Зло побеждает зло (Анизотропное шоссе Ii)

— Хвала электрификации железных дорог! Иначе откуда в эдакой дыре возьмется электричество?

Я метнулся к своему пиджаку, вытащил из карманов смартфон и зарядное. Как хорошо, что не нужно ничего изобретать — импульсному блоку питания абсолютно все равно, 220 вольт в сети, 110 или 127. Стянул защитные презервативы, подключил — работает! Может и правда, устроиться тут до следующей весны? А как листочки на деревьях проклюнутся — рвануть в Одессу, за золотом и документами. Потом на запад, только не в Румынию, как-то неспокойно там последнее время. Лучше перейти границу где-нибудь в районе Пскова, леса там густы, а люди редки. С картой, компасом, специальной едой прошагать полсотни километров — не испытание, прогулка!

Пока фантазировал, подоспела картошка в мундире. Венец кулинарного творения, особенно если с коровьим маслом и крупной солью. Вдвойне приятно совмещать пищу физическую с духовной — забраться с кипой газет и обжигающей колени миской в продавленное тремя поколениями задниц кресло.

Самым трудным делом оказался поиск биографии Сырцова — восходящей звезды постсталинской политики. Наконец прочитал... сказать что расстроился — значит не сказать ровным счетом ничего. Товарищ оказался из тех самых скороспелых секретарей, разве только чуть постарше среднего, тридцати семи лет от роду.

В большевиках с двадцати лет, то есть с 1913-го. За пропаганду побывал в ссылке, вернулся, участвовал в октябрьской революции. В 1918-ом — руководил карательными экспедициями против донских казаков. В 1919-ом — военный комиссар 12-ой армии, отличился крайней жестокостью при расказачивании. В 1920-ом, то есть в 27 лет, целый секретарь Одесского губкома. В 1921-ом вместе с коллегами-делегатами брошен на кронштадтский лед, жаль, не навсегда. Далее не слишком значительная, а посему подозрительная аппаратная суета, он заведует учётно-распределительным отделом ЦК, руководит агитпропотделом. С 1926-го опять взлет, сразу в секретари Сибирского крайкома. Там, в деле усиления хлебозаготовок, замечен и обласкан лично Сталиным. Выдвинут в ЦК, в 1929-ом кооптирован кандидатом в Политбюро, поставлен смотреть за "младшим" Совнаркомом РСФСР — вместо Рыкова.

Прочь иллюзии! Кровь от крови, наган от нагана, только такой конченный сталинист мог повести за собой массовку съезда. Будущее страны, к сожалению, но без особых сомнений, в его руках. Одно интересно, в какую дупу настолько верный сталинец провалился в истории моего мира... быть может, погиб в автокатастрофе? Пристрелила любовница? Умер от болезни? Проворовался?*

Вопрос повис в воздухе:

— Стоило ли рисковать своей и Сашиной жизнью ради замены шила на мыло? — прошептал я сам себе. И тут же, в очередной раз, напомнил себе много раз обдуманное и сказанное: — Да, тысячу раз да!

Мясорубка тридцать седьмого необъяснима логикой и здравым смыслом, это персональная фобия убитого в новом мире генсека. Религиозный, бездумный марксизм — тоже дело его рук. Бойня сорок первого — личный геополитический фейл. Тогда как Сырцов по крайней мере успел получить достойное экономическое образование, аж целых четыре года носил студенческую тужурку с золотыми вензелями Петра I на погонах. По нынешним скудоумным секретарским меркам — сойдет за академика. А что махровый сталинист, так не великая беда — гражданам СССР, оказывается, такая дикость по нраву. Посмотреть бы на реальные дела... пришлось снова с головой зарыться в газеты.

Едва сняли траур, товарищ Сырцов аккуратно, но подозрительно публично удивился — "как так, средняя стоимость конфискованного у кулаков имущества составила сущий мизер, 564 рубля на хозяйство, а вот затраты на депортацию достигают аж целой 1000 на семью!". И далее продемонстрировал, что не зря когда-то учил высшую математику. Вычислил точно: сталинградский трактор СХТЗ стоит 2900, а значит надо бы уважаемым соратникам определиться — или новый железный конь в народном хозяйстве, или высылка семи вражеских семей.

