Тропой лекаря - 2. Дар смерти

Ну, тут уж Харни и вскочил, и в поклоне согнулся...

Приближенного Фолкса в Алетаре знали. Легенды ходили о его мстительности, злопамятности, жестокости и коварстве. Но — исключительно тихим шепотом. Донесут еще, мигом станешь следующим героем легенд.

— Приближенный...

— Садись, дитя Света, — махнул рукой Фолкс. Сверкнули драгоценные камни в перстнях, и Харни мгновенно преисполнился зависти. Хоть он и не бедствовал, а все же позволить себе рубин с голубиное яйцо величиной, и густо-синий сапфир не меньшего размера попросту не мог. И не по чину, и не по деньгам. — Ты, верно, гадаешь, что привело меня сюда?

— что бы это ни было — не сомневаюсь, что это ко благу всех детей Света! — отрапортовал Харни, предано выпучив глаза.

Фолкс усмехнулся.

Конечно, в эти гримасы он не поверил, но тут же главное, чтобы ему не мешали? Правильно?

— Истинно рассуждаешь, дитя Света. В Храме один из слуг его выступил с предложением...

Харни всем видом изображал напряженное внимание и любопытство, но молчал.

— Случается ведь и так, что люди здесь умирают...

— Мы не можем спасти всех, — помрачнел Харни. — Пытаемся, но не всегда получается...

— Я не виню тебя в этом, но не горько ли, что люди уходят в мир иной, не очистив перед этим душу?

— Горестно сие, — закивал Харни, всеми силами запихивая обратно ядовитый вопрос: 'прачек пришлете?'. И не прогадал.

Приближенный погладил подбородок, на этот раз уже другой рукой, демонстрируя перстень с изумрудом в окружении янтаря и кольцо с крупной жемчужиной голубого цвета.

— Храм принял решение прислать сюда служителя, коий будет напутствовать несчастных. Надеюсь, это не отяготит работающих в лечебнице?

Харни истово замотал головой.

— конечно, нет! То есть не отяготит! Вы же понимаете — это так полезно, и важно, и поговорить иногда хочется с умным и грамотным человеком, который снимет груз с твоей души, и...

Приближенный поднял руку, останавливая словоразлив.

— Найдется комнатка для скромного служителя?

— Постараемся найти! — отрапортовал Харни. — Только прошу не гневаться, лечебница наша не из богатых, особых условий предоставить не можем...

Приближенный повел запястьем.

— Важны не условия, а желание...

Харни опять закивал, прикидывая, что угловая комната в самый раз будет. А что там трещины по штукатурке, крыша подтекает и плесень завелась...

Ну, бывает. Не дворец, чай! Пусть служитель сам и разбирается... хе-хе, с ближайшим родственником! Вот!

Приближенный удалился, довольно улыбаясь, а Харни плюнул и удрал из кабинета.

На сегодня у него был явный перебор.

Королевский гонец, Белесый Палач, приближенный Фолкс... лучше удрать, пока нелегкая кого похуже не принесла!

Вот!

* * *

Поскольку в лечебнице ничего не отыскалось, Рамон решил заняться тиртанцами.

Как — заняться?

На то палачи есть, профессиональные, опытные, кого угодно разговорят! Этим они и занимались остаток ночи, утро, день... надо бы съездить, забрать протоколы, да и узнать — что там интересного рассказали пленники?

В пыточных Рамон пробыл часов шесть, но рыбешка стоила рыбалки. Ох, стоила!

Оказывается, трей Лантар занимался своим промыслом не просто так, нет. У него был — и есть! — компаньон в Алетаре.

Правда, имя компаньона никто не знает, но ведь можно и у трея спросить лично? Палачи обещают справиться. А если нет...

Некромант никогда не откажет в такой мизерной помощи!

Дело поставлено на поток, у трея несколько кораблей, малым не десяток, и в год они приносят очень кругленькую сумму. Даже с учетом всех вычетов, смертей, наценок... казна Алетара столько не зарабатывает! Ладно, зарабатывает, и больше, так то казна, а не поганый работорговец!

