— Отпусти, а то... — пригрозила я.
Рассчитано все было так, чтобы не нанести вреда непосредственно ноге — пострадали лишь штаны, на которых образовалась моднючая прореха.
— Это уж слишком! — прохрипел цыган, отпустив меня и исследуя дыру.
Победоносно ухмыляясь, я вложила ему в ладонь кусок ткани и его собственный нож. Выражение Акселева лица меня перепугало — он обиделся. То есть на полном серьезе, а не как обычно. Я наклонилась и, очутившись с ним почти нос к носу, состроила виноватую рожицу.
— Хочешь, зашью? Я умею — училась в Куполе, — голос предательски дрогнул.
— Обалдела? — задал он явно сокращенную версию вопроса.
Шуточка не прокатила.
— Нет, честно, если ты так расстроился из-за штанов, давай заштопаю! — улыбка моя увяла, я совершенно растерялась.
— Нет, Мэйби, не потому, — жестко ответил Аксель, поднявшись.
— Аксель, а я не знаю почему! — отчаянье мое достигло предела.
— Не знаешь?! — Аксель хмыкнул, неожиданно успокоившись. — А ведь верно.
Он поправил шляпу и, по-видимому, собрался уходить. Куда? Да хрен его разберет. Впрочем, я не желала застукать Акселя, обложенного сладострастными эндианками в каком-нибудь укромном закутке.
Человеческие взаимоотношения разворачивались передо мной во всей их возмутительной сложности.
Есть две максимы: Принцесса воров, нуждающаяся в обществе мужчин сильнее, чем они в ней, и странная Туве, доводящая Джо до белого каления своими измывательствами. Я не допускала мысли, что позволю обращаться с собой, как с куском бесполезного мусора (Элейн подобное положение воспринимала как должное), но и Аксель не из тех, кто безропотно терпит отказы. Да он вообще слышал когда-нибудь из женских уст простое 'нет'? Внутренним чутьем (уж не тувячьим ли?) я понимала: ситуация для него также нова, иначе, как говорится, я продула бы еще до сдачи карт — или уступила бы, или навсегда осталась бы для Акселя Томом. Хотя разве это плохо? Разобраться бы! Но решение требовалось немедленно, и слова сами сорвались с языка:
— Мне вот интересно, мужчины напрочь позабыли о хороших манерах и нынче способны только ухлестывать, окучивать, заваливать да вздрючивать? — я тряхнула отросшей челкой.
— Это приглашение? — насмешливо уточнил Аксель, в глазах которого вновь загорелись задорные искорки.
— Так и быть! Раз кавалер стесняется пригласить даму... — закатив глаза, ответила я и перечислила: — Существует много вариантов свиданий: ужин при свечах, поход в театр или в кино, танцы... но наш выбор невелик. Барышню устроит прогулка под звездами.
— Ну почему же. Танцы еще в самом разгаре! — Аксель гоготнул, поведя головой в сторону скачущих силуэтов.
— Речь не о дрызгах-брызгах! Должен соображать — не маленький, — я указала ухом на лесной массив, волшебный и таинственный. — Романтическая прогулка прельщает меня гораздо больше.
— Как тонко, однако, — цыганин изогнул бровь. В его взгляде я прочла удивление опытного охотника, которого дичь вынудила сыграть по их собственным правилам. — Значит, вперед, навстречу духам, феям, корням и веткам.
— Никаких фей, кроме меня! — я притворно нахмурила брови. Достаточно нарочито, чтобы любой идиот проникся несерьезностью пантомимы. Аксель, конечно, идиотом не был, но мы оба сейчас делали ходы наобум. Все честно — ни свинца в игральных костях, ни крапленых карт.
Я еще ни разу не бродила по лесу, тем более ночью. Прогулка в Гатскиллских горах напоминала скорее полосу препятствий: даже днем стремновато шататься по болотам да бурелому, над обрывами да без тропочек, меж закрученных штопором молоденьких березок, кленов и елочек, чьи лапы смыкаются прямо на уровне глаз.