Дальше интереснее. В начале августа секретарский вожак толкнул знатную речугу на заседании Совнаркома. Жаловался на вызванные безмозглой коллективизацией трудности снабжения продовольствием, рушащийся экспортный план, направо и налево сыпал проваленными в драбадан контрольными цифрами. Ссылаясь на гениальные заветы гениального товарища Сталина, рекомендовал незамедлительно ослабить темпы роста, открыть свободный выход колхозов и совхозов на рынок, к чертовой матери отменить плановое регулирование сельского хозяйства. Доклад озаглавили "Не отставать и не забегать вперед",** не просто так, а по рефрену последнего абзаца знаменитой статьи "Головокружение от успехов". Отпечатали стотысячным тиражом в виде отдельной брошюры и разослали по первичкам.

А буквально вчера где-то в недрах Кремля случился адский раскардаш при рассмотрении кредитного плана текущей пятилетки. Товарищ Рыков, он же председатель "старшего" Совнаркома СССР, наконец-то восстал против беззастенчивого раздувания инфляции. Объявил несбалансированный четырех миллиардный платежный спрос в деревне компрометацией социализма, обозвал крестьян дойными коровами индустриализации. Сырцов же... решительно и безоговорочно присоединился к демаршу коллеги! Сверх того, он прямо заявил: "нужны радикальные экономические меры, нельзя решить трудные вопросы народного хозяйства мерами ГПУ"!

* * *

Прочитать продолжение коммунистической Санта-Барбары я не успел — за окном послышались голоса:

— Ну Мишка, мастак ты знакомых заводить!

— Просил найти неизбитую фактуру?

— Грешен, батюшка, ой грешен!

— Вот получи и распишись!

— Нет, ты все же скажи, как в ливень подцепил сдвинутого по фазе электрика и больную, но шибко грамотную девчонку!

— Да говорил же! Шел себе, никого не трогал...

— В этой жопе мира?

— А что? Славные ребята! Есть в них что-то эдакое. Ручаюсь, Айзек, тебе будет интересно.

Мда, совсем не бережется картонных стен наш новый знакомый, привык поди-ка к своей старой купеческой даче. Впрочем и я хорош, расслабился в неге и уюте. Телефончик-то пора снять с зарядки! Метнулся на кухню, едва успел, и то, пришлось засовывать LG в карман брюк чуть не на виду у хозяина. Хорошо хоть Михаил за залитыми водой линзами ничего толком не разглядел. Его друг мокрым нахлобученным колобком вкатился следом. Тоже очкаст, наверняка писатель.

Только хотел схохмить на тему скверной звукоизоляции, как словно чья то злая рука бросила за шиворот горсть мелких льдяшек: я почувствовал взгляд. Он мазнул по мне ненароком, из профессионального любопытства, и полетел было дальше. Но быстро вернулся, ощупал лицо, колючим сонаром прошелся от головы до старомодных плюшевых тапок, и снова мягко сдвинулся куда-то в сторону скособоченной посудной горки... совсем как рука опытного борца обходит защиту соперника перед неожиданным смертельным захватом.

В следующий миг наши глаза встретились в кошмаре узнавания.

— Ну Мойша! — прохрипел Бабель. — На сей раз ты превзошел сам себя!

— Что такое? — хозяин дачи наконец пристроил непослушный дождевик на вешалку. — Да, кстати. Познакомься, это Алексей...

— Ты знаешь кто он?

— Электрик, в ламповом цехе работал...

— Ошибаешься. Ты даже не представляешь, как ошибаешься!

— В смысле?!

В ответ Бабель с шутовским полупоклоном распахнул руки:

— Алексей, рад тебе представить товарища Кольцова. Он совсем недавно писал о твоей безвременной кончине в "Правде". Михаил. Перед тобой стоит главный герой твоего же недавнего опуса. Прошу особо заметить — живой, даже голова на месте. Вспоминай же скорее! Рост. Сложение. Да тебе Радек его фотографию из старого дела показывал!

— Кольцов?! — крикнул я на весь околоток, вспоминая автора "Враг не уйдет".

