А ты уверен, что они там?— хихикнула я. — Ты их видел? Что ты так всё воспринимаешь буквально, мифы — это иносказание, зашифрованное послание, как я думаю... Ну хотя бы этот твой Фенрир... Представь войну сидов и фоморов, как рассказывал друид... Накидали на города бомб атомных, всё взорвалось к чертям, тучи пепла закрыли небо вместе с солнцем и луной... А наивные ваши предки думают — ой, ужасный огромный волк сожрал светила... которых за этим пеплом еще долго не будет видно...
Что такое "атомные бомбы"?— недоуменно спросил Бренн.
В Ойкумене давно изобрели такое же оружие... Так называют его у нас, даже испробовали его в последней Великой войне...
Идиоты, что ли?— уточнил Бренн.
Согласна... Вот с тех пор существует опасность, что весь мир погибнет...
Конечно, у вас же всех друидов перебили, некому было за порядком следить!— возмущенно сказала Лелька.— А я-то думала, у вас там интересно так, хорошо жить... Неее... уж лучше с бандитами да нежитью всякой мучаться, чем вместе с городом на месте сгореть...
Мы немножко поспорили на тему развития цивилизации и контроля над знаниями. Я заметила, что Яра совсем не принимает участия в разговоре. Идёт тихая, подавленная, ни на кого не смотрит. Макияж свой ритуальный стёрла совсем, на плечи плащ свой из шкуры барса накинула, кутается в него зябко. В руке снятую диадему вертит. Смотрю, сунула ее в сумку.
Ну, ясно же, переживает. Для нее весь ее мир порушился, вся ее стройная система "Богиня-матриарх-жертвы". Она верила, что служит божеству и защищает свой народ. А оказывается, людей ни за что резала на алтаре, выращивая из божества чудовище. И она, и ее мать, и ее бабушка, и все-все матриархи до нее. Ацтеки вон тоже из лучших побуждений сердца вырезали, конец света отодвигали жертвами.
Даже не знаю, что сказать, да и стоит ли? Это как нарыв, эти ее мучения, вскрывать надо, но если не умеешь, можно и напортачить... А может, само переборется, или компресс поставить...
Где-то у меня в седельной сумке компрессы были — свёрток с медовыми булочками, выпрошенными у доброй тётеньки в Священных Дубравах. Пока все носились по посёлку, собирая лошадей и покупая кой-какую провизию, я по запаху нашла домик, возле которого на открытой печке эти булочки пекли. С меня даже денег не спросили, тётенька просто улыбнулась на мои голодные взгляды и вручила тёплый свёрток.
Яра, держи,— я приотстала от остальных и протянула ей булку.— Сладкое настроение улучшает, по себе знаю.
Она подняла на меня свои чудные желтые глаза. Вздохнула, принимая угощенье. Нехотя откусила.
Как пепел...— прошептала она.
Не может быть! Я пробовала, вкусно!
Мне сейчас всё, как пепел...
Пройдёт, Яра, всё пройдёт. Честное слово!
Ты правда пойдёшь со мной в моё племя, когда Ворона победим?
Я обещала, думаешь, я врать буду?
Это глупо, Аннис. Я Матриарх, меня, может, и не убьют... а тебя... даже и мысли другой не будет...
А я и не говорила, что я умная.
Правильно Владыка Бендигейд сказал, ума у нас всех немного... Я отреклась от Олайши, бросила свой народ. Ушла из Запретной Долины. Если я вернусь, меня казнят, как преступницу, нарушившую обеты...
Что? Ты же говорила... вернуться...
Эх, Аннис... Я не говорила вам этого, потому что поздно уже было. Матриарх не имеет права покидать Запретную Долину. А вы... вы все так кичились своими титулами, этим своим хранительством...
Ничего мы не кичились...— опешила я.
