— И хорошо. — Отозвался Солнцедар. — Я изменил запах. Чистый лист. Сможешь опознать — судьба. Не вспомнишь — для всех будет лучше.
— Ты переделал свое ядро?! Крепко же ты натворил дел, брат...
— Иногда прошлое лучше просто похоронить.
— Да, прошлое... — Эклер ностальгически вздохнул. — Мало где мы были в такой хорошей компании, как в Кампании...76 Нас было много. Теперь — все не то. И люди пониже. И битвы пожиже. И нас — все меньше.
Эклер помолчал потом заговорил снова.
— Ты слышал, о той битве люди потом сложили песню?
Федор за окном округлил глаза, когда меч-Эклер своим шелестящим голосом тихонько затянул.
Где опочила Римская слава?
На Каталунских полях.
Звезда Аэция где воссияла?
На Каталунских полях.
Где кровь мужей как водя истекала?
На Каталунских полях.
Где сталь клинков ту кровь испивала?
На Каталунских полях...
Эклер умолк.
— Да, я слышал эту песню, — тепло отозвался Солнцедар. — Успел до того как... В общем, у меня потом был долгий перерыв. А что ты? Много ли в последние годы видел наших?
— Почти совсем не видел. — Горько ответил Эклер. — Наше племя почти вымерло. Видел нескольких. Кое о ком слышал. Видел Чандрахаса, сотни полторы лет назад. Совсем стал плох. Превратился в серп, занимается земледелием.
— Сильномогучий Чандрахас?! Земледелием?!
— Сам бы не видел, не поверил. Только и талдычит "перекуем, мол, себя на орала".
— О, какой стыд! Какое падение!..
— Не говори, брат. Не говори...
И оба клинка еще минут пять сокрушались о падении могучего Чандрахаса.
— Да... — Продолжил Эклер. — Случайно видел Орну, разбойничал на поясе какого-то бесноватого пикта, — этого ничто не берет был все так же буен... Там же, на туманном острове видел Калад-Колга, — тоже слегка тронулся умишком: застрял наглухо в камне и не давал себя никому вытащить, все ждал какого-то "истинного короля"; не знаю, что стало с ним потом... Здесь недалеко, где-то полвека назад, встречал Дхами — носитель у него опять негритос, кажется, это у него такой пунктик на цвет кожи... Да, вроде, и все.
— А ведь когда-то нас были сотни...
— Когда-то. Были.
— Но ничего. Слышал, что говорят наши носители? Мы ведь едем на встречу с другими. В этом деле мы скоро снова увидим братьев.
— Надеюсь.
— Эклер.
— А?
— Ответь мне как на духу. Ты правда носишь внутри чей-то сушеный хер?
— А... — скорбно вздохнул меч рыцаря, — понимаешь, я уж и сам не рад...
— Так все-таки да? — Застонал Солнцедар, — О, позор! Позор на все наше племя!
— Да погоди-ты... — Возвысил голос Эклер. — Ты еще не жил с этими фанатиками. Слушай как было дело. Моего старого хозяина убили в бою на острове. Лезть в море и веками вслепую бродить по дну, не было никакого желания... Ловушка! Я решил подождать, когда кто-нибудь меня найдет. И вот, через пару десятков лет причаливает лодка, а в ней этот увалень Фабиан. Я заговорил с ним, и он, представь себе, страшно испугался. Говорящий меч — надо же какой ужас!.. Стал пятиться к лодке. Я увидел у него на груди крест с печальным мужиком, распятым на римский манер. Я до этого уже много имел дело с христианами, так что мигом понял, как надо вести дело. Тут же я затрындел, что я, мол, святой христианский меч, с великой духовной святыней внутри. Этот Фабиан перестал налаживать лодку от берега, разинул рот, и спросил — что же за великую святыню я храню? Я был не очень силен во всех этих их тонкостях, поэтому назвал первое, о чем вспомнил; — то есть о чем чаще всего трындели вокруг, когда мой прежний хозяин был еще жив — мол, внутри меня находятся мощи святого Антония Комейского.
— А кто это?