— Обухов?! — вторил мне Михаил.

Действовать мы начали одновременно. Кольцов сграбастал свой роскошный дождевик в охапку и бросился вон из домика. Бабель, в свою очередь, нерасторопно замедлился в проеме, очевидно пытаясь достать оружие из складок мокрого плаща. Столкновение коротышек вышло таким потешным, что я едва удержался от смеха. Тем более что пиджак, впопыхах накинутый на приставленный к кухонному столу стул, уже через несколько секунд красовался на мне. Правая рука сжимала браунинг, вытащенный из нашитого под мышкой кармана. Металлический стук передергиваемой затворной рамы подвел черту барахтанью литераторов. Вылетевший патрон боднул свинцом доску пола в гробовой тишине.

После короткой заминки Михаил, привалившись спиной к косяку, неожиданно поинтересовался:

— Случайно не тот, из которого Блюмкина убили?

В его голосе совсем не слышалось страха, лишь отчаянное любопытство светилось в по-детски беззащитных близоруких глазах.

— Он самый. Исаак Эммануилович, ради бозона Хиггса, отдай стрелялку. Или что там у тебя? Аккуратно, двумя пальчиками... а то эта игрушка совсем не под мою руку, как бы греха не вышло.

— Таки плохо, — Бабель перетек на бок, открывая лежащий на полу наган. — Владей!

— Успею, — возразил я. — Вставайте оба, лицом к стеночке.

Рот автора "Конармии" перекривился в гримасе:

— Интересная фактура выходит...

— Аннулируешь как Яшку, в затылок? — Кольцов не стал размениваться на экивоки.

— Нет, бл..ть, будем мед с касторкой дегустировать!

Какой черт тянул меня за язык со "стенкой"? А ну как друзья с перепуга и отчаяния кинутся в последний бой? Стрелять?! Уф-ф-ф! Вроде пронесло... поднялись с пола и пристроились рядом друг с другом у печки. Не отводя дула пистолета от косящих мимо линз литераторов, я поднял тяжелый револьвер, засунул под ремень — мало ли чем он заряжен. Тщательно охлопал "вражеские" карманы и одежду.

— Двигайте в спальню, товарищи. Конечно в ту, что большая.

— Это гостиная! — обиделся хозяин дачи.

— А зачем там три кровати?! И белые занавески в мещанский кружавчик?

— Террориста забыл спросить!

— Логично, — не стал спорить я. — Спим в гостиной, картошку варим в коридоре, гостей засовываем ночевать в чулан. Больше места выкроить не удалось, даром что кругом лес на одну шестую часть суши.

— Нашелся барчук на мою голову, — огрызнулся в ответ Кольцов. Судя по всему, жалкие габариты жилища уязвили его больше, чем обыск под дулом пистолета. — Айзек, ты-то откуда этого убийцу знаешь?

— В поезде из Одессы встретились, — проворчал Бабель. Плотно втиснулся в нагретое моей задницей кресло и только после этого продолжил: — Выпили, поговорили, да еще хорошо так поговорили! Зато позже, как приметы бомбиста вышли, я за голову схватился. Чуть не поседел! Вывалится эдакий нежданчик из протокола, потом доказывай Менжинскому, что не верблюд.

— Ага! А я-то думал, с чего ты французским коньяком проставился, как про заваруху в Бессарабии узнал!

— Еще бы! — Бабель вдруг повернулся ко мне: — Алексей, ты ведь с Блюмкиным тогда ехал, правда?

— Принесла же тебя нелегкая...

— Точно, с Блюмкиным, — истолковал мои слова Кольцов, качнулся на скрипнувшем под ним табурете. — Не понимаю. Обухов убит, я сам его голову видел, и бумаги читал, даже с товарищем Скрипником разговаривал. Не может там быть ошибки!

— Вот пусть и объяснит как выжил, — по-философски хрюкнул Бабель.

Полез было в карман, не иначе как за сигаретами, однако покосившись на зажатый в моей руке браунинг, остановил руку.

— Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены, — ответил я старой марктвеновской шуткой.

— Но все же?

Небрежно брошенные Кольцовым слова повисли в растекшемся по комнате любопытстве.

