Прыжок оказался вовремя, потому что именно в тот момент от камня, на котором я только что стоял, отстрелили приличный кусок. Сверху послышался разгневанный вопль капитана:
— Я сказал, мне он живым нужен! Отправьте группу вниз на перехват. Старику однажды удалось обвести меня вокруг пальца. Но этот не уйдет!
Я сидел на флагштоке, будто параксанская кислотная лягушка на ветке, ища глазами новое место для очередного прыжка. Новый выстрел, просвистевший рядом с ухом, заставил меня ускорить процесс выбора, и я вновь сиганул на следующий выступ, а с него на балкон, украшенный парой вычурных скульптур. Собственно, на голове одной из них я и оказался.
Дав себе твердое обещание, больше ни при каких обстоятельствах не повторять подобных трюкачеств, я, успешно избежав нового града выстрелов, наконец-то, сумел приземлиться на крыше одного из пролетавших мимо флаеров.
Это было нечто. Серьезно. В жизни своей не совершал ничего подобного. Но мне раньше и не доводилось убегать от разъяренных отрядов полиции, так что, может быть все как раз и закономерно. Вцепившись, точно клещ, в крышу аэрокара, я несколько секунд подождал, пока сердце раздумает вырываться наружу через глотку, и только потом стал понимать, что выбрал не самый тривиальный способ передвижения по городу. Во всяком случае, проплывавшие мимо лица горожан говорили именно об этом. Ладно, хоть скорость движения оставалась не слишком велика.
Тем временем пришло осознание того, что пилоту пора бы уже сообразить о присутствии у него на крыше безбилетника.
Едва я подумал об этом, машина сбросила скорость и начала прижиматься к обочине. Выругавшись, я соскочил на тротуар. Вышло, может быть, и не очень грациозно, зато ни обо что не ударился. И на том спасибо.
— Эй, ты чего творишь?! — это хозяин флаера, треугольноголовый рунн, высунулся из бокового окна, потрясая длинными трехпалыми руками. Это был первый представитель системы Танниим Руны, которого я видел живьем. Но как бы мне ни хотелось с ним пообщаться, время убегало катастрофически — уже были слышны звуки полицейских сирен.
Облава!
Вот так оно, как правило, и бывает. Еще вчера ты никому не нужный ученик и, вроде бы, помощник, но всего пара проступков, и ты уже подозреваемый в убийстве номер один, скрывающийся от всех сил меройской полиции. Еще чуть-чуть и у меня вполне могла начаться истерика. Во всяком случае, дико хохотать уже хотелось.
— Тебя полиция ищет! — дошло, наконец, до моего извозчика. — Стой! — завопил он, но куда там.
Я уже несся вперед по узким переулкам полутемного Мероэ, наугад бросаясь в каждый наименее приметный поворот. Сбить полицию со следа это не помогло, зато позволило выиграть несколько минут времени, достаточных чтобы продумать, куда двигаться дальше. Единственным безопасным местом, которое я на тот момент мог придумать, был батуловский 'Шепот'. Теоретически, Гетт мог догадаться выставить у корабля оцепление, но даже если и так, для меня это не будет большим препятствием. Капитан знает, кто такие лейры, но как играть с ними не имеет ни малейшего представления.
Обратившись к встроенному навигатору своего напульсника, куда еще во время полета загрузил карту Мероэ со всеми его окрестностями, я вычислил наиболее короткий путь до посадочных площадок и помчался в нужном направлении. Не надо думать, будто дорога стоила мне огромных усилий. Постоянный контакт с Тенями поддерживал мое физическое состояние в тонусе. Я не бежал, а, фактически, летел, точно призрак, неслышимый и незаметный для посторонних.
Очень быстро я оказался у здания таможни, за которым располагались посадочные площадки. Памятуя о нашем с Аверре появлении, когда ни одна живая душа не выбралась нас встречать, но, по словам того же мастера, тем не менее знала о прибытии, я не стал сбрасывать свою ментальную маскировку и все тем же сгустком ночной тени перебрался через забор. Это оказалось приятно. Пробежка на свежем воздухе здорово охладила мысли и разум привела в порядок.
