вник в потаённое и в приговоре изрёк непреложную истину о помыслах и деяниях царя богов. Прежде чем определить участь Энлиля в новом году, Энки посоветовался с отцом и матерью, затем встал
с трона, вышел к брату и поцеловал его: "И да будут власть,
могущество, слава и почитание твоим уделом, о мой дорогой брат,
— определил его судьбу Энки. — Следуй своему жребию, порадуй
мать!"
Довольный Энлиль низко поклонился отцу и старшему брату и
оставил зал определения судьбы.
Вслед за Наннаром сын его, Ут, покинув место судьи, встал
перед Энки и изрек о себе правду. Владыка судеб, благожелательно
внимавший исповеди праведного Ута, объявил, что на жребии бога
Солнца не было и нет ни единого темного пятнышка. Красавицу
Инанну мудрый Энки пожурил, упрекнув в легкомыслии, и
посоветовал быть более осмотрительной в своих многочисленных
любовных связях.
После праздничного пира и веселья народ собрался к воротам
Храма Судьбы к середине вечерней стражи. Судный день богов
благополучно завершился, и Великие, следуя в отдалении за
певцами и музыкантами по дороге Процессий, возвратились в
Город.
Глава 11
ДОМ ТАБЛИЧЕК
Гаур, сделавшись совершеннолетним, регулярно выходил
вместе с отцом на общественные работы. Издали он часто видел
энси, который, руководя строительством храма Энлиля, отдавал
распоряжения почтительно внимавшим ему мастерам, людям
властным и строгим, не терпящим возражений, и не решался
подойти к Аннипаду, чтобы напомнить о его обещании. Постепенно
нелегкое бремя труда на стройке и дома притупило, заслонило
будничной суетой мечты Гаура о будущем, и в тяготах буден они
все реже и реже поднимались из глубин его души, навевая сладкие
воспоминания о виденье своей счастливой судьбы. Отец и мать,
чтобы не портить, не отравлять настроения сыну, также не задавали
ему вопросов о школе. Как-то раз, когда Гаур подносил кирпичи к
стене облицовки, его неожиданно подозвал к себе энси и велел на
следующий день, к концу утренней стражи, прийти в храм Энки и
ждать его у лестницы; Аннипад пояснил, что вскоре, на четвертый
день светлой половины месяца, начинается учеба в храмовой школе
— Доме табличек.
Гончар Мешда, сам — обязательный человек, без удивления встретил долгожданное сообщение Гаура. — Я всегда знал, что слово энси Аннипада — верное слово. Много раз я говорил, сын мой, — обрадованный Мешда поцеловал юношу в лоб, — что писать и читать могут немногие, ибо среди всех людских ремесел, сколько их ни определил мудрый Энки, нет ничего труднее искусства писца. Кроме того, обучение очень дорого стоит! Я бы, сын мой, не смог заплатить и за полгода твоей учебы. Великое счастье для нашего дома, что судьбе было угодно, чтобы энси в свое время разделил с нами хлеб и воду. Судьба, сынок, тебе благоприятствует. Правда, я слышал, что в храмовой школе, Доме табличек, учеников бьют за непослушание и провинности. Так ты уж потерпи, Гаур, ты ведь теперь взрослый,
а боль от побоев палкой быстро проходит. Переноси наказания
сдержанно и стойко, как подобает мужчине, и покорно исполняй
все приказания учителей твоих.
— Да бить-то меня за что? — вскинулся Гаур. — Драться мне в
Доме табличек ни к чему, а рыба в храмовом водоеме не водится.
— Как бы там ни было, сын мой, не нарушай сказанного мною
слова. Поучения отца всегда ценны, вбей это в свою рыжую голову.
В назначенное время Гаур, ожидая Аннипада у лестницы и
облокотившись на прохладные белые, священные камни, привычно
взирал на озабоченных богомольцев, спешащих с дарами к
жертвенным столам, а от них — в святилище; на заклания на алтаре,
на процессию жрецов, благоговейно несущих воду для полива
священных ясеней. Жизнь в храме текла по заведенному издревле
порядку, спокойно и размеренно, и казалось, что в природе не было
сил, способных изменить ее ход.
Спустившийся во двор после утренней трапезы бога, Аннипад
сразу же повел подростка в святилище, чтобы договориться об
условиях его обучения с главным управителем храма. Гишани
они нашли в центральном дворике, где под его бдительным
присмотром жрецы, завершая ритуал трапезы, уносили посуду, пищу
и питье со стола бога, и подошли к нему.
— О досточтимый Гишани! О, мудрый управитель изобильного
храма Владыки земли нашей! — поклонился ему Аннипад. — Прости
милосердно, что отвлекаю тебя от забот твоих. Будь милостив,
прими участие в судьбе сего юноши, оказавшего по воле Энки
важную услугу всему племени нашему и спасшему честь мою. —
Гаур до земли поклонился управителю и, встав на колено,
поцеловал край его юбки. Гишани поднял подростка и с интересом
заглянул ему в глаза.
— Что нужно сделать на благо этого почтительного юноши, о
достойный отпрыск владыки нашего? — любезно спросил он, ясно
осознавая, что ему придется исполнить любую просьбу энси.
