Белый Клык

А на четвертом шла трансляция фестиваля Витал: на багровом фоне с маленьким значком черного ферзя в углу экрана сменяли друг друга обрывки видео, снятого с камер наблюдения: как окровавленный фавн поднимает отрубленную голову какой-то женщины над головой; как Гримм разрывают на части сначала мать, закрывающую собой ребенка, а после — и самого малыша. Охотники, падающие под залпами паладинов и Рыцарей, Охотники, едва ли не грудами сваленные в разрывах проломленных стен, убитые в тщетной попытке остановить разогнавшееся стадо Голиафов. Всюду кровь, смерть и бесконечное сражение, в котором только Гримм и Охотники были "против всех".

Озпин пристально смотрел на экраны, не мигая и не отводя взгляд. Он должен был видеть, должен был запомнить каждый миг. Он помнил, как Вейл рождался, из крохотного городка, удачно окруженного со всех сторон непроходимыми горами, сначала в страну, занявшую всю долину, а после и в Королевство с многомиллионным населением. Меньшее, что он мог сделать — это проследить, как он умрет, в муках и агонии, потому что он не смог его защитить.

Это была не первая родина, гибель которой он видел, не единственный сожженный город, который любил и тысячная по счету ошибка, что обернулась катастрофой, но каждый раз это было столь же мучительно наблюдать, как и в самый первый.

Ощутив легкую дрожь, сотрясшую донжон Бикона, он неосознанно положил ладонь на трость, прислоненную к столу, и впился взглядом в четвертый экран: его враг не смог бы обойти вниманием пробуждение этого древнего Гримм, столь старого и сильного, что в свое время он просто решил его просто не трогать, позволив и дальше спать в недрах горы. Разумеется, он оказался прав: одна из камер запечатлела дракона, расправляющего крылья в окружении разлетающихся во все стороны обломков размером с полновесные скалы, что раньше были верхушкой горы. В следующее мгновение экран, наконец, погас. Видимо, в башне ССТ, отчаявшись вернуть себе контроль, просто дернули рубильник, отрубив питание.

— Мы должны что-то сделать.

Она стояла у огромного панорамного окна с видом на город, в окружении огненных сполохов и разрядов молний, сжимая кулаки, покрытые латными рукавицами, а волосы ее сияли так ярко, что затмевали десятки ламп, освещавших кабинет директора. Оглянувшись через плечо, она обратила на него полный кипящей ярости взгляд, сверкающий странной смесью багрянца и янтаря.

— Я взяла эту силу не для того, чтобы отсиживаться.

Вздохнув, директор поднялся со своего места и подошел к своей новой Осенней Деве, впервые в этой жизни ощутив, что трость — это не только оружие, но и необходимость. Он остановился рядом с ней, достаточно далеко, чтобы его не задела рвущаяся на свободу сила блондинки, и пару секунд вместе с ней смотрел вниз, наблюдая, как Гримм волнами накатываются на стены Бикона, как стервятниками кружатся вокруг транспорты Белого Клыка... и как гибнут его студенты, пытаясь отбиться сразу от всех врагов, ударивших одновременно.

— Скажи мне, почему это происходит, Янг? — тихо спросил он.

Она нахмурилась, кривя губы в оскале, открыла было рот, чтобы ответить что-то наверняка очень глупое...

— Подумай, — прервал ее Озпин. — Я говорил тебе об этом.

Чтобы остановить ведомых эмоциями, надо отвлечь их, заставить думать. Далеко не все способны одновременно и кипеть гневом, и сохранять трезвую голову. Чаще всего у людей получается делать только что-то одно. Он достаточно много жизней прожил, обучая новое поколение Охотников, чтобы уяснить эту истину.

— Они хотят силу Девы, — наконец выдавила блондинка через пару секунд.

— Верно. Все это, — он обвел рукой сражение, что бурлило под ними. — Лишь способ. Они придут за тобой, Янг. Твой враг — не Гримм, не пешки Белого Клыка или роботы Атласа. Твой враг сегодня — Синдер Фолл, твое сражение — с ней.

