Будучи натурой не только творческой, но и деятельной, Эль Ниньо, упражняясь в медитации и созерцании, активно помогал местным, немногочисленным после отгремевшей войны жителям, делясь с ними своими знаниями и опытом. Искусство врачевания, которым он владел, привлекало к нему множество страждущих, а мудрые наставления и умение дать нужный совет высоко ценились немногочисленными поселенцами этих мест. Со временем, вокруг него сформировалось нечто вроде общины, которая впоследствии и стала орденом, получившим название Шаль-Тер Инь-Сан, что в переводе с древнеэльфийского означало "Пристанище разума".
Спустя годы, когда люди вернулись в свою разрушенную столицу, и город снова начал отстраиваться, орден содействовал им, чем заслужил благоволение правителя людей, и для ордена был построен отдельный замок, который и стал именоваться Приютом. Однако, позже, в возрождаемом королевстве вспыхнула смута, переросшая в гражданскую войну, унесшую жизни многих, в том числе — королевы, покровительствовавшей ордену. Опечаленный произошедшим и потрясенный людской жестокостью, эльфийский монах не захотел более поддерживать отношений с властями и внешним миром, и навсегда скрыл Приют за туманами, искажающими реальность. Отныне дорогу туда могли найти лишь те, чье внутреннее око могло прозревать сквозь видимую оболочку внешнего мира, либо же те, кто для кого реальность была относительна и зыбка.
Такова была легенда. Внешне же, Приют выглядел как вполне обычное здание старинного типа, высотою в несколько этажей, с белыми стенами. Близость моря и особое расположение приводили к тому, что здание было, действительно, частично скрыто туманом, а особая слава его обитателей делала Приют мало популярным среди горожан.
Обо всём этом экзарх размышлял, пока шел по дорожке ко входу в здание. Высокие двери бесшумно распахнулись перед ним. Просторный и светлый вестибюль производил смешанное впечатление — множество зеркал, располагавшихся повсюду, искажали реальность, и мешали определить истинные размеры холла. Среди десятков отражений дренея, смотревших на него со всех сторон, вокруг мелькали десятки, если не сотни других, выглядевших смутными, словно призрачными. Он и сам почувствовал себя неуверенно в этом странном и непонятном месте.
Мимо экзарха сновали пациенты и фигуры в белых халатах, но никто, казалось, не обращал на него внимания, словно он был чем-то нереальным. А, может, нереальными были они?
Кто-то тронул его за плечо.
Обернувшись, Оккам встретился взглядом с невысоким дренеем, с морщинистым лицом, облаченным в короткий кожаный жилет со множеством заклепок, поверх которого был накинут белый халат.
-Экзарх Оккам, если не ошибаюсь? — голос дренея был чуть хрипловатым.
Оккам склонил голову.
Дреней удовлетворенно кивнул. -Идёмте, ваше попечительство, я провожу вас.
Лицо дренея смутно казалось знакомым экзарху, но он не мог припомнить, где его видел.
-Мы знакомы? — спросил он на всякий случай.
Дреней сделал неопределенный жест рукой. -Буреград — небольшой город, — расплывчато ответил он, -Возможно, имя старого Пыха кому-то что-то да говорит.
-Этот белый халат, — снова заговорил Оккам, когда они поднимались по лестнице, -Означает принадлежность к ордену?
Пых покачал головой. -Здесь не существует понятия ордена в том смысле, в котором вы привыкли понимать, отец экзарх. Это — особенное место. Тут кто-то теряет себя, а кто-то — находит. Наша задача — помочь обрести равновесие ищущим. И те, кто преуспевает в этом, становятся Проводниками, балансирующими на грани реальностей... Белый халат — лишь символ просветления.
"Иными словами", — подумал экзарх, -"Все они тут не совсем нормальные".
Словно угадав его мысли, Пых усмехнулся.
-Иногда, -сказал он, -Мне снится, что я заперт в бесконечном пространстве со стеклянными перегородками, словно белка в колесе, совершающая бессмысленный бег. И в тот момент, когда я вижу этот сон, я уверен в его реальности. Так где же настоящий я?