— Этот юноша — Гаур, сын почтенного Мешды, горшечника из
дома Нинсихеллы, покровительницы нашей, мечтает стать
кормчим, а для этого ему необходимо научиться писать и считать, как и подобает дамкару. Ему вполне хватит года два учебы. Полный
курс обучения: богословие, право, медицина, музыка и другие науки
ему не нужны, ибо он не будет ни жрецом, ни писцом. Через два
года он возмужает, и я попрошу Урбагара, друга моего, взять его
к себе в обучение. Отец этого юноши, горшечник, не столь богат,
чтобы оплатить храму учебу сына, так пусть он, о многомудрый,
учится за счет храма. Эта милость, деяние это, о почтеннейший,
угодно Владыке нашему, ибо мудрый Энки благоволит всякому,
познающему искусство писца.
— Ну что же, — согласился Гишани, — действительно, кто учен
грамоте, голову держит высоко и почти всегда имеет то, что
желает. Пойдем в канцелярию, я распоряжусь, чтобы сделали
соответствующую запись.
Когда Гишани передал Буенену пожелание Аннипада, глава
канцелярии тут же приказал писцу оформить на Гаура документы.
Вспомнив свои недалекие годы учебы и нравы Дома табличек,
Аннипад подумал о том, что будет небесполезно, если он лично
представит Гаура директору школы — отцу Дома табличек, и повел
подростка к нему. Дом табличек и канцелярия помещались в одном
длинном здании, расположенном у храмовой стены, но на долю
Дома табличек, школы, приходилась его меньшая часть. Школа
была небольшой: четыре учебных класса, кабинет отца Дома
табличек и комната для учителей. Войдя в прихожую школы,
Аннипад услышал через плохо прикрытую дверь, как знакомый,
спокойный голос директора, говорившего несколько в нос, убеждал
кого-то очень обиженного и раздраженного отдавать больше
времени на учебу. Посетитель, обладавший густым басом, обвинял
отца Дома табличек в том, что за семь и семь лет учебы его не
смогли научить грамотно и бегло писать, и он не выдержал
испытания в писцы; однако отец его все эти годы исправно платил
храму за обучение и каждый праздник делал учителям и директору
богатые подарки.
На Аннипада, ни разу не приходившего сюда после окончания
школы, вдруг нахлынули и наполнились жизнью полузабытые и,
казалось, навсегда потускневшие воспоминания. Энси, вновь
почувствовав себя сыном Дома табличек, быстро приложил палец к губам. Они присели на кирпичную скамью, ожидая конца беседы.
Директору, по-видимому, в конце концов, надоели упреки бесталанного и нерадивого посетителя, и он перебил его.
— Внемли мне, о великовозрастный отрок, и мои слова научат
тебя, ибо то, о чем я сейчас скажу, обращает глупца в мудреца.
Ты уже близок к старости. Время твое прошло, как у иссохшего
зерна. Но если ты будешь все время учиться, и днем и ночью,
будешь послушен, а не упрям, как старый осел, и не заносчив, как
павлин, если будешь слушаться учителей и товарищей, пре-
взошедших тебя, то еще сможешь стать хорошим писцом при
жизни отца твоего, человека известного и уважаемого, и снять
бремя с его сердца. Да будет тебе известно, что настоящий писец
только тот, чья рука не отстает от уст говорящего.
— Разве можно запомнить такую тьму знаков и сочетаний, —
скучно произнес бас. — Разве можно вычерпать море ракушкой!
— Старайся, сын мой. Учись так, словно не можешь обрести и
будто опасаешься утратить. И к тебе придет удача. Да и вообще
жить надо, сообразуясь с приметами божественного благоволения
или порицания и руководствоваться знамениями, — раздраженно
закончил жрец, думая о чем-то своем. — А теперь оставь меня
одного. Да уйдешь ты с миром в дом свой!
Из кабинета отца Дома табличек выскочил здоровенный верзила
с пунцовым от досады лицом и, ни на кого не глядя, бросился к
выходу. Аннипад усмехнулся ему вслед и прошептал: "Плохой
писец становится заклинателем, неумелый оружейник — изготовителем серпов, а неопытный строитель — подносчиком кирпичей". Выждав немного, он робко постучал и приоткрыл дверь.
— Ну, кто там еще, — недовольно проворчал директор. — Занятия
начнутся через несколько дней, вот тогда и приходите. — Увидев
Аннипада, он поспешно встал из-за стола и, склонившись, быстро
засеменил навстречу. — О, какого гостя мне послали милостивые
боги! Уж не хочешь ли ты, о энси, еще чему-нибудь поучиться у
меня? — Его дряблые розовые щечки затряслись от радостного
хихиканья. — Ты был очень способным учеником и все схватывал
на лету, даже когда был совсем ребенком! Сама владычица Нисаба
водила твоей рукой! Как я гордился тобой и восхищался твоими
успехами!
Аннипад также был рад встрече, и лицо его расплылось в
блаженной улыбке.