— Я знаю, — прорычала Янг, вновь обращая взгляд на пылающий внутренний двор.

— Терпение, моя ученица. Я знаю, что это трудно, но теперь твоя ответственность куда выше, чем раньше, когда ты была всего лишь первокурсницей. Я предупреждал тебя об этом.

— Но...

— А хотя знаешь, — не дал ей договорить директор. — Ступай. Но обещай мне, что найдешь Глинду, и что будешь следовать ее приказам. Она — лучшая Охотница Вейл не просто так.

— Что? — развернулась к нему Дева, от удивления даже потеряв багрянец в глазах. — Но только что...

— Кое-что изменилось, — отрубил Озпин, крепче сжимая трость, пытаясь замаскировать этим дрожь, пробежавшую по телу, и продолжил, уже почти срываясь на рык. — Ступай. Быстро!

Несколько секунд девушка недоуменно смотрела на него... а после пожала плечами и, довольно оскалившись, бросилась к выходу. Остановилась она лишь на мгновение, уже у дверей. Не оборачиваясь, она тихо спросила:

— Где Плюшевый?

— Выполняет свою часть нашего договора, — мягко ответил Озпин, уже справившийся с собой. — С ним все будет хорошо, Янг — такие люди позволят себе умереть лишь достигнув цели. За твоей сестрой присматривает Кроу, а друзья могут за себя постоять. Не думай об этом — думай о моих словах. Найди профессора Гудвич. Слушайся ее.

Он позволил себе всего одну минуту покоя, неотрывно глядя в небеса, на смутный силуэт гигантского дракона, что, мерно взмахивая крыльями, стрелой несся к городу. Он не мог видеть женскую фигурку в черном платье, что неподвижно замерла на загривке, зато прекрасно чувствовал запах пепла и крови, что неизменно сопровождал в его восприятии Королеву Гримм.

А когда отведенное самому себе время закончилось — подошел к столу, свернул все видео-окна и коснулся иконки с надписью "Смерть", запуская давным-давно разработанные на такой случай протоколы. Чем бы ни закончилась эта ночь для всех остальных, директор Озпин, воплощение реликвии Знания под номером "мне-страшно-даже-считать", ее не переживет.

Сегодня он перейдет в разряд "памяти". Его друзья, дочка, студенты, любимый сорт кофе и зеленый шарф — все это будет лишь данными, что достанутся следующему в очереди.

Его утешало одно — он не будет всего лишь "одним из". Он будет особенным. Его смерть будет иметь значение и не станет очередной жертвой, принесенной зря.

— О, ты совершила такую большую ошибку, Салем, явившись сюда лично, — прошептал он, чувствуя, как кривит губы злая ухмылка. — Эта ночь станет последней для нас обоих.

В ожидании лифта, он достал Свиток из кармана и набрал один из длинного списка номеров. Сообщение тут же ушло в голосовую почту, но Озпина это не смутило — он прослушает, когда придет время.

— У каждого есть своя цена, мистер Браун, — произнес он после сигнала. — К счастью, мне известна ваша.

Кроу всегда называл его "древним хитрым хреном". Получить то, что ему нужно, заплатив тем, что собирался отдать даром, вполне подходило под это определение.

Часть 5. Учитель и ученик

Это был обычный склад, один из десятков, что были разбросаны по окраинам Вейл. Облупившаяся краска на стенах, забор с колючей проволокой, здоровенный амбарный замок на воротах, прикрытый пластиковой бутылкой... Самые обычные, насквозь банальные и тривиальные места внезапно могут оказаться такими важными и исключительными: в зависимости от того, какие события в них происходят.

Следуя за своим провожатым, Браун не мог отделаться от мысли, что этот грязный склад станет местом, где все закончится и никак не мог решить, где же все началось.