Оккам пожал плечами. -Свет! — сказал он, -Нельзя забывать про Свет! Истинное знание доступно лишь разуму, просвещенному им. Иначе мы обречены блуждать в потемках.
Пых покачал головой. -Я не силён в теософских вопросах, — сказал он, -Для шамана реальность всегда относительна. Впрочем, — он хитро улыбнулся, -Возможно, в лице отца Зебория вы, экзарх, найдете достойного оппонента.
Они остановились у потемневшей двери, покрытой облупившейся краской. На позеленевшей от времени медной табличке крупным готическим шрифтом было выведено: "Зеборий".
Оккам повернулся к своему провожатому, чтобы поблагодарить его, но обнаружил, что тот исчез, словно растворившись в неярком свете мерцающих светильников.
Пожав плечами, дреней осторожно постучал в дверь. Тишина. Он постучал еще раз и прислушался. Непонятный шум, доносившийся из-за двери, сбивал его с толку. Наконец, постучав третий раз, экзарх нажал дверную ручку, издавшую скрип, и дверь неожиданно легко подалась, пропуская Оккама в полутемную келью.
Здесь стоял тяжелый сивушный запах. Неподалеку от входной двери у стены располагался топчан, рядом с которым высился пузатый бочонок и маленький столик с деревянной резной кружкой. На топчане, скрестив ноги, восседал невысокий старичок, которого можно было принять как за человека, так и за дворфа. Окладистая седая борода торчала в разные стороны воинственными клочьями, круглая лысина поблескивала капельками пота. Насупившись, старик не сводил сосредоточенного взгляда с крохотной модели гномской огнестрельной боевой машины, с жужжанием кружащейся по полу, по-видимому, и являвшейся источником шума, который экзарх слышал из-за двери. В руках у старика была зажата небольшая коробочка с рычажками и кнопками, посредством которой, очевидно, он управлял перемещениями машины.
Экзарх кашлянул, но это не произвело ни малейшего эффекта на увлеченного дворфа (или, всё-таки, человека?); казалось, он вообще не заметил появления в комнате постороннего.
-Крона кай крестор, — произнёс дреней традиционную форму приветствия, -Мир тебе, почтеннейший Зеборий!
С тем же успехом он мог обращаться к деревянному бочонку.
В некоторой растерянности, экзарх приблизился к топчану. -Отец Зеборий! — окликнул он старика, -Вы слышите меня?
Модель боевой машины все с тем же противным жужжанием описала круг и уткнулась в сапог экзарха.
Старик поднял глаза на дренея, и с интересом уставился на него, словно только что заметив его присутствие.
-Меня прислал его высокопреосвященство... — начал Оккам.
Старик с непроницаемым выражением лица снял со стола деревянную кружку и, отвернув у бочки невидимый экзарху краник, наполнил ее до краев темной жидкостью с резким запахом.
Так же молча поставил ее перед дренеем и устремил на него выжидательный взгляд.
-Благодарю вас, отец Зеборий, но я, пожалуй, воздержусь, — экзарх чувствовал себя сбитым с толку. -Я бы хотел обсудить с вами поручение владыки...
Старик продолжал смотреть на Оккама светлыми глазами, без единого намека на понимание, или мимику, только где-то в уголках глаз, казалось, затаилась усмешка.
-Его высокопреосвященство...
Боевая машина зажужжала и поползла по направлению к противоположной стене; доехав до середины комнаты, она остановилась и начала вращать башенкой.
Экзарх вздохнул. Он начинал понимать, почему архиепископ, напутствовав его на встречу с опальным священником, загадочно усмехался.
"Нам приходится считаться с мнением Склифа", — сказал он тогда Оккаму, -"А он настаивает на кандидатуре Зебория, как единственной достойной альтернативе. И, к сожалению, ваше попечительство, я вынужден возложить на вас эту миссию по проведению переговоров с нашим возлюбленным братом. В свое время я настоял на его выходе на покой, дабы укрепить его пошатнувшееся здоровье. Надеюсь, вы обрящете его в добром здравии."