Оказалось, что я переоценил умственные способности капитана, поскольку ни какой охраны вокруг корабля наставника даже близко не было. Некоторые трудности доставили камеры слежения, рассованные по всему периметру взлетно-посадочного полотна, но и эту проблему мне удалось преодолеть. Правда, не без помощи Теней и одинокого охранника космопорта, без лишних слов (кто бы сомневался!), устроившего так, чтобы в системе видеонаблюдения произошел кратковременный сбой. Этого хватило, чтобы, никем незамеченный, я добрался до корабля. Все-таки, мастер ошибался: манипулировать людьми — весьма приятно.
Оказаться внутри судна, принадлежащего наставнику, было не так драматично, как это мне представлялось вначале. Чутье подсказывало, что Аверре ни за что не оставил бы свой драгоценный 'Шепот', полагаясь только на защиту одних кодов, которые я, кстати говоря, еще во время полета на Боиджию тайно скачал себе на напульсник с бортового компьютера. Тут могло обнаружиться немало неприятных сюрпризов, предназначенных как раз для грамотеев, вроде меня. Я, бывало, слышал рассказы о том, что некоторые пилоты, чья любовь к собственному звездолету достигает маниакальности, обзаводятся ловушками, некоторые из которых выстреливают ядовитыми дротиками, а иные так и вовсе детонируют, отрывая руку или ногу, в зависимости от того, куда неудачного взломщика занесло. Попадаться на таких вот уловках, рискуя собственным здоровьем, мне не улыбалось, однако другого выхода я просто не видел. Конечно, лейры отличались чувствительностью к электронике, но когда вокруг сплошные компьютеры, как понять: датчик системы жизнеобеспеченья перед тобой или замаскированная взрывчатка?
Пришлось рискнуть.
Затаив дыхание и прищурившись, словно что-то должно вот-вот рвануть, я осторожно ступил в рубку. Не торопясь садиться в кресло пилота, ввел еще один пароль в бортовой компьютер. Огоньки на панели с красных превратились в зеленые. И ничего больше.
Подождав несколько секунд с тем же результатом, я повторил ввод данных. На дисплее появилась надпись: 'Нужна проверка ДНК. Пожалуйста, подставьте указательный палец к отверстию. Будет взята проба крови'.
Ну, вот и приехали. И где мне было взять кровь Аверре? Я сильно сомневался, что у него здесь где-нибудь завалялась лишняя пинта с образцом. Но делать-то что-то было надо, поскольку все пути назад теперь оказались отрезаны. Не к Занди же отправляться! Изначально риск, как таковой, вообще не был присущ моей натуре, но когда порой иные из вариантов попросту отсутствуют, приходится идти на нечто не совсем ординарное. Например, дать компьютеру собственную пробу ДНК вместо требуемой. Глупо, конечно, но все же лучше, чем просто бесцельно сидеть, уставившись в пустой монитор и ждать с моря погоды. Я обязан был проверить содержимое инфочипа прежде, чем отправлюсь в джунгли.
Приложив палец к овальному пятну света на панели, я почувствовал легкий укол и, вдохнув поглубже, глядел на монитор, ожидая сообщения о том, что ДНК не соответствует владельцу корабля и меня немедленно распылят на атомы.
Прошла секунда. Другая.
Я уже готов был вскочить на ноги и бежать прочь, как вдруг по экрану забегали мелкие строчки. Прочитав их в первый раз, я моргнул, подумав, что, вероятно, нервное перенапряжение все же сыграло со мной злую шутку, но перепроверив данные, удостоверился, что вовсе не ошибся. Защитная система корабля оказалась полностью снята, а надпись гласила: 'ДНК тест пройден. Совпадение 100%. Личность подтверждена как Сет Эпине'.