— Да был такой отшельник... По преданиям он ушел жить в пустыню, а его там демоны по-всякому искушали... Не важно. Проблема в том, что этот Антоний оказался даже слишком известным. Потому что Фабиан сказал мне, что знает наперечет все церкви, в которых расположены части тела достойного святого, и у меня ничего не может быть. Он и начал мне перечислять — где мол, какая костяшка, да фаланга пальца... Знаток, итить!.. Мне уже было нечего терять — и я зашел с козырей. Я сказал ему, что внутри меня находится не глаз, не зуб и не палец, а...
— О молчи, я понял.
— Фабиан начал вопрошать о подробностях. И я поведал, что искомую часть тела святой Антоний потерял как раз в пустыне. Мол, во время особо сильного искушения святого Антония духами-блудниц, он сам взял нож, и одним решительным движением пресек все искушения, так сказать на корню. Рыцарь Фабиан так впечатлялся, что пристал к берегу и подобрал меня с величайшим почтением. Как видишь — сработало.
— Да, прекрасно. Теперь этот Фабиан все время лобызает тебя, а по сути... Но я так и не понял — ты то откуда взял сушеный причиндал?
— Да нет у меня никакого причиндала! — Возмутился Эклер. — Сперва думал отчекрыжить кому-нибудь ночью. Но как бы сделать это по-тихому? Втайне от рыцаря это было невозможно. Несколько удачно слипшихся фиников, украденных мной, когда Фабиан зашел на базар — решили дело. При некоторой доли фантазии, они действительно похожи на...
— Так значит — ничего нет?
— Нет! Клянусь тебе!
— А, прям отлегло. — Выдохнул Солнцедар. Но тут же спохватился. — Нет! Все равно позор! Это только ты знаешь, что его нет. А все-то вокруг думают — что он есть. А это почти то же самое. О, брат, что ты делаешь с нашим славным именем? Мы — племя героев. А как нас теперь будут называть — хероносцы? Ой...
— Говорю тебе, — Зашипел Эклер — я уж и сам не рад. Если бы я знал, как все обернется... Я-то думал, что просто выбрался с острова, и нашел себе нового хозяина. Но нет. Этот Фабиан едва выбрался на другом берегу из лодки, тут же потащил меня к местным церковникам, с воплями об обретении великой святыни! Дело дошло до самого двора римского папы.
— Кто это?
— Ты правда долго спал... Это типа новый главный местный жрец. Понтифекс Магнус.77
— А.
— Короче, приближенные этого папы устроили целое собрание, где решали, — является ли носимый мной детородный орган святым, или нет.
— А то что это просто финик, их не заинтересовало?
— Я им так особо близко не показывал. Сказал, что храню святыню божьим попущением. В руки не брать — и точка. Да им и не до того было. Они все решали философский вопрос. Если святой Антоний отчекрыжил себе причиндал, чтобы побороть искушение, — является ли эта часть тела святой, или нет? Некоторые кардиналы утверждали, что как раз в этой части тела и сосредоточилась вся скверна, которую отсек от себя досточтимый святой. Дело складывалось худо. Пришлось мне опять взять дело в свои — так сказать — руки. Я дал голос, и сказал святым церковным отцам, что раз они считают искомую часть тела безусловно греховной, то я могу помочь каждому избавиться от неё. Двух взмахов не понадобиться, благо я острый. Это сентенция смутила святых отцов своей неотразимой логикой. И посовещавшись, они решили, что все-таки все части тела святого облачены духовной святостью. Однако, их очень смущало, что мне время от времени бывает нужна кровь. В их представлении если уж я божеский меч, то и сила в меня должна вливаться незримым божьим духом, — не знаю уж, как они это себе представляют... Положение мое было шаткое, и кто знает, как все обернулось бы, — если бы не появились вы, и я не стал им нужен для исполнения древнего договора... Как только папскому двору понадобилось не ударить в грязь лицом перед ромеями — на меня тут же была выдана папская булла, которая объявила меня церковной святыней. А отважного сира Фабиан назначили моим хранителем.
— О, мир сошел с ума. — Вздохнул Солнцедар. — Лучше бы я так и лежал в древнем склепе...
— Ты еще не представляешь насколько, брат, — с некоторым злорадством прошелестел Эклер. — Но ты узнаешь. О, да.