Еще как кичились, аж глаза светились. Герои, идущие на подвиги ради спасения мира... Киаран, Лианель и Аодан — древних знатных родов... Илланто — провидица, Ходящая по снам... Ты — чародейка могущественная... Один Бренн больше молчит, чем говорит, ему хвастать нечем... Я изо всех сил цеплялась за остатки собственной жизни. Все эти мои атрибуты Матриарха — мех барса, Венец Лунной Девы, мои кинжалы, ожерелья, браслеты... Краски для лица купила, чтоб не забывать. Чтоб удержаться на грани. Мои священные обеты... Я их приносила Богине, что они теперь? Пепел... Пепел, залитый кровью...
Яра... Но можно же и не матриархом жить!..
Можно,— кивнула она серьёзно.— Не бойся, я не собираюсь говорить, что жить не матриархом я не смогу. Дура я разве? И в племя я возвращаться не буду... Я хочу жить!— воскликнула она вдруг громко, наши все удивлённо обернулись, смотря на нее.
А Яра раскинула руки, запрокинула голову и заорала во всю глотку:
Я хочу жить! Я не Матриарх, и я буду жить!
Чего это с ней?— спросил Киаран.
Аннис, ты что с Ярой сделала? Свихнулась она что ли? Опять твои фокусы какие?— возмутился Аодан, подбегая к ней.
Вечно я у вас виновата,— проворчала я.
Яра вздохнула полной грудью и решительно сказала:
Теперь я свободна. И моих обетов больше нет... И... Дан, пригнись-ка...
Бедный Даник, думая, что она сказать что хочет, наклонился к ней. А Яра, не размышляя особо, поймала его за уши-то и развернула к себе лицом. И смачно так, от души поцеловала. И тут же заорала на него:
Всё! Иди отсюда! И пока букет не принесёшь, не появляйся!
Мы все так и попадали от хохота. Аодан поморгал растерянно, потом сообразив, резко обнял ее и вернул поцелуй, мелкую Яру и не видно в его могучих обьятиях.
Госпожа не матриарх, а знаешь, сколько поцелуев ты мне должна за все те букеты, которыми ты мне по роже хлестала?— вкрадчиво спросил он.
Ничего я тебе не должна!— фыркнула Яра, тщетно пытаясь выбраться из его хватки.— Те не считаются!
Ну ладно, я новых насобираю... Аннис, сообрази-ка букетик!
Неа, иди сам ищи. На заказ не могу,— хихикнула я.
Жадина!— он неохотно выпустил Яру и полез в заросли, искать хоть какие-нибудь поздние цветочки.
Мда...— сказал на всё это Киаран.— Не боевой отряд, а фомор знает что...
Это уже даже не дурдом... Это Дом-2 на выезде,— нашла я подходящий эпитет, жаль не оценили.
Теперь голодать будем, потому что им будет не до охоты...— вздохнул Бренн, состроив скорбную мордочку.
Мы с Илой поохотимся, — ухмыльнулся Алард.
Ила пожала плечами, беря его под ручку.
А мне всё равно, охотиться ли, дрова ли собирать... Наконец-то все разобрались в чувствах. Может, орать все меньше будут, а то вечно свары какие-то... И главное, какой смысл?
Пошли мы дальше. Парни впереди, Дан сбоку по кустам шарится, потеряться в лесу боится, он к лесам не привычный, на охоту-то только ради Яры ходил. Мы вчетвером сзади шушукаемся. Лелька напала на Яру с допросом, неужто ей Дан понравился, и когда же она это поняла.
Да он мне сразу понравился,— смутилась Яра.— Он умеет меня рассмешить. И воин хороший. И охотиться не мешает, не шумит... И вообще, чего ты пристала? Иди к своему Бренну!
Интересно же!...
Лианель! Я же не спрашиваю, чем ты на свиданиях с Бренном занимаешься!— зашипела Яра.
Ничем! Мы только целуемся!— мигом покраснела Лелька.
Хы-хы! Детишки!— насмешливо сказала Ила, мы трое на нее посмотрели, и она побагровела.
Ясно, эти не только целуются.
* * *
Через какое-то время лес изменился. Почти исчез подлесок, идти стало гораздо легче. Огромные деревья росли не слишком часто, похожие на высоченные колонны, ветви начинались высоко над головой, и кроны, словно шатром, прятали лес от солнечного света. Мрачновато стало, как-то тревожно. Я таких деревьев и не видела никогда, вроде хвойные, земля, словно толстым ковром, покрыта бурыми похрустывающими иголками, в воздухе разлит смолистый дух. Но не елки это, и не сосны... Незнакомое что-то, может, это кедры? Я их не видела, знаю только, что они большие.