Вот так сюрприз. Не сказать, что приятный, но интригующий без сомнения. Никогда бы не подумал, что Аверре станет оставлять для меня лазейку в системе защиты собственного корабля. Я считал, он мне не доверяет. Но, с другой стороны, и инфочип не мог остаться сам у недобитого аборигена, так что некоторая и довольно своеобразная закономерность прослеживалась. Выходило, что все подстроено нарочно моим собственным наставником, и для чего? Чтобы я отправился к махди вооруженным информацией. Но отсюда вытекает, что он-то и убил госпожу Бабор, положившую глаз на чип... А разве это логично? Зачем Аверре предпринимать столько усилий и все ради того, чтобы подкинуть мне чип, который он сам же всеми силами не желал отдавать?
Голова пошла кругом. Я откинулся на спинку кресла и сжал виски пальцами. Ясно же, что чего-то в этой цепочке не хватает. Знать бы еще чего...
Достав инфочип из-за пазухи, я вставил его в считывающее устройство и принялся ждать, когда данные загрузятся. Нелепое предчувствие родилось, когда я нетерпеливо ерзал в кресле. Ощущение напоминало скомканный листок бумаги, неторопливо разворачивающийся в животе. Что-то сейчас будет...
И действительно: загудел, разогреваясь, проектор. Я даже на секунду решил, что он принимает от кого-то сообщение, и лишь позднее оказалось, что голограмма инициирована инфочипом. Программа, записанная на нем, активировала виртуального проводника, но каково же было мое удивление, когда в лице спроецированной в воздухе оболочки, я узнал собственную мать. Сначала голограмма оказалась размытой, но довольно быстро настроилась, добавив резкости, явив до скребущей боли в сердце знакомое с самого детства лицо молодой и красивой женщины с копной темных волос и такими же темными и большими, но добрыми глазами.
Сердцебиение зашкаливало до предела, в висках застучало молотками. Вдохнуть удавалось через раз и в глазах предательски щипало.
— Мама? — узнать свой собственный голос в ту минуту стало невозможно. Дрожь в теле отразилась на нем, превратив в еле слышимое блеяние.
Изображение мамы улыбалось, не реагируя на вопрос. Она молчала, глядя прямо на меня ничего не выражающим взглядом и отзываясь щемящей болью в груди. Я не обратил внимания на слезы, сами собой покатившиеся по моим щекам.
— Инициация программы, — вдруг откликнулась голограмма. — Проверка совместимости кодов. Совпадение сто процентов. Доступ открыт.
Я какое-то время не понимал, что происходит, и потому повторил вопрос:
— Мама? Что это?
Изображение мигнуло, как будто обдумывало ответ.
— Это блок памяти, который я создала специально для тебя, — голос, сказавший это, уже не был холодно-электронным, а наполнился родной и ужасно близкой теплотой, что жила в потаенном уголке моей памяти. — Здесь мои письма, заметки и воспоминания об экспедиции на Боиджию. Если ты их сейчас слушаешь, значит, ты уже достаточно повзрослел, чтобы понять, а я... — тут голограмма запнулась, — ...а меня, скорей всего, уже нет среди живых.
Странные слова, заставили мои внутренности упруго сжаться, словно их все перетянули невидимые жгуты, но слушать я не переставал, впитывая каждое слово как губка.
— Если это так, то Батул потерпел поражение, — продолжала тем временем голограмма. — Но это не означает, что он больше не будет пытаться. Я достаточно хорошо его знаю, чтобы понимать: в следующий раз он возьмет с собой тебя, и поэтому я хочу, чтобы отправившись с ним, ты был готов к тому, к чему не была готова я. Допустить твоей смерти я не могу даже в воображении. Потому-то никогда ему о тебе не говорила. И все-таки... — последние слова мама произнесла как будто себе. — Что если она расскажет?.. Но даже если и нет, то лучше уж я перестрахуюсь... на всякий случай...