Здесь же мы будто очутились в колонном зале древнего храма. Говорят, в сухом климате древесина каменеет со временем — мертвые голые стволы продолжали стоять. Кроны погибшим гигантам заменил буро-зеленый вьюн, оплетший их точно кружево. Валежника почти не было. Сквозь толстый ковер желтой трухи пробивался хиленький подрост, которому в отдаленном будущем предстояло сменить исполинов на их посту. В островках чернильной тьмы меж ветвей изредка вспыхивали и гасли блеклые искры. Кое-где явственно чувствовалось прикосновение руки человека: бережно укрепленные понизу стволы, ровные стопки поленьев и хвороста, утоптанные дорожки.
Несмотря на мистическую обстановку, страха я не испытывала. Во-первых, рядом со мной шагал (крепкий мужчина) Аксель, вооруженный огроменным сорок пятым калибром. Во-вторых, как там в песне поется? Смеюсь, шумлю и балаболю, хотя в лесу один; пускай лесные твари знают, кто здесь господин!
Тут какая-то из лесных тварей, видать, недовольная моим мнимым господством, выскочила из-под ног и опрометью ринулась в кусты. Аксель выхватил пистолет, но я дернула его за руку.
— Если ты пальнешь из своей гаубицы в несчастного барсука, мало того что зверюшку разметает по всей округе, так сюда еще и народу набежит!
Удерживая цыгана за рукав, я шагнула, запнулась за корень и впечаталась лбом в шершавый ствол. Следом на меня навалился Аксель.
— По-моему, романтическая часть прогулки завершилась, золотце, — шепнул он, его рука уже скользнула мне под майку.
— Неймется тебе с практикой. — Я не сильно-то сопротивлялась, уже ощущая странную слабость в коленках. — Может, еще чутка теорию разберем?
— Позже. Ты и так заставила меня ждать, маленькая строптивица, — выдохнул цыган мне в затылок и, кажется, прижался к нему щекой. — А торопиться я не намерен. Рановато еще приобщать тебя к полноценной, — он хмыкнул, — любви.
— А как же... — попытавшись вывернуться, воскликнула я.
— Имей терпение, золотце. Всему научишься, все узнаешь, — преувеличенно строгим тоном отрезал Аксель и притиснул меня обратно к дереву.
**
Я шла, задрав майку почти до груди. Кожу на пояснице неприятно стягивало. В отношениях между мужчиной и женщиной все хорошо, кроме, мать его, мужского семени, которое... Короче, я жаждала вымыться, и поскорее.
Аксель, лыбящийся и довольный, непринужденно отвечал на мои вопросы в своей обычной шутливой манере. Дескать, конечно, можно избежать проблем, извергнув семя туда, тогда и мыться необязательно, но от этого случаются дети. Люди, да вы рехнулись все?! Достаточно в конце направить мужскую штукенцию куда-нибудь в сторону! Но, по заверениям цыгана, тогда ни секса, ни любви не будет — якобы удовольствие не то. Как-то это не вязалось с моими впечатлениями, впрочем, обмен мнениями по данному поводу я отложила.
— Покамест, золотце, тебе и сравнить-то не с чем, а значит, и судить нечего, — назидательно изрек мой 'учитель'. — Нечего, то есть не хрена, извини за грубость. Но не волнуйся, когда твоя девственность начнет нас стеснять, мы аккуратно от нее избавимся.
Аксель кашлянул в кулак, но примешался к этому звуку еще какой-то, подозрительно похожий на смешок.
— Стоп-стоп, если мне не изменяет память, девственность, гм, вроде как полезна девушке! Вроде бы природа позаботилась таким особым образом о чистоте женских организмов. Там, внутри...
— Меня-то просвещать не надо! — фыркнув, цыган замахал руками.
— Ну... в общем, сам знаешь, — я помялась, неуверенная все-таки в осведомленности собеседника относительно устройства человеческого тела (в школе он ведь не учился), но уточнять по его просьбе не стала. — Так чем же она стеснять-то будет, а?
— Тююююю! — Аксель аж присвистнул, опять-таки весьма нарочито. — Давай-ка я объясню тебе, когда понадобится. Иначе, чего доброго, начнешь мешать секс с любовью или, того хуже, семьей.
