— Ну, чувствует моя рука пустоту, — объяснял Леон, — а дальше?
— Хм... — Рус задумался. Ему-то подсказывали Духи. В частности, Дух Тьмы четко определял "свойство" расслоения: похожее на Царство Эребуса или нет.
— Я знаю только одну координату в Кагантополе, на площадке возле храма Эребуса...
— Отпадает, Русчик, переполошишь всех. Забудь, — тяжело вздохнул Леон, — после, при встрече...
— Да! Только рядом я смогу попросить своего Духа Слияния с Тьмой определить "свойство" твоего расслоения! Ты же Говорящий, услышишь! — Рус с досады стукнул кулаком о землю и сразу вскочил. От сонливости не осталось и следа. Его зацепил успех друга, отвлек от собственных проблем. — Зеркало! — произнес он, и перед Леоном возникло оно самое, размером в полный рост.
— Почувствуй свое отражение и выйди оттуда...
— Я так и делал... — проворчал месхитинец, вставая. Расслабился, веки опустились, наполовину закрыв глаза, и... двойник бывшего гладиатора вышел из плоскости.
Все трое персонажей очутились в полной темноте. "Настоящие" Рус с Леоном "пропали", а "копия" осталась видимой, словно объемный цветной рисунок.
— Это твой астрал, Леон. Не настоящий, конечно. Действуй.
"Леон" покрутил головой, откуда-то раздался его бас "похоже..." и стал протягивать руку прямо в темноту. С третьей попытки она наполовину исчезла.
— Так не пойдет, друг, — послышался голос Руса, — ты отмечай найденные расслоения. Создавай значки какие-нибудь на "входе".
Рядом с половиной руки засветилась цифра "1".
— Это не мой астрал, Русчик, — пояснил друг, — у себя я хорошо помню где — что.
— Все равно отмечай, вдруг забудешь, — настоял более опытный маг.
— Хорошо, буду подписывать, — согласился Леон. — Внутри пустота. Что дальше.
— А ты загляни. Войди туда полностью...
— Хм. А если...
— Я тебя прекрасно понимаю, друг! — горячо зашептал Рус, — я и сам опасался. Но запомни! Это — не ты сам, хоть ты и чувствуешь себя "им". Лично с тобой ничего не случится! Просто поверь. Шагай смелее!
Сразу после этих слов псевдо-Леон пропал и "выскочил" из расслоения, как ошпаренный. Он и на самом деле дымился, лицо покраснело, а глаза... лопнули!
— А-а-а!!! — запоздало закричал Леон.
— Очнись!!! — голос Руса ревел почище самолетной турбины, — ты сам — в по-ряд-ке! Быстро верни своему отражению прежний облик!
То ли рев подействовал, то ли уверенность, которой слова буквально "сочились", но отражение Леона снова стало прежним.
— Кхм, — послышался смущенный кашель, — но больно было...
— Не отвлекайся, ищи следующее расслоение, — и персонаж "заходил" по пустоте, методично ощупывая неизвестно что.
— Есть! — обрадовался Леон, когда его отражение снова погрузило руку, — входить?
— Смело! — подбодрил его Рус и "друг" исчез, — что видишь? — спросил, спустя несколько ударов сердца.
— Темнота... воздуха нет, но дышать нет необходимости... давящая тьма... напоминает Звездный путь, только без звезд. Точно! Нашел, Русчик. Нашел! — возглас Леона, казалось, лился отовсюду.
— Успокойся, друг, — охладил его хозяин местной "вселенной", — это, как ты понимаешь, мое создание и я показал тебе нужное расслоение, чтобы ты запомнил.
— Правда, — смутился Леон, — я совсем забыл.
Вдруг они оба оказались в этом "пространстве давящей тьмы", но теперь видимыми. Рус продолжил пояснения:
— Как ты заметил, здесь нет звезд. Но все равно это расслоение с основным свойством царства Эребуса: оно размазывает нас по пространству. Точка "выхода" задается координатами. К сожаленью, теперь их не снимешь, приходится пользоваться старыми, но они работают. Как они возникали раньше из "общего" астрала, что они означают по своей сути ни мне, ни кому иному — не ведомо. Работают — и хвала богам.