Мы аж притихли все, придавленные царящей вокруг древней, словно шепчущей тишиной.
Очень старый этот лес,— восторженно говорит Лелька, таинственно понизив голос.— Помнит звенящие голоса, древние песни, танцы при холодной луне... Туата де Дананн бродили под его сенью...
Как они нас еще встретят...— опасливо косится по сторонам Ила.— Страшновато что-то...
Я не чувствовала страха. Лес был полон тревоги и тоски, какого-то странного ощущения одиночества. Он не пугал, он горевал о прошлом. И казалось... может, это мне только казалось, что лес этот существует не только в трех привычных измерениях. Боковое зрение подводило, мерещились лишние тени от колонноподобных стволов, а глянешь прямо, нет, не двоится — не троится ничего.
И этот шепот, словно шелест листьев от порыва ветра, иголки так не шуршат. На грани слуха, прислушаешься — да нет, мерещится, отвлечешься — шепчут что-то, вот-вот поймёшь...
Привычные чувства подводили, и это было странно. А какие-то внутренние ощущения не находили никакого зла в этих тенях и шепоте, только печаль и одиночество. Может, это магическое чутьё какое проснулось в этом странном лесу? Я шла и думала, что моя кожа превратилась в этакий радар, улавливающий излучения. От моих спутников исходило родное такое тепло, от деревьев тянулось прохладное течение тоски... С запада, сзади, истекали струйки тёплых ручейков, о, наверное, друиды что-то творят, свою Земную магию.
А справа, с юго-востока вдруг донесся мощный ледяной ветер , от которого заныли кости, с ноткой гнили. Тошнотворное, мерзкое такое ощущение... Я вспомнила, как маленький дракончик описывал вкус моей магии. Эта бы ему не понравилась, черт, кому она вообще может понравиться? Кто это колдует, Ворон или Атрейон? Что они там затевают?
Интересно, они меня так же чуют, когда я колдую? Надо поскорее подальше удрать от места последнего выброса, а то опять какую гадость прицепят, а Алард Дикую Охоту уже считал, не надо нам снова Дикой Охоты.
Но гадкое ощущение быстро прошло, а вокруг по-прежнему было тихо и спокойно. Хоть бы ложная тревога, какими там своими тёмными делишками Ворон занимается? Может, он чайку решил попить, чайник магическим огнём разогреть?..
К закату мы вышли к огромному холму. Идеально круглый, он был явно рукотворного происхождения. Наверху росло гигантское невозможное дерево, окруженное постройками. Но это были не жилища, я бы назвала это беседками, вроде храма наших предков. Легчайшие, словно не из камня, а из застывшего шелка купола и тонкие шпили, камень плыл, переплетался в тонких орнаментах, изящные колонны, оплетённые каменными лозами — люди не умеют так строить даже в нашем просвещенном мире. Камень мягко мерцает, чистой белизны, почти прозрачный, в свете заката переливающийся пурпуром и всеми оттенками розового.
Вокруг холма виднеются среди подступающего леса отдельные такие же купола, но эти полуразрушены от времени. Целые только на холме.
А само дерево... Нет, нельзя такое называть простецким деревом, надо как-то поторжественней, — это Древо сияло. От него исходил ясный серебристый свет, от каждой изящной веточки, от каждого листочка. Ствол его был серебряный, с гладкой корой, и само оно казалось столь же лёгким и невесомым, как эти беседки.
Мы дружно ахнули, разглядев всё это, и не сговариваясь, оставили лошадок у подножия холма. Как-то казалось кощунством тащить лошадок наверх, лошадка же не понимает, может и неприличное чего сделать... Мы ступили на дорожку, вымощенную гладким белым камнем, не таким, как тот полупрозрачный, из которого беседки, просто белый. Может, это там храмы? Тем более надо подходить с почтением, а не гарцевать, как кучка солдат на параде.
Красиво как...— прошептала Ила.— Не могут те, кто это построил, быть плохими...