Началом послужил тот день, когда он потерял руку, бросив вызов своему учителю, человеку, который усыновил его, воспитал, научил сражаться и указал путь? Или день, когда Адам, что был для него одновременно как старший брат, наставник и, совсем немного, отец, решил променять все, чему учил маленького злого на весь мир медвежонка на месть всем без разбора? Может быть, миг, когда Блейк, голосом которой говорила его совесть, решила уйти от Белого Клыка, что вырастил ее точно так же, как вырастил Моррона Брауна? Или все началось тогда, когда он сбежал в Атлас, целый год мотаясь от шахты к шахте, почти не бывая на основной базе, пропуская все то, что происходило с Белым Клыком? Адам сказал ему: "Я и понятия не имел, как ты связывал нас троих, пока ты не уехал".

Была ли это его вина?

В полной тишине он переступил через очень знакомый диагональный разрез, располосовавший подсобный коридор, прошел мимо кровавого следа, тянувшегося по полу под одну из изрешеченных пулями дверей...

А может, все началось тогда, когда все они решили, что насилие — это хороший способ, что страх рождает смирение, а не агрессию?

Как же ему не хватало того, старого Адама! У него всегда был ответ, эта покоряющая способность идти к цели, просто сметая, не замечая, любые преграды.

Он всегда знал, что делать.

Многие годы Браун пытался подражать ему — хотя бы внешне, перед подчиненными, — ориентировался на его слова, следовал заповедям, долгий-долгий год в Атласе постоянно задавал себе вопрос: "А как бы поступил Адам?"

Куда привел Адама Торуса этот путь? Ответы, которые у него были, сделали его инструментом в руках Синдер Фолл. Страсть, которой он умел заражать других как никто другой, утянула следом весь Белый Клык Вейл, превратив их в пешек, пушечное мясо, бросаемое на убой ради чужих целей, совершенно чуждых фавнам.

Вопросы, вопросы, вопросы... Бесконечная череда вопросов без ответа, которыми он задавался те две недели, что провел в Биконе, с той, кого любил когда-то и той, кого любил сейчас, а также дочерью своего врага, которая оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Это были хорошие две недели, несмотря ни на что.

Что из того, чему учил его Адам, он должен отбросить, а что сохранить? Где именно его учитель свернул не туда? Было ли случившееся предрешенным? Это — единственный возможный конец для Белого Клыка?

Так много вопросов — несвоевременных, неуместных... и таких безумно важных.

Уже перед самыми воротами, что вели на территорию заброшенного склада, он остановился. Провел кончиками пальцев по кровавому следу, покосился на провожатого (разумеется, незнакомого)... Тот, держась на уважительном расстоянии и мерзко ухмыляясь, приглашающе махнул рукой.

— Я думал, ты хотя бы дождешься меня... — пробормотал он себе под нос. — Специально же раньше пришел.

Он почти видел, как все происходило. Адам сообщил всем место в операции и раздал цели в последнюю минуту, этот склад был выбран в спешке, скорее всего, просто по причине того, что сюда удобнее было добираться всем командам, на которых успел выйти Курай, они спешно отправили сообщение всем и...

Он знал, что все может закончиться так. Был готов к тому, что всю его команду убьют сразу после боя с Адамом, не разбираясь; что учитель приговорит их всех лично, едва придет в себя; что склад окажется одной большой ловушкой для всех...

Новая стальная рука в очередной раз подвела его — створки с грохотом ударили в стены, заставив содрогнуться все здание, и первый шаг в самом важном складе Вейл он сделал в окружении пыли, дождем рухнувшей с потолка, надсадного кашля и испуганных возгласов.

Они сложили тела в два длинных ряда, что начинались по обе стороны от дверей: трупов хватило, чтобы получилась "дорожка", по которой предстояло пройти тому, для кого она предназначалась.

Браун не смотрел по сторонам, не вглядывался в лица, пытаясь опознать друзей и знакомых. Он знал, зачем это было сделано, к чему была эта кровавая театральность. Полгода назад он застрелил подростка на камеру, перед всем миром. Он мог убить Лавендера десятками разных способов, но выбрал тот, при котором белоснежную стену позади заляпает месивом из крови, кусочков мозга и осколков костей.