— Структуру надо создавать именно здесь, в расслоении и после скидывать в реальность. Как ты понимаешь, представлять классическую Звездную тропу во время построения структуры — бесполезно. Нет звезд, значит не возникнет и "звездная дорожка". Тебе, Хранящему, я покажу свою структуру, "зыбучую яму". Во время её формирования надо думать о засасывающей песчаной воронке... ну, наподобие водоворота, который уходит в место, куда ты подставишь координаты. Их надо представлять на "выходе", на тонком конце водоворота... тьфу, в нашем случае "песковорота". Понятно?
Леон глубоко и тяжело вздохнул. И как это можно сделать без воздуха?
— Тренируйся, друг, — усмехнулся Рус, — и все у тебя получится, я уверен.
Хлопнул Леона по плечу и они снова очутились в степи.
— Извини, дружище, но мы долго говорим, а мне надо поспать, — с этими словами Рус протянул несколько пергаментных свитков, — бери. На них нарисованы и описаны некоторые координаты и схема структуры. Мысленно разверни их на досуге и изучай, тренируйся. Это будет наподобие "звонка": свитки возникнут перед твоим мысленным взором. Сами собой знания не уложатся, не надейся. Удачи! Да, чуть не забыл. Силой структуру наполняй уже в реальности и не ходи далеко. Не допусти Величайшая, откат заработаешь!
— Да пребу... — Рус не дослушал. Отпустил отражение Леона и вышел сам.
Встреча с другом отняла от сна еще целую ночную четверть, но тем не менее Рус засыпал в отменном настроении, наказав Духам разбудить себя во вторую утреннюю четверть.
Владимир сидел перед профессором, чувствуя крайнее неудобство и стыд. Руки, лежа на напряженных коленях, нервно мяли форменную фуражку с синим околышем. Из-под застегнутого на все пуговицы (половина — не гербовые) видавшего виды штопаного сюртука, выглядывала косоворотка неопределенного цвета. Когда-то она была белоснежной, но многочисленные стирки сделали свое черное дело.
От хмурого профессора его отделял крытый зеленым сукном стол, заваленный исписанными бумагами. С краю стояла чернильница-непроливашка, рядом с которой находился бронзовый череп, из которого торчали концы перьевых ручек.
Хозяин кабинета, седовласый мужчина неопределенного возраста с аккуратно подстриженной бородкой, долго протирал пенсне, придирчиво осматривая стекла, и наконец, водрузил их на свой длинный нос. За его спиной висел чей-то смазанный портрет с четко различимым, обвешанным орденами мундиром.
— Ну-с, молодой человек, — сказал он усталым голосом, — и не стыдно вам отвлекать меня по всяким пустякам?
Владимир готов был провалиться сквозь землю. Самое обидное заключалось в том, что он совершенно не понимал, что он мог натворить такого, чтобы удостоиться вызова к самому профессору. Помнил, как получил стипендию, хорошо отложилось в памяти, как они с товарищем зашли в кабак "отметить это дело". Пили дрянное вино, к ним подсела веселая барышня "их этих", а дальше — провал.
— Сказать нечего? Язык-с не проглотили? А то, знаете ли, бывали в моей практике случаи. Неужели вам, должно быть, стыдно? — при этих словах посмотрел на студента поверх стекол.
Владимир готов был поклясться, что в них играло лукавство. Но этого не могло быть! О строгости профессора ходили легенды.
— Может, вам изменяет память? Тогда я позволю себе напомнить, — с этими словами поднес к пенсне лист, на котором Владимир явственно разобрал гербовую печать. — Это прислали на мое имя из полицейского департамента, — пояснил он, — думаете, мне приятно читать такие бумаги? Ничего вы не думаете, господин студент, вы вовсе думать не умеете! — раздраженно сказал профессор и приступил к размеренному чтению.