И вот теперь, стоя у топчана и наблюдая за сопевшим от натуги стариком, ожесточенно терзающим рычажки, отец Оккам испытывал определенные сомнения относительно надежд архиепископа.
Боевая машина, тем временем, развернув башню, открыла прицельный огонь по шеренге выстроившихся у окна пустых бочонков.
Очевидно, оставалось только покинуть келью впавшего в забытье старика, либо...
Еще раз вздохнув, экзарх взял в руки кружку и, досадуя на себя, поднес ее к губам. Глаза заслезились от едкого запаха браги. Зажмурившись, дреней несколькими долгими глотками осушил содержимое кружки и, со стуком поставив её на столик, осел на топчан, почувствовав звон в ушах.
Жужжание смолкло. Старик с интересом и явным одобрением смотрел на дренея.
-Зеборий! — представился он, протягивая дренею сухую жилистую ладонь.
-Ок-кам, — выдавил дреней, отвечая на неожиданно крепкое для субтильного телосложения старика рукопожатие.
-Ну, как там погода? — поинтересовался дворф, наполняя кружку повторно и прикладываясь к ней.
-С утра светило с-солнце, -задумчиво припомнил дреней.
-А что вообще в мире делается? — осведомился Зеборий, ставя на стол пустую кружку, и вытирая усы рукавом.
Экзарх задумался. Вопрос неожиданно показался ему весьма глубоким и многогранным.
-Гармонии в мире нет, -вздохнул он, -Наару нас никак не забудут... То есть, не вспомнят! То есть... Он сделал неопределенный жест рукой, пытаясь точнее сформулировать мысль.
Старик понимающе кивал и наполнял кружку.
* * *
-Нет, ты пойми! — горячился экзарх Оккам, стуча кулаком по столу, -Ты своё личное благо поставил выше блага общественного!
Зеборий упрямо мотал головой. -Неет — это ваше, то есть, его высокопреосвященство поставил личные амбиции выше моих принципов!
-Каких таких принципов? — удивился дреней.
-А таких! -наставительно подняв указательный палец вверх, отвечал Зеборий, выразительно поглядывая на пустую кружку, -Что каждый индивидуум имеет право на свободу самовыражения!
Дреней икнул, осмысливая сказанное.
-Алкоголизм, -глубокомысленно заметил он, -Это не самовыражение, а суть проявление духовной слабости и отсутствия веры в Свет...
-Сам ты алкоголик, — обиделся дворф, -А у меня это — перьфоманс!
Солнце уже клонилось к закату, когда у ворот внутреннего двора Собора зазвонил надвратный колокол. Дремавший в тени деревьев привратник поспешил, чтобы отворить калитку.
-Милостью Наару, я в-вернул заблудшего брата в лоно церкви, — торжественно сообщил ему пошатывающийся экзарх, обнимая за плечи едва достигающего его груди дворфа.
-Это, положим, еще вопрос, кто кого и куда вернул, -пыхтел тот, -Забирайте вашего дренея, пока его высокопреосвященство сюда не пожаловал собственной персоной...
Передав блаженно улыбавшегося экзарха в руки ошеломленного привратника, старый дворф почесал затылок, подслеповато озираясь по сторонам, взвалил на плечо потертый бочонок, и не спеша направился в сторону переулка, ведущего к Баракам Исцеления.
* * *
Лика с тревогой смотрела на бледное лицо брата Склифа, тёмные круги под его глазами и странный, нездоровый блеск в них. Она чувствовала, что происходит что-то странное.
"Он ведь, похоже, так и не поел сегодня", -мелькнула мысль в её голове.
Судя по недоуменно нахмурившемуся выражению морды Чао и вытянувшимся физиономиям дворфов, они разделяли её чувство.
-Мирта, покажи, пожалуйста, отцу Зеборию наши палаты и заодно подготовь для него отдельный кабинет, — упреждая их вопросы проговорил ворген, -Чао, отчитаешься о результатах инвентаризации. Двое из ларца... Ну, вы давно знакомы с Зеборием. Брат Склиф перевел взгляд на Лику и нахмурился, словно только что заметил её присутствие.