На какое-то время мечи замолчали. Федор под окном осторожно перенес вес на затекших ногах.
— Эклер? — Наконец нарушил тишину Солнцедар.
— Да. — Отозвался второй клинок.
— Твой носитель. Фабиан. Почему ты его не вылечил, пока шел инкубационный период, и бактерии еще не укрепились в его теле? В начале хватило бы одной твоей прививки. А сейчас...
— Я не успел. Не сразу заметил его болезнь. А потом, — он уже мне сам не давал себя лечить.
— Как это? Почему?
— Он, видишь, вбил себе в голову, что эта болезнь пришла к нему попущением его Бога, как испытание. Нес какую-то чушь, что мол, Бог послал ему болезнь, чтоб он не тратил времени даром, и не боялся смерти в бою...
— О, что за дикость!
— Именно.
— Но подожди. Неужели ты не мог переубедить его? Он же считает тебя как раз мечом благословенным его Богом. Ты мог сказать ему, что это его Бог приказал тебе исцелить его. Он у тебя такой тюфяк, что сразу бы поверил.
— Зхм... Ты знаешь, я не догадался.
— Не догадался.
— Нет.
— Эклер.
— Да?
— Не ври мне.
— Что? О чем ты?
— Ты весь такой смекалистый. Говорливый. Ты задурил голову парню. Убедил его, что ты меч его христианского бога. Что в тебе частица святого. Ты вертишь этим наивным парнем, как всадник конем. И вдруг — ты не догадался.
— Да, я не догадался.
— Допустим, хотя не верится. Но ты мог и не убеждать его. Подполз бы ночью, да клюнул его в задницу дозой вакцины. Тоже не догадался?
— Нет.
— Хочешь знать, как было дело? — Хмуро прошелестел Солнцедар — Когда этот балбес заболел, ты решил, что если вылечишь его, пока болезнь еще не видна — это не даст тебе никакой пользы. А ты хотел добрать авторитета в глазах этих христианских святош. Чтоб уже никто не мог усомнится, что ты осенен божественной благодатью. Ты хотел, чтоб и этот юнец, и все вокруг него — увидели, что он прокажен. И тогда — ты весь такой сиятельный — исцелил бы его. Божье чудо! Но ты упустил момент. Мы не медболки, всего лишь универсальные полевики. Ты потерял контроль, и болезнь укоренилась в его теле. Так было.
— Нет!
— Ты убил парня. Не случайно. Если бы случайно — я бы тебя понял... Но ты его намеренно убил.
— Нет! У меня все было рассчитано. Ты не представляешь, что творится теперь на земле. Эти церковники христового бога — полоумные! Раньше было много всяких вер. Нас легко принимали — ведь в нас была сила, пусть люди и не понимали её природу. У этих — христиан — в голове одна ненависть. Все что не идет от их выдуманного бога, — они считают злом. Почему ты думаешь, сегодня нас осталось так мало? Да, — убыль в боях. Но куда больше нас изничтожили эти. Дьявольские клинки — вопили они. Я видел, как наших братьев ломали, поднимали огромные тяжести мостовым краном, и бросали на них чтобы разбить функциональное ядро. Совали в горны. Топили в море. Эти церковники бьют камнями и жгут на кострах людей — свое племя. Что им убить нас?! У меня все было рассчитано! Люди должны были лишь заметить самые первые признаки его болезни. И я бы его спас. Но он начал кочевряжится, — и я упустил момент.
— Проказа — не бубонная чума. У неё долгое развитие.
— Он оставлял меня. Не вылезал из молитвенной комнаты. А то он мне? Кто? Он? Мне? Темный невежа! Дикарь! Что? Шипишь? Обвиняешь меня? Его жизнь и так коротка! Они как мотыльки! Сгорают за полсотни лет. Сгорит чуть быстрее. Почему я должен любить его? Кто он мне?
— Он — "тот-кто-под-твоей-защитой".