— Курите, коли уж так приспичило, — разрешил я.

Присел на край кровати, подперев спину пирамидой из трех разновеликих подушек. Скептически прищурился в сторону суетливо раскуривающих папиросы литераторов, оценил их физические кондиции и убрал карман пистолет:

— Если что, одолею без стрельбы, после не обессудьте! В остальном же... все не просто, а очень просто: я не Обухов. Тупицы из ГПУ перепутали в двадцать шестом, и отправили меня на Соловки — вместо настоящего скаута.

— То есть?!

— Да проще простого, черт возьми! — неожиданно для самого себя я сорвался на крик. — Ваши любимые чекисты схватили меня прямо на улице в Ленинграде. Засунули в камеру Шпалерки, промурыжили месяцок, да назначили этим самым Обуховым. Всего один бестолковый допрос, абсолютно ни о чем. Более ни доказательств, ни адвокатов, ни суда, вообще ни-че-го! На целый год забыли в общей камере, думал отпустят, но приговор — три года Соловков. Отличное, знаете ли, место. Лечит холеру большевизма лучше любого лекарства. Спасся чудом, бежал к финнам из Кемперпункта перед самым открытием навигации на проклятые острова.

— Сразу под широкое крылышко Троцкого! — тут же попытался поддеть меня Бабель.

Ни грамма сочувствия. Сволочь, какая он все же сволочь! Но не время обижаться.

— Отнюдь! — я отмел инсинуацию небрежным жестом. — С Львом Давыдовичем дружбы у нас не вышло, мы с ним, как любят говорить правоверные коммунисты, всего лишь попутчики. Хотя признаться, настолько гнусного предательства от него и Блюмкина я никак не ожидал.

— Таки ты не поверишь, сколько раз я слышал сходные истории! И знаешь что особенно интересно? Как кто кореша своего замочит, так сразу и рассказывает.

— Пришлось выбирать. Или он меня, или я его!

— Вор вором подавился, — вынес приговор Кольцов.

— Ладно Блюмкин, — Бабель ехидно продолжил мысль товарища. — Кто ж тебя, мил человек, надоумил самого нужного стране человека ни за что загубить?

— Близорукие кретины!!!

Эти кошерные, обреченные на заклание барашки еще о чем-то рассуждают! Бешенство выплеснулось в кровь адреналиновым штормом. Да и то верно — терять мне уже нечего.

Выхватил из кармана брюк смартфон, как Поттер меч Гриффиндора из старой шляпы:

— Такого человека? На! Да не бомба, держи товарищ Бабель, не урони! Вслух читай! Я специально, еще в Берлине подготовил файлик на всякий случай... да как раз на такой. Картинку смотри, вот тут расклад по датам гибели участников следующего семнадцатого съезда... Съезда расстрелянных. Вам понравится, ей-ей! Кстати, Исаак Эммануилович, вас этот "самый нужный стране человек" поставит к стенке в сороковом. В предисловие к "Конармии" написано было, иначе я бы не запомнил. А тебя, товарищ Кольцов, скорее всего шлепнут в тридцать седьмом, как всех, зароют на "Коммунарке" в общей траншее. Точнее не знаю, извини, не оставил ты глубокого следа в истории. Просто в моем мире этот проклятый год вообще мало кто из партийных прихлебателей пережил. Хотя и в самой партии из старой гвардии разве что Молотов с Калининым уцелели. Наверно потому что Сталин их жен

* * *

как последних шмар протащил через лагеря. А свою Наденьку ваш разлюбезный генсек то ли убил, то ли до самоубийства довел. Совсем скоро, между прочим, в тридцать втором. Но это еще цветочки, погодите, я вам покажу ягодки, орегонские фото некой Крис Эванс,

* * *

** дочки Светланы Аллилуевой!

\*В реальной истории расстрелян в 1937 году.\

\**В реальной истории речь с похожим содержанием вышла под заголовком "Что-то надо делать?" тиражом 10 тысяч экземпляров. Кроме того, публикация вызвала негодование И.В. Сталина... 3 ноября 1930 Сырцов был снят со всех должностей за "фракционную деятельность". 19 декабря 1930 — снят с Совнаркома А.И. Рыков.\