Не уразумела я, почему Акс разделяет понятия. Разве секс — не любовь? Или наоборот. Разве одно без другого возможно? Хотя вот есть же шлюхи в борделях... У них-то как? Напоминает идэнский подход: роботы тоже размежевали физиологическую и духовную составляющие, — но железкам-то простительно. Мне представлялось, вне Купола люди обращаются с этим иначе. Как? Ну, незаменимым элементом процесса — от поцелуя до ребенка, реже до старости — я считала те ласковые слова из фильмов и книг: 'Люблю тебя, дорогой/дорогая'. Обидно, но моему красивому заблуждению и здесь нет места.
Ситуацию с появлением детей я сочла до крайности несправедливой и неясной. Женщина на полгода опухает, будто ее пчелы покусали (да-да, именно — укусили, уязвили, ужалили, только не жалом!), а до того мается от разнообразнейших недомоганий, дурнеет, дуреет и окончательно превращается в обузу. Мужчина же скачет в привольных полях, как молодой кролик, выискивая зорким взглядом, кому бы еще присунуть. Сложновато уразуметь и то, как существо размером с мотоциклетный бензобак пролезает в такое маленькое отверстие. Аксель уверил меня, что мать-природа все предусмотрела и детишки вылетают на белый свет, точно салом натертые. Салом! Это ж не фиговина вроде утиного гузна! И кто их там внутри натирает?
— Ну а мужчинам-то зачем это нужно? — размышляя, я, сама того не заметив, задала вопрос вслух. И прямо-таки подпрыгнула, когда Аксель отозвался:
— Это приятно, глупышка.
— Как, и вам тоже? — по выражению Акселевой рожи я мигом сообразила, насколько пропалилась.
Как в картах, когда у тебя есть шанс до тех пор, пока ты не засветил свои никчемные шестерки-семерки, скроив кислую мину или неосторожно ругнувшись. 'Игра' перешла в новую фазу.
— Ну да, и нам тоже. — Цыганин ущипнул меня за бок. — Удивлена?
Я собралась было впаять ему пару колкостей на сей счет, но тут между деревьев мелькнул призрачный силуэт.
**
Совершенно нагая, Туве кружилась на поляне, купаясь в голубоватом лунном сиянии. Па ее странного танца завораживали, как трепещущая капелька росы, вот-вот готовая сорваться с травинки. Несмотря на прохладу, тело ее блестело от пота. Медленными широкими движениями девица проводила по своему телу пальцами, время от времени окуная их в плошку с белой глиной. Обновляла анима-разметку, надо полагать. Ореол волос, зависший в воздухе словно облако, придавал облику Туве потустороннюю нереальность.
Наконец пальцы ее замерли где-то в районе пупка, натянув кожу и отпечатав неровный светящийся треугольник глины. Дыхание дикарки участилось, лицо приобрело какое-то чудное выражение. Замерев на мгновение, она издала пронзительный, нечеловеческий крик. Услышь я в одиночку нечто подобное ночью в пустоши — а тем паче в лесу, — и кирпичей, вывалившихся со страху из моей задницы, хватило бы на пару городских стен или, мать его, небольшой замок.
Танцовщица тяжело осела на землю, шумно, неровно, но, по-моему, удовлетворенно дыша. Ее пустой рассеянный взгляд задержался на мне, но в этот момент Аксель оттащил меня в тень.
**
— Мда, немудрено, что Джо ничего не перепадает, — ухмыльнувшись, произнес цыган, когда мы очутились в некотором отдалении от полянки. — Похоже, дикарочке нравятся необычные удовольствия. Знавал я одну девку: она по ночам разъезжала на мотороллере голышом.
— Не Элейн, случаем? — полюбопытствовала я. — Зачем?
— Одна из ее старших сестричек, — Аксель странно покосился на меня и, помолчав, добавил: — Ну как зачем? У него седло дрожит.
— А разве ток анима в теле можно улучшить таким образом? И не только туве должны это делать?
Я заинтересовалась всерьез. Почему бы и не прокатиться на 'юрале' нагишом? Все лучше, чем мазаться противной глиной. Седло бы только протереть...