В этом был смысл, в этом — способ, что выбрал Белый Клык времен после раскола: "отстаньте от нас, а не то...". Они действовали угрозой и страхом перед возмездием. Страх должен был родить смирение, исполненные угрозы — послужить доказательством.

Прямо сейчас, шагая вдоль трупов тех, кто разделял его взгляды и убеждения, кто не был согласен с выбором, который сделал Адам, его самый преданный ученик чувствовал много разных эмоций.

Глухую, тянущую боль в груди, будто кто-то ржавыми щипцами пытался оторвать от сердца кусочек. Тяжелый гнев, затягивающий багровым зрение, оставляя видимым только фавна в бело-алой маске, что ждал в конце пути, уперев дуло ножен в затылок его партнера. Ненависть, желание отомстить — за мертвых друзей, за преданные идеалы, за то, что поставил под угрозу самую важную мечту в истории фавнов — их равенство, выстраданное во время Войны за Права и едва не потерянное после.

И во всем этом бурлящем коктейле эмоций не было ни капли смирения, ни крупинки страха... и уж точно не было даже намека на желание сдаться.

Возможно, это потому, что послание, которое вложил Адам в этот спектакль, не содержало в себе никаких "сделайте так, а не то..." В нем было только одно: "Я уничтожу все, что тебе дорого". Точно такое же послание он передал всему миру во время Прорыва Гленн, убивая без разбора и людей, и фавнов, его же планировал отправить во время фестиваля Витал.

Он остановился в трех шагах, когда Адам нажал на ножны чуть сильнее, заставляя Хонга склонить голову. С трудом оторвав взгляд от своего главного врага, он быстро взглянул на свою команду.

Хонг, эта отравленная заноза в заднице, беспардонный, наглый, начисто лишенный любых тормозов... и который раз за разом отказывал высокому начальству в Атласе, предлагавшем ему свою команду, ресурсы и лидерство — потому что его мама сказала ему держаться Брауна. Его ярко-рыжая шевелюра превратилась в бесформенную кроваво-оранжевую массу, одного острого лисьего уха не было вовсе, на затылок давил ствол ружья, но залитое кровью лицо кривилось все в той же злой усмешке, что всегда словно сама собой проявлялась на нем в бою.

Скарлет, фавн-койот, что с трудом уживалась даже со своей командой, найдя в Хонге собрата по разуму и товарища по бесконечной грызне по любой мелочи. Койоты были стайными животными — такой же была и Скарлет: не было для нее существ ближе, чем двое товарищей по команде и вожак, которого она выбрала сама. У нее даже Проявление такое было: она могла призвать себе на помощь копию тех, кого считала своей стаей. Копии не могли использовать Проявления оригиналов, но сам факт... Она, привязанная за плечи, локти и колени к стулу, тихо скулила от боли, не в силах даже зажать длинную рану, располосовавшую по диагонали грудь. Алый клинок Адама, прижатый к шее, не давал ей даже головой пошевелить.

Курай, этого скрытного, невзрачного до полной незаметности фавна, чьим животным прототипом был гигантский паук-охотник, нигде не было видно. Браун, даже спустя два года знакомства, понятия не имел, что происходит в его голове и каков он на самом деле. Каждый фавн во многом походил на свое животное-прототип, по характеру и повадкам — это давало расистам повод называть его народ животными. Фавны-насекомые... отличались сильнее всех — слишком далеки были прототипы от человечества. Моррон прекрасно понимал, почему таких недолюбливали и сами фавны: даже у него поведение Курай, а особенно — четыре тонких мохнатых паучьих лапки, временами пускали стада мурашек по коже. Он молчал большую часть времени, внимательно слушал, что ему говорят, когда открывал рот — никогда не говорил глупостей... но когда выходил на охоту, безжалостнее хищника просто не существовало на свете.