— Что привело тебя ко мне, брат мой? — Кивнув в сторону Гаура,
директор спросил: "Этот юноша — твой родственник? Он немного поздненько начинает учебу, чтобы стать жрецом. Ну, да все зависит от его памяти и от благосклонности Нисабы, благо, телесных дефектов,
запрещающих священнодействовать, у него, кажется, нет".
— Это — Гаур, сын горшечника Мешды, очень достойный и
старательный юноша, — пояснил Аннипад. — Он будет учиться за
счет храма, ему нужно освоить счет и письмо. — Улыбка сошла с
лица Аннипада, и он согнулся в поклоне. — О всеблагой отец Дома
табличек, даровавший свет знания очам моим! О светильник
премудрости! Не откажи этому рабу божьему в своем рас-
положении и покровительстве. Излей на него чистую воду доброты
своей. Да постигнет и он скрытые тайны мудрости Энки.
Гаур низко склонился перед директором и коснулся головой
его стоп. Маленькой, пухлой рукой директор дружески похлопал
Гаура по плечу.
— Старайся, почтительный юноша, будь прилежен и все будет
хорошо. Не о всяком человеке радеет такой господин, как наш
Аннипад.
В день начала учебы вся семья провожала Гаура до ворот храма,
и Шеми, в волнении, то обгоняя его, то отставая, суетливо снимала
с сына каждую пылинку. Вспоминая своего отца и родное племя,
она горячо молила богов о ниспослании ее единственному сыну
лучшей доли, чем доля горшечника. Мешда, счастливый, гордо
шагая рядом с Гауром, все время порывался о чем-то сказать, что-
то посоветовать, чему-то научить, но горло у него перехватывало,
и он замолкал на втором слове. И лишь Пэаби, обрадованная
приветом от Аннипада, без умолку болтала с опекаемыми ею
сестренками. У ворот храма отец поцеловал сына в лоб, отдал ему
школьную сумку с обедом и благословил. И Гаур, переступив левой
ногой черту ворот, поспешил к Дому табличек.
У распахнутых дверей школы несмело стояли в ожидании вызова
несколько знакомых ему по посвящению юношей с сумками в
руках. Мимо них уверенно проходили в классы и рассаживались на невысоких кирпичных скамьях и зрелые мужи из рода
Зиусудры, и совсем дети, ранее уже посещавшие школу. На лицах
большинства из них не было и следа радости, ибо предстояла дикая,
ужасающая, изнурительная каждодневная зубрежка. Вскоре к
ожидавшим вышел отец Дома табличек и громко прочитал имена
юношей, принятых в класс обучению письму и счету. Среди десятка
новых учеников преобладали дети дамкаров, военачальников и
крупных чиновников. Земледельцы не слишком нуждались в
обучении грамоте: куда проще было нанять крупному, богатому
хозяйству одного или двух писцов.
В небольшой, чистой и светлой комнате, куда директор ввел
новых учеников, пахло сырой глиной. У передней стены класса
стоял кирпичный стол и скамья для учителя, а на полу у входа —
кувшин с водой и кружка. Когда ученики по двое и по трое расселись
на четырех длинных скамьях, поставленных в ряд, отец Дома
табличек представил им учителя, старшего брата, а также брата,
владеющего хлыстом, надзирателя. Сев за учительский стол, директор рассказал о порядке занятий, о школьных правилах и предупредил, что любое нарушение порядка повлечет за собой наказание хлыстом.
— О сыны Дома табличек, — поднялся из-за стола директор. —
Пройдет время и вы, подобно древнему мудрецу Адапе, первому
среди смертных овладевшему грамотой, искусством Энки, отца
его, сможете читать и писать. Всякий, кто познает это
замечательное искусство, будет богатым и уважаемым человеком,
ибо так предопределил Владыка земли нашей. И даже на старости
лет, у порога Страны без возврата, большой радостью и утешением
для вас станет чтение красивых легенд и историй о предках-героях,
хранящихся в нашей библиотеке. Дети мои, здесь, в Доме табличек,
вы познаете много нового, доселе вам неведомого, и приобретете
власть над многими вещами и предметами. Запомните: дабы
создать себе знание о неизвестном, надобно приникнуть к нему
душой и постичь его сущность, его закон. И если усилия ваши
будут достаточно долгими, в один прекрасный день не дающаяся
вам мудрость как бы озарится светом понимания вашего терпеливого разума, и откроется для вас все тонкое и туманное в познаваемом, лицевая сторона его и оборотная. Будьте прилежны и настойчивы, дети
мои, и всеблагой Энки прольет на вас воду благодати своей. А
сейчас, — отец Дома табличек вышел из-за стола, — мы все вознесем
молитву светлой Нисабе, владычице успехов наших.
Войдя с новыми учениками в свой кабинет, директор, повелев
следовать его примеру, стал на колени перед Нисабой и возложил
на ее алтарь правую руку.
— О, премудрая дочь владыки земли нашей! Снизойди ко мне,
вдохни в меня сладкий аромат мудрости твоей и направь путем
благонравия. Сделай руку мою послушной тебе, умелой в твоем
искусстве письма, ибо твое искусство — самое прекрасное из всех сущих.
О, богиня, яви милость свою, ибо письмо есть благое служение во