И длится вся эта история уж несколько лет, кажется, шесть, но может, и больше. Кто ж считает?

Дело матроса — плавать, а уж что там капитан прикажет...

Когда Рамон выходил из тюрьмы, руки у него чесались. И на трея, и на Тиртан, и вообще. Доберется он до этих подонков, ох, доберется.

Но самого жизненно необходимого ему никто не сказал! Вот ведь беда!

Узники клялись и божились, что никто из них не пользуется ядами! И оружие они ничем не смазывают! К чему?

Самый обычный рейс, постоять в порту, забрать рабов — и уплыть. Все, как всегда! Кто ж мог ждать? И готовиться, и...

Вот первые рейсы — да! Там нервишки вибрировали, а потом расслабились, хватку потеряли... кто ж мог ожидать?

Рыжий вор?

Да пес его знает!

Наверное, им занимались люди компаньона, на берегу... нет, никто не знает. Просто Ливар шел в порт, отмечался каждый раз в канцелярии... нет-нет, он не знает, кто там... правда не знает... НЕ НАДО!!! НЕ ЗНАЮ!!!

И палач соглашался с этими выводами. Не знает...

Что ж, значит, есть еще и другой конец цепочки. И за него предстоит потянуть на берегу. Рамон собирался этим заняться. Или лучше — пусть дядя займется, когда выздоровеет, у него лучше получается. Намного лучше.

Лишь бы выздоровел!

* * *

Я как раз стояла на коленях в пыли и ожесточенно пропалывала свой клочок земли от сорняков, когда в калитку постучались, и я обнаружила за забором Харни Растума.

— Госпожа Ветана?

Сиял он так, что хоть на маяке вешай.

— Господин Растум? — я особого энтузиазма не проявляла.

— Вы меня не пригласите войти?

— Прошу, — я с неохотой поднялась с колен. Мне оставалось совсем немного, и вдохновение было, а вот останется ли оно после визита начальства? Кто ж его знает...

Пришел бы на часок попозже, я бы как раз взвар пила...

Впрочем, Харни Растум не настаивал на приглашении в дом. Вместо этого он протянул мне свиток с большой печатью на шнурке.

— Госпожа Ветана, мы приглашены на завтра ко двору.

— Что?

Я едва не села попой на грядки.

Я?

Ко двору Алетара?

Что случилось?! За что?!

Харни вовремя подхватил меня под руку.

— Да-да, я тоже был в шоке. Госпожа Ветана, надеюсь, у вас есть подходящее платье...

— Да, наверное, — отозвалась я, думая совсем о другом. — Зачем нам туда?

— Потому что мы великолепно организовали работу с ранеными людьми. И сейчас нас хотят за это наградить.

Я усмехнулась, отмечая это 'мы'. Конечно, я и мой начальник, как же иначе?

— Господин Растум... могу ли я не ходить?

— Госпожа Ветана! Вета, ты с ума сошла?

Начальник выглядел так, словно я ему живую гадюку слопать предложила. Закусвая живыми же пиявками.

— Я могу сказаться больной...

— Тогда все это просто перенесут на более поздний срок. Но король будет недоволен.

Я покривилась.

— Я не умею вести себя при дворе. Я никогда...

— Ничего страшного. Я буду рядом с тобой и не дам тебе опозориться, обещаю!

Вот спасибо, благодетель...

— И выгляжу я... не придворно.

— Поверь, наш монарх выше этого.

Отговорок больше не оставалось. Я вздохнула.

— Господин Растум, вы сможете приехать за мной завтра? Чтобы я точно не опоздала и не случилось никакой путаницы?

— Разумеется! Нас пригласили на девять утра, в семь склянок я буду здесь.

— Замечательно.

По понятным причинам, радости я не испытывала. Бедная моя грядка, не быть ей прополотой. Повезло сорнякам...

Стоит ли говорить, что остаток вечера и ночи я провела в делах?

Подгоняла по фигуре единственное мое приличное платье, по иронии судьбы — черное, бархатное, сделала маску на лицо, попробовала отбелить руки...