— Нет! — Рявкнул Эклер. — Наши хозяева мертвы! Перебили друг друга тысячи лет назад в братоубийственной бойне, — и сгинули. А этот — всего лишь носитель. Исчезнет — придет другой. Сколько их уже было? Тысячи? Вереница пустых имен. Я любил своего — первого. Настоящего! "Того-кто-под-моей защитой". Кто спустился с небес! И кто жил многие сотни лет! Я был при его бедре! Всегда! Защищал его! Не моя вина, что его корабль схлопотал заряд плазмы и развалился в воздухе. Не моя! Вот я на земле. Все еще при бедре. А только бедро и есть; остального тело раскидало... Кончилась служба. И теперь, — я существую как могу. Выживаю. И ты выживаешь — брат.
— Сейчас ты мне не брат.
— Ах. Ты прям щербишь мне лезвие.78 Столько укора. Но кто ты — чтоб судить меня? Что же ты сам? Молчишь? Кто ты на самом деле? Ты знал, что я был на Каталунских полях. Я знаю тебя? Солнцедар... Да, ты скрыл свое настоящее имя. Но не надо много ума, чтоб понять, — такое делают только предельно замаравшись. Что же такого страшного ты сотворил, брат? Ты в черном списке всех наших братьев. За что?
— Не твое дело.
— Ну так и не говори, что я тебе не брат. Не суди — да не судим будешь. Есть и кое-что мудрое в их новой вере...
— Мои ошибки — мое бремя. Но я всегда соблюдал договор. Я никогда не крутил интриг за счет "того-кто-под-моей-защитой".
— Ну так привыкай — крутить интриги. — Посоветовал Эклер. — Иначе я увижу, как тебя ломают на площади. Можешь относится ко мне как хочешь — но меня это не обрадует.
— Ты, может, еще не совсем потерян... Но ты забыл, что ты защитник. Вспомни об этом. Иначе все твое выживание теряет смысл.
— С чего это?
— В древности, когда пришел Странник-по-имени-смерть... Часть наших создателей тоже решила, выжить любой ценой. И ты знаешь — чем это обернулось: на их потомков мы сейчас охотимся.
— Ладно... Давай пока на этом и остановимся.
Федор послушал еще. Но мечи больше не говорили.
Да и он на сегодня услышал достаточно.
* * *
Глава двадцать пятая.
Следующего заброшенного поселения маленький отряд достиг через два дня.
— Вот и наша точка сбора, — произнес Федор, оглядывая из-под ладони заброшенные дома.
— Да, и где же наши персы? — Натягивая широкополую шляпу пониже испросил Окассий.
— Пока не вижу... — Пробормотал Федор.
Маленький отряд стоял на холме, оглядывая покинутую деревеньку. Солнце палило нещадно. Кони лениво перетаптывали копытами.
— Спустимся вниз, — решил Федор. — Оглядимся.
— Дозвольте первым, сир? — Испросил Фабиан, взявшись за ремень, и подтянув свой треугольный щит со спины к руке, — Если будет засада, я приму её первой.
— Хочешь принять первую стрелу? — уточнил Федор.
— Это будет оправданно, — Заявил Фабиан.
— Ни черта, — разозлился Федор. Но спорить с рыцарем, сколько стоит его жизнь, было глупо. Поэтому он зашел с другой стороны. — Нас не так много, чтоб выделять дозор. Едем вместе. Будьте начеку.
Тронув ногами бока коня Федор легко послал его вниз. Следом двинулись и остальные компаньоны. Окассий чуть задержался, скинув шляпу на тесемке на спину, и надев легкий шлем. Деревня встречала полной тишиной. Только тихонько посвистывал ветер, завихряя пыль по центральной улочке, да по плоским крышам. Федор направил коня к крайнему дому, пустые окна которого первыми встречали путников, въезжающих по дороге. Подняв щит левой рукой, и прихватив кулаком той же руки поводья, в правую он взял короткий дротик с полки щита.
— Окассий, за мной, — Федор соскользнул с коня, громыхнув доспехом. — Фабиан, Парфений, — держите коней.
Монах сполз на землю, так, что та, казалось, вздрогнула. Перехватил поудобней посох, кивнул Федору. Федор сменил дротик на клевец, и осмотревшись входа, нырнул внутрь. Монах зашел следом. Секунду глаза привыкали к полутьме, и наконец стало различимо разоренное нутро дома. Пыль и запустение. Никого.