Из полицейского донесения выходило, что они с товарищем устроили в кабаке дебош, в результате которого его коллега-студент, защищая "девицу легкого поведения, воровку, известную как Сиря — вечная невеста", получил тяжелое ножевое ранение, а он сам в это время, стоя на столе, нецензурно бранился и раздавал нелепые команды. При задержании попытался оказать сопротивление. Из околотка, под поручительство знакомого квартального, был сопровожден домой, в съемную комнату доходного дома. Товарища в бессознательном состоянии отвезли в университетскую клинику.
— Ну-с, молодой человек, как вы все это можете объяснить? Или это пасквиль "душителей свободы"?
Владимир подавленно молчал. Тянуло на штраф и, не дай бог, отчисление с "волчьим билетом"! И то, и другое — хуже некуда. О здоровье товарища, почему-то не беспокоился.
— Так и будем играть в молчанку? — тихо спросил профессор, откидывая гербовую бумагу. Недолго подождал и забарабанил пальцами по столу. — Вот что, господин пока еще студент...
Владимир втянул голову в плечи, стараясь стать как можно незаметней.
— Я не собираюсь вытягивать из вас правду клещами, у меня и без вас полно забот. Пишите объяснительную! — рявкнул он неожиданно громко.
— Ага, — ляпнул Владимир, вздрогнув от резкого звука.
Профессор торопливо подвинул ему лист бумаги и череп с перьями.
— Не тяните, молодой человек.
Студент взял ручку, зачем-то внимательно осмотрел новенькое металлическое перо на ней, привычно обмакнул его в чернильницу и написал шапку:
"Декану факультета медицины, профессору Эскулапу"... и замер, покраснев еще больше.
— Позвольте, господин профессор, другой лист, — выдавил он и сам потянулся за чистой бумагой, старательно прикрывая запись ладонью.
— Не стоит, молодой человек, — усмехнулся профессор, — думаете, я не знаю свое прозвище среди нерадивых студиозусов? Продолжайте далее, вам же запомнится на дольше. Урок-с на всю жизнь...
Владимир, вздохнув, продолжил, тщательно и медленно выводя буквы. Тянул время, лихорадочно обдумывая текст. В голову ничего не лезло.
"Объяснительная.
Я, Владимир Дьердьевич Нодаш, студент второго курса факультета медицины Санкт-Петербуржского Императорского университета, мещанин..."
Его вялые размышления прервал профессор:
— Позвольте, господин студент! С чего это вы взяли, что вы мещанского сословия?
— Так, Ваше превосходительство, я приютский... — промямлил Владимир.
— Приютский? — удивился профессор, — а позвольте узнать, как вы оказались зачисленными на курс, да еще и стипендиатом?
— Я в науках успевал, — смутился студент, — реальное училище при нашем приюте Великомученицы Надежды имелось...
— О как! Вы удивляете меня все больше и больше. А в приюте с какого возраста оказались, позвольте полюбопытствовать?
— Подкидыш я...
— А отчество у вас отчего-с такое мадьярское и фамилия? Записка с вами была?
— Не знаю, Ваше превосходительство. Нам не объясняли...
— Ну да, ну да... — профессор снова забарабанил по столу, теперь сильно нахмурившись. — Исправьте, — решительно произнес он, — дворянского сословия. И отчество зачеркните. Френомович вы. Нет, не надо портить документ, пишите всё заново...
— Ага, я мигом, Ваше... как дворянского... какой Френомович?! Вы что-то путаете, профессор! — студент впервые поднял голову и удивленно уставился на профессора.
— Нет, молодой человек. Я прекрасно знаю вашего батюшку, — Эскулап снял пенсне и поймал взгляд Владимира... — неужели вы думали, что я отвлекся бы от дел ради какого-то подкидыша?
У студента стучало в висках: "Отец... отец... а мать?", — взор он не мог и не хотел отводить, желая прочитать в бездонных зрачках сурового декана имена и судьбы. Собственная участь поблекла перед возможностью обрести семью, исполнить давно забытую детскую мечту.