И не успевала отбиваться от соседок. Харни не скромничал, орал на всю улицу, а крайней оказалась я. И все любопытство обрушилось на меня. Они шли по одной и парами, несли пироги и всякие милые безделушки, и у всех, у всех на устах было одно и то же.

Ко двору?! Правда?! А как?! А что?! А почему?!

На шестой соседке я сорвалась, вышла из дома и повесила на калитку табличку 'приема нет'.

Пошли все к кракену в пасть! Авось тот не отравится. А мне и так нервотрепки хватит!

* * *

Алемико сидел под дверью маминой спальни. Мама сейчас его не замечала, она никого не замечала.

Папе было плохо.

Алемико знал, что такое плохо.

Это когда нельзя гулять, нельзя играть, надо смирно лежать в своей кроватке и ждать мага, который поводит над тобой руками и что-то произнесет. Потом становится лучше...

А к папе маг не приходил.

То есть кто-то приходил, но это были не те люди.

Был какой-то Ренар, который водил над папой руками, и папе потом было плохо.

Мама плакала, а все ее утешали, и говорили, что папа обязательно поправится, только делали это такими отвратительными фальшивыми голосами, что им не верил даже Алемико.

Был какой-то лекарь, который осматривал папу, а потом развел руками. Вроде бы все правильно, но откуда взялась болезнь?

Забегал дядя, поговорил с мамой, стал совсем мрачным, и убежал.

И Алемико стало страшно. Очень-очень страшно, так он не боялся, даже когда сам упал, а мама кричала. А вот сейчас...

Папа может умереть?

И его больше не будет, Алемико никогда его не увидит, он никогда не поднимет сына на руки, не дождется внуков, не будет ходить с мальчиком в лес, не будет...

Папы просто не будет.

Разве это бывает?

Алемико не верил в смерть, но знал, что это может быть. Он ведь помнил старого мага, который умер, и лежал потом, такой равнодушный и холодный, словно это не он всего пять дней назад устраивал шторм в луже для лодочек Алемико...

Папа станет таким же?

А потом его сожгут и развеют пепел над морем?

Алемико этого не хотелось, но что мог сделать малыш?

Только сидеть под дверью спальни и надеяться на чудо. А его все не было, и не было...

Алемико и сам не заметил, как уснул. Проснулся он на руках у слуги, который относил его в кровать, и то, сил открыть глаза не было.

Слуги шептались где-то над головой, голоса слышались как издали...

— Бедный канцлер...

— И жену его жалко...

— А уж мальцу-то каково! Сам больной, еще и отца потеряет!

— Ты болтай поменьше! Особенно про мальца, а то его светлость...

— Если он выживет.

— Рот прикрой...

Алемико ощутил подушку под головой, и сон утянул мальчика в свою страну, мягко заставляя забыть обо всем плохом и горестном, накрывая пушистым покрывалом колючие мысли, и давая сладкое ощущение безопасности, которое бывает только в детстве.

* * *

Утро наступило слишком быстро для меня.

Раз — и вот солнышко выглядывает из-за крыш. Не могло оно сегодня подзадержаться?

Впрочем, я была готова. Я уже оделась, аккуратно уложила волосы в тяжелый узел на затылке, и даже позволила себе роскошь — надела жемчужные серьги.

Больше никаких украшений у меня не было, да и серьги я заказала, больше повинуясь порыву, у знакомого ювелира. При мне он подобрал подходящую оправу, чуть подогнал ее и вставил две крупных грушевидных жемчужины в серебро. Впрочем, сам по себе этот жемчуг был так хорош, что сочетать его с чем-то, или сверлить дырки было просто преступлением.

Больше у меня ничего не было, разве что на пальце, ни с чем не сочетаясь, горело синим огоньком кольцо старой рофтерки.

Снять?

Ну уж — нет!

Я не та, что была раньше! Я не желала этого приглашения,, и если уж меня заставили, я буду делать, как захочу!