— Чего улучшить? — Аксель мотнул головой. — Она же всего-навсего развлекалась сама с собой. Попросту дро... — он осекся, задумавшись, и неожиданно сменил тему: — Раз уж мы в гостях, воспользуемся оказией. Я ничего не знаю про перья за ушами, дурацкие имена и духов, но в эндейской бане уже бывал и с удовольствием повторю опыт.
Выпытать у Акселя, чем, по его мнению, занималась Туве на полянке, мне не удалось, несмотря на все старания. Стоило бы расспросить ее саму и поподробнее, но сначала — мыться.
Баня, как нетрудно догадаться, тоже помещалась в вигваме. Приятный травяной запах, витающий среди клубов горячего пара, расслаблял, уносил усталость и тревоги. Да, это вам не ржавая бочка едва теплой воды!
Я развалилась на невысокой скамье, глядя сквозь приоткрытый полог, как Аксель разоблачается. Кажется, именно таких мужчин женщины вроде Элейн называют жеребцами? Сладко потянувшись, я прижмурилась.
В предбаннике раздался шум возни. Я удивленно вскинула голову — надо мной возвышалась Туве. Она, поджав губы, неопределенно повела ушками, а затем, схватив лежащее на скамье полотенце, выкинула его наружу. Оттуда донесся сердитый вопль Акселя, хотя сам он отчего-то не появился. Неужели застеснялся?
— Почему ты не слушаешь меня? — голос Туве приобрел интонации родителя, долдонящего ребенку, что нельзя пить дизельное топливо. — Ты опять делила с ним анима. Ты ступаешь по тонкому льду, Мэйби-туве.
— Подожди, — ее поведение смутило меня, — объясни!
— Не сейчас.
Девица нависла надо мной, полулежащей на скамейке, и принялась водить пальцами по щеке, ключице, животу, сделала завитки вокруг пупка, коленок и недовольно покачала головой. Я захихикала, извиваясь от щекотки, но Туве строго шикнула. Ритуал, к которому дикарка приобщила меня в источниках, произвел скорее приятное впечатление, если забыть о крошках сухой глины в спальнике. Однако мне куда больше хотелось ясности. Чего ей от меня надо?
Смазав несколько свежих узоров, Туве прильнула ко мне и приблизила губы к моему лицу. Я почувствовала напряженную дрожь ее тела... Ой! А зачем она дует мне в рот? Постойте, она ж сама предупреждала про опасность таких дел, поцелуев то есть! Я с силой оттолкнула девицу и рванулась к выходу.
Как ни странно, Аксель все еще был там. Он пялился на банный вигвам с весьма озадаченным видом. Последний раз я наблюдала подобное выражение лица у своего соседа по парте, схлестнувшегося с графиком тригонометрической функции.
— Ааааксель! — я помахала рукой.— Это нормально? Ну... то, что она делает?
— А что она делает? — цыганин даже приподнял указательным пальцем свою шляпу (жест символизировал у него крайнее напряжение ума).
— То же... — я вовремя увидела вырулившего из-за соседнего строения Декстера, проглотила окончание фразы и просипела: — Целует вроде.
— Ха, парень, сам-то справишься? — немедля откликнулся Тушкан и повернул ко мне.
Но тут Туве втащила меня внутрь, а Декстера, похоже, отвлек Аксель.
В неверном свете красных углей происходящее рисовалось фантасмагорической галлюцинацией. Я позволила дикарке уложить себя на лавку. Она, поставив банку с глиной на земляной пол, присела рядом и принялась заново сосредоточенно выводить на мне узоры. Ее волосы в отблесках огня напоминали раскаленную медную проволоку.
— Мужчины берут жадно, оставляя взамен пустоту. В них пылают страсти. — Туве кивала в такт своим словам. Глаза ее лучились — две пронзительно синие льдинки в жарком царстве багряных теней. — Сегодня я помогу тебе, завтра ты поможешь мне. Мы, туве, к счастью, всегда можем...
Она не договорила. Но к тому моменту до меня сквозь дрему долетали лишь отдельные бессвязные звуки.