Изображение немного задрожало и заговорило дальше:
— ...Конечно, есть вероятность, что он не сумеет тебя убедить отправиться с ним, даже если и все узнает... Хотя я уверена, что сам ты на месте усидеть не сможешь и сделаешь все, чтобы оказаться подальше от Бавкиды, — в этом месте смешок голограммы был почти как настоящий. Мое сердце тихонько ёкнуло. — Я постараюсь сделать так, чтобы эти записи попали к тебе до того, как ты окажешься втянут во все это и... ты смог трезво оценить ситуацию, принимая верные решения, как я тебя всегда учила, обдумав все варианты и не доверяясь слепо суждениям человека, которого никто из нас по-настоящему не знает. Своих ошибок я до этого не видела, но ты их, пожалуйста, не допусти. Прослушай мои письма целиком, и... я люблю тебя, сынок.
Голограмма замерла.
Жгуты грозили порваться, вместе с сердцем и легкими. Отвернувшись от панели, я резко вскочил и выбежал из рубки — ужасно не хватало воздуха. Опустившийся трап позволил боиджийской ночной прохладе наполнить корабль. Я простоял, прислонившись спиной к краю переборки, с закрытыми глазами вдыхая воздух, продолжая не замечать безудержно льющихся по щекам слез. Раньше-то я по глупости считал, что вовсе не способен плакать.
Маму я знал очень мало. Те первые десять лет своей жизни, что мы провели вместе, казались далеким смутным сном, постепенно тонувшим в глубине туманного океана памяти. У меня больше ничего не было, кроме чувства вины за собственный эгоизм и того теплого чувства, оставленного ею перед тем, как навсегда исчезнуть.
Возвращение в рубку было сродни героическому подвигу, но с этим я справился. Сжимая в руках стаканчик со стимулирующим коктейлем, производимым пищевой автоматикой корабля, я уселся обратно в кресло и снова уставился на мать. Она смотрела на меня неизменная, точно живая, и ждала.
— Активируй первое письмо, — судорожно вздохнув, сказал я.
Снова рассеявшись на секунду, голограмма вернула резкость и заговорила спокойным размеренным тоном записавшей ее Сол Эпине:
— Сет, милый, прости, что узнаешь обо всем таким вот образом. Ты, должно быть, думаешь: что я за мать, раз не взяла тебя с собой? Мне действительно ужасно жаль, но, кажется, иного выхода просто не существовало. Знаю, слова звучат банально, но я хочу, чтобы ты понял: все, что я сделала, я сделала ради тебя. Прости меня, если можешь. А если не можешь, то, хотя бы, просто послушай то, что я хочу тебе рассказать.
Я согласилась на эту поездку не просто ради любопытства, хотя, признаюсь, Батул здорово сыграл на моем интересе к новой, никем неизученной расе аборигенов, обитаемых в густых джунглях Боиджии. Планета была малоисследованной, а история ее была полна древних легенд. Все это безумно интриговало, но, тем не менее, я не видела по-настоящему веских причин, по которым мне стоило бы составить ему компанию. Никакого особенного интереса эти махди для меня не представляли, к тому же, у меня рос ты, а за тобой нужен был глаз да глаз: твое неуемное любопытство уже создавало немало проблем. Мне было страшно оставлять тебя на попечение чужих, ведь на тот момент мало кто мог с тобою справиться.
Батула мои слова, конечно же, не убедили. Он продолжал уговаривать, пока я, наконец, не сдалась. Ты можешь подумать, что я не очень-то и протестовала, но, поверь, мастер Аверре всегда умел убеждать... В итоге мы все-таки отправились в эту странную экспедицию, а кусочек моего сердца остался в Цитадели...
Батул снабдил нас самым передовым оборудованием, которое только можно было достать. Он с упоением рисовал картины открытий, которые меня ждут по прибытии, вот только умалчивал о собственном интересе. Как ни старалась, я не могла из него и слова на эту тему выжать. Ни антрополог, ни ксенобиолог, Батул, по сути, не имел оснований так интересоваться Боиджией, однако свои мотивы у него, несомненно, существовали. И я о них непременно узнаю. Люблю тебя.