— Ваш отец обитает в высоких сферах. Вы меня понимаете? — Владимир, шумно сглотнув, кивнул, — не стоит на него обижаться, тем более до недавнего времени он не знал о вашем существовании.
— А матушка? — завороженно спросил студент.
— О ней я не ведаю. Но не думаю, что она была достойной женщиной, раз вы оказались в приюте, — сказал и напялил пенсне.
Оцепенение и мечта о сказке сразу пропали. Владимир упал на стул. Он, оказывается, тянулся к глазам профессора. Папаша — сановник не желает его знать, мамаша — бросила еще младенцем. Всё вернулось на круги своя. Сказок не бывает.
— Так вы, господин профессор, только за этим меня вызывали? — озлобленно процедил Владимир, — выгнали бы без издевательств. Поманили пряником и мордой в навоз. Не зря вас Эскулапом прозвали...
— Ах вот как вы заговорили, господин студент, — последние два слова прозвучали издевательски. — Пожалуй, хватит.
Декан поднялся в свой... могучий рост, который оказался просто огромным. Удивительно, но профессор не упирался в невысокий потолок обычного кабинета.
Владимир не успел поразиться такому несоответствию, как громовой голос буквально вжал его в стул:
— Как тебе, Рус, когда меняют твою жизнь, нравится?!
В голове завертелось. Голодное приютское детство, розги, издевательства старших воспитанников, неоднократные "темные" "зубриле", мечта найти родителей. Не менее голодное студенчество с той же зубрежкой, игнорирование невзрачного "подкидыша" всеми порядочными барышнями. Тоска о красивой курсистке с шекспировским именем Джульетта, которая морщила носик, глядя в его сторону. Вся жизнь пронеслась за один миг и Рус стал Русом. Чужая, но такая реальная судьба со множеством совпадений схлынула.
— Ты!!! Ты!!! — "пасынок Френома" еще не до конца отошел от шока.
— Я и еще раз Я! — прогремел ответ, — тебе было столько намеков, но ты при всей своей Воле ни дарка не понял!
— Да за что?! — возмутился Рус, вскакивая со стула, — подумаешь, использовал образ твоей статуи! Тебе жалко?!
— К Тартару, к этому падальщику все изваяния вместе взятые! Не смей влиять на жизнь моего ордена! Ты что о себе возомнил?! Ты, трус, бегущий от божественности, смертный человечишка!
— Плевал я на эту твою божественность! И на... — слово "тебя" застряло в горле.
Бог опять превратился в "профессора" и снял пенсне. Глянул на разгоряченного Руса так... тот понял, что еженощные кошмары, о которых он думал, как о самом страшном возможном наказании "от Эскулапа" — акт милосердия.
— Да не хотел я вмешиваться в дела твоих Целителей, — примирительно сказал быстро взявший себя в руки, бывший "псевдобог", — была нужна срочная помощь и всё. — В Русе вновь, как тогда, при общении с Геей и Френомом, проснулась наглая самоуверенность. Впрочем, сам он того не замечал; ему такое "равное" общение с настоящим богом казалось вполне естественным.
— А зачем моего мастера обозвал "недостойным", а какого-то "волка" — "достойным"? Мастер с ума сходил, искал разгадку!.. И что странно — нашел. И что еще страннее — я с ней согласен, — замолчал, протер пенсне и нацепил их на положенное место.
— Ну так... я, конечно, не думал, но... вот и славно, — сказал Рус просто для того, чтобы что-то сказать, прервать затянувшуюся паузу.
— Эх, Рус, Рус... — вдохнул Бог совсем по-человечески, — ты поосторожней со своей "вселенной", мало ли что. Это я такой добрый, а Френом любопытный. С другими может не повезти, — теперь он напоминал типичного умудренного жизнью ученого, совсем не страшного. — Я с вашим племенем с самого его рождения, во всех мирах под разными именами существую. Не удивляйся, сакральное Имя может звучать по-разному. Ах, да, этого тебе эльфы не объяснили, — и усмехнулся еще более человечески.