А это дерево, оно живое...— выдохнула Лелька. У нее на мордашке блаженство написано, священный трепет.— Все деревья живые, разумеется. но оно... Оно помнит... оно знает... Оно приветствует нас!
Чего?— спросила я.— Что, так и говорит, здрасте?
Оно приветствует нас, как родных...
Дурдом,— ответила я.
Мы успели подняться только до середины холма, когда нам преградили путь.
Стойте, смертные! Как вы посмели вторгнуться на Холм Мира?— разгневанно произнёс появившийся перед нами... ох, чуть не сказала, человек, но человеком он определенно не был. Эльф. Ну да. Высокий, в серебристых струящихся шелках, такой изысканной стройности, что казался хрупким, как девушка. Длинные бледно-золотистые волосы чуть развевал ветер, глаза мерцали глубокой синевой, васильковые прямо, огромные, странной формы... ой... глаза у него, как у Атрейона, вытянутые к вискам. Лицо треугольное, с острым подбородком, и уши сверху приострены. Никаких этих локаторов длинных, как у нас эльфов рисуют, враки всё, просто приострены. И даже близко не угадать, сколько ему лет, может, двадцать, а может, и вся тысяча. Глаза по-настоящему бездонные...
Даже сложно так сразу назвать его красивым, слишком непривычное лицо, нечеловеческое. И слишком изящны и тонки кисти рук, сжимающих рукоять двуручного меча, направленного в нашу сторону.
Приветствуем тебя, Владыка-сид,— взял на себя смелость поздороваться Киаран.— Мы пришли к вам не из глупой прихоти, а по жизненной необходимости.
Мы много лет как отказались от общения со смертными,— отрезал эльф, не опуская меча.— Вы не хотите учиться. Разрушаете всё, к чему прикасаетесь. Уничтожаете леса... даже наш лес вырубили бы, если бы мы позволили... даже последнее Звёздное Древо не пощадили бы, чтобы сделать кресло для своего короля...
Прошу тебя, Владыка-сид, выслушай нас!..
И вы снова будете нести ложь про мой народ? Может, начнете охотится на нас, как на диких зверей? Ведь мы так не похожи на вас, может, в клетку посадите, чтобы в зверинце показывать?— горько произнёс он.
Мы пришли просить о помощи!— воскликнула Лианель.— Вернулись фоморы, наши общие враги! Гибель грозит всему Хай Брасилу!
Не преувеличивай,— поморщился эльф.— Фоморы вовсе не демоны из нижнего мира, как вы считаете. Им не нужен разрушенный мир. Опасность грозит разве что вашим королевствам, а мы... Нас давно не касаются дела мира.
Но!..
Уходите отсюда! Вам здесь нечего делать.
Но...— снова начала Лианель.
Вы всегда были недоразвитым племенем, за века ничего не изменилось.
Риэль!— в наш спор вмешался еще один голос, мелодичный, женский, и на дорожку ступила девушка. Если облик сида был непривычен, то в ее лице, определённо эльфийском, но сильно смягченном варианте, не было этой резкости и угловатости. Она была в летящем сиреневом платье с открытыми плечами, под цвет глаз, прозрачных, как утренняя дымка над рекой.
Она была похожа на сказочную фею, так прекрасна, что дух захватывало, и именно от этого смешения кровей, явно она была не чистой эльфкой. И волосы у нее черные, и какая-то смуглость проглядывает, чего не заметно в первом эльфе.
Князь Риэль, разве ты не слышишь зова Звёздного Древа?— сказала она певучим голосом.— Они не чужие нам.
Даже если в них и есть капля нашей крови, ее давно заглушила кровь смертных,— но меч он чуть опустил.— Твоя слабость к смертным нас погубит, Ванимельде.
Князь Риэль,— снова повторила она.— Они не причинят нам зла. Когда ты любил смертную женщину, ты не был так настроен против людей...— прошептала она.
Это было давно,— я заметила, как дрогнули у него руки.
Очень давно...— кивнула Ванимельде.— Я прошу тебя, князь, позволь им войти. Я принимаю их, как наших гостей.
