку. Или среднеазиатскую, кто б различал этих тварей господарских. Зверюга загнала на забор какую-то девчонку и кровожадно рычала внизу. Зрелище, довольно частое для их коттеджного поселка. Раньше он обходил собак дальней дорогой или вообще возвращался домой, но в этот раз накатило бешенство.

— Ладно, — пообещал он непонятно кому. — Ладно...

Вернулся домой, взял вилы. Он прикупил их летом, хорошие такие вилы, и зачем-то наточил их еще тогда. Как знал, что пригодятся.

Если честно, он знал. Потому и купил.

Овчарка косила на него кровавым глазом и глухо рычала.

— Не дождешься! — крикнул он в небо. — Слышишь?! Здесь не Арктур! Я мирно жить хочу!

Зацепил зверюгу вилами за ошейник и затолкал в ближайшую открытую калитку. Как ни странно, лохматая дрянь подчинилась. В калитке он медленно отвел вилы для удара.

— Поняла? — хрипло сказал он собаке.Вышел хозяин. Выругался, загнал овчарку в вольер.

— Дура, который раз сетку рвет! — пожаловался господарь, вернувшись. — Она там никого?..

— Если б она тронула детей... — выдавил он. — Если б только тронула...

Господарь сделал вид, что ничего не услышал, сказал спасибо за помощь и захлопнул калитку.

Тогда он выпил первый раз в жизни. Испытал жар, приливший к лицу, потерю координации, а облегчения не испытал. И решил, что если не пил, нечего на старости лет начинать. Легче не становится, и вилы, если что, не удержит. Или не удержится от удара. И тогда Земля свернет на путь Арктура, страшный путь. Главное — удержаться от удара.

Вместо эпилога