-А ты почему здесь?! Разве тебе не полагается сейчас быть на занятиях?
-Кхм, это моя вина, -вмешался Чао, -У Атуина с утра барахлил мотор, и я попросил Лику посмотреть его...
Ворген покачал головой. -Ты напрасно покрываешь её, Чао, -вздохнул он, -Его высокопреосвященство не станет тебя слушать, если встанет вопрос о её отчислении за прогулы и игнорирование указаний наставника. Боюсь, ты злоупотребляешь доверием отца Оккама, Лика.
Эти слова кольнули гномку, и она опустила глаза, чувствуя, что краснеет.
-А теперь прошу извинить, — брат Склиф слегка поклонился, -Меня ждут дела...
-Но как же обед?! — воскликнула Мирта, -Вы ведь даже не завтракали...
Она осеклась и замолчала под обратившимися на неё внезапно взглядами.
Лицо Склифа тронула слабая грустная улыбка.
-Извини, Мирта, — сказал он, -Я обязательно воздам должное твоей кухне, но позже. А сейчас мне нужно идти.
-Склиф! На пару слов... — Чао догнал воргена и начал что-то говорить ему на ходу. Лика заметила, как он вытащил платок из кармана жилета.
Отец Зеборий кашлянул. -Я понимаю, ребята, ваше недоумение, — сказал он, -Я и сам, признаться, не ожидал, что всё так обернётся. Собственно, никак не ожидал, да. Но у нас будет еще время потолковать. Склиф сказал, у вас есть пациентка, которой нужна помощь целителя?
Мирта, украдкой вытирая глаза кивнула и заторопилась вперёд, к двери, ведущей в палатное крыло.
Лика немного удивилась такой эмоциональности обычно весёлой и жизнерадостной пандаренки.
"В конце концов", -подумала она, -"Ворген ведь не ребёнок, чтобы так переживать из-за того, что он вовремя не поел... Хотя, возможно, для пандаренов это значимо, с их культом еды и всем, что с ним связано".
Таурен не последовал за ними; сев на крыльце, он подобрал оброненный Миртой нож и начал чистить картошку.
Лилиан лежала на кровати, казалось, в той же позе, в какой её оставила утром Лика.
Из-за прикрытых занавесок и полумрака в комнате её лицо выглядело постаревшим и осунувшимся. Хриплое дыхание вырывалось из груди девушки, прикрытой темно-бурой повязкой.
Зеборий нахмурился, подойдя ближе, покачал головой. -Когда меняли перевязку? — осведомился он, приподнимая одеяло.
-Сегодня утром, — ответила Мирта, косо поглядывая на дворфа.
Тот, казалось, проигнорировал её слова, и решительно взялся за бинты, прикрывавшие рану.
-Воды? — спросила Мирта, но Зеборий лишь отрицательно помотал головой, чем заслужил еще один неприязненный взгляд.
Извлекши из кармана складной нож, дворф проворно разрезал бинты, сбрасывая их прямо на пол. Пандаренка не утерпела и скрылась на кухне, откуда вернулась все-таки с тазом, полным воды, в сопровождении Чао.
Зеборий к тому времени снял последний слой.
Лика отвернулась. Кто-то из братьев (а, может, оба одновременно) втянул со свистом воздух сквозь зубы.
Рана выглядела ужасно — лохмотья кожи почернели и загноились, разодранные мышцы местами обнажали ребра. Лилиан застонала.
-Потерпи, потерпи, девочка, — пробормотал Зеборий, закрывая глаза.
Его сухонькие жилистые руки словно порхали над раной, как будто лепили что-то невидимое для глаз присутствующих.
-Сейчас, сейчас, — приговаривал Зеборий, -Будешь, как новенькая... Кстати, -он приоткрыл один глаз, -Размер груди у неё какой был? Дворфы недоуменно переглянулись.
-Ну... такой примерно, -задумчиво сказал Вилли, потрясая в воздухе растопыренными пятернями.