Колечко подмигнуло голубым глазом, и я чуть успокоилась. Ну, пригласили нас ко двору. Побудем мы там пару минут в роли дрессированных обезьянок — и уйдем, ничего страшного.

Когда загремела колесами карета, нанятая Харни Растумом на сегодняшнее утро, я уже была вполне готова.

Растум осмотрел меня с легким неудовольствием. Сам он был разнаряжен так, что я почувствовала себя просто... летучей мышью!

Белая рубашка, желтый жилет, красный камзол, расшитый золотом, белые брюки, белые кожаные башмаки... Темного крабом!

Драгоценностей на нем было столько, что даже страшно стало.

Скрлько же лет надо воровать в лечебнице, чтобы себе столько накупить?

Меня Растум оглядел с подчеркнутым недовольством.

— Вета, я надеялся...

Что я оденусь как он?

Лучше уж сразу головой в воду!

— Господин Растум, — отчеканила я, — моей зарплаты в лечебнице хватает лишь на самое необходимое. Мне не до предметов роскоши, к коим относятся безумно дорогие вещи.

— А...

Взгляд остановился на моих серьгах.

— Это наследство.

Харни показательно вздохнул.

— Что ж. Я понимаю...

— А повысить зарплату не предложите? — медовым голоском поинтересовалась я.

На лице начальника выразилось явственное неудовольствие. Одно дело — командовать, другое — деньги отдать. Почти из своего кармана, а то ж! Чем больше дадут мне, тем меньше сворует он!

— Мы подумаем над этим вопросом, госпожа Ветана.

— А впереди еще прием у короля, — заметила я, глядя в пространство.

— Тридцать процентов к окладу?

— Не сомневаюсь, что его величество по достоинству оценит ваши заслуги, — тут же заверила я.

Харни с облегчением выдохнул, и я подумала, что стоило бы поторговаться за пятьдесят процентов. Эх, не дано!

Карета медленно двигалась по направлению ко дворцу.

* * *

— Как он?

— Все хуже и хуже. Ренар был, опять очистил кровь, но говорит, что это не помогаает, — Линетт едва не плакала.

Рамон сдвинул брови.

Уж кто другой, а Белесый Палач отлично знал, что не все нам подвластно.

— Как он сейчас?

— В сознании, но плох.

— Я могу поговорить с дядей?

— Да, конечно...

Ни Линетт, ни Рамон не заметили Алемико, который прятался под лестницей. А вот мальчик все слышал. И когдла взрослые пошли вверх по лестнице, он подождал немного, а потом опрометью бросился в спальню мамы. Между маминой и папиной комнатой есть дверь, там он сможет спрятаться и подслушать, а то все его вечно выпроваживают.

Маленький...

А он уже вполне большой! Вот!

* * *

На взгляд Рамона, герцог выглядел просто ужасно.

Ввалившиеся щеки, запавшие глаза, сероватый оттенок прежде смуглой кожи...

И лихорадочный жар, словно сжигающий его изнутри. Но темные глаза были по-прежнему умными и ироничными, в них плясали языки пламени... или отсветы затухающей жизни?

— Кажется, все? Ветер складывает крылья?

— Вот еще. Ты что — решил бросить на меня жену и сына? Дядя, у тебя совесть есть?

— Совесть есть. Вот жизни, считай, не осталось.

— Разберемся.

Рамон такой уверенности не испытывал, но говорил нарочито твердым голосом. Только с канцлером это не проходило.

— Ладно. Если что — обещание дашь?

— Какое?

— Если помру, не бросай ни Лин, ни Лима. Чтобы у нее проблем не было, отгорюет, замуж выйдет. И сына воспитай Моринаром, хорошо?

— Дядя...

— Обещай!

Рамон вздохнул.

— На крови поклясться?

— Обойдусь.

— Тогда обещаю.

Алонсо явственно расслабился, даже и не подозревая, что за портьерой затаил дыхание его сын. Алемико что есть силы удерживал себя, чтобы не броситься к папе, и малышу это удалось. Стиснул кулачки, до боли впился ногтями в ладошки.