— Потрясающе! — высказал свое мнение король. — Если я не ошибаюсь, это подлинник. Стоит, конечно, показать специалистам, но мне кажется, все-таки подлинник.
— Это какая-то известная вещь? — удивилась Ольга.
— Не просто известная, а считавшаяся потерянной. "Танец огня" кисти знаменитого Ферро. Говоришь, парень понравился?
— Ага, — кивнула Ольга. — Красивый, правда?
— Должен сказать, ты не оригинальна. Этот парень нравился всем.
— А это что, реальное историческое лицо?
— Да не такое уж историческое, он примерно ровесник Элмара. Но реальнее не бывает... Кстати, где Азиль?
— Наверху, наверное, с Элмаром. А что?
— А надо будет им показать. Они будут рады видеть старого знакомого. Элмар с ним когда-то пил, Азиль с ним когда-то спала... Да и тебе он вроде как не совсем чужой, по-моему, ты очень любишь его баллады.
— Так это он и есть? — изумилась Ольга, подхватилась с места и, обежав диван, заглянула через плечо короля. — Тот самый бард Эль Драко, который писал свои любовные баллады, трахаясь с Азиль?
— Она тебе рассказывала? — улыбнулся король.
— А как же! А еще она сказала, что его убили.
— Это не достоверный факт. Он просто пропал без вести пять лет назад. Согласно официальной версии, он скончался в подвалах Кастель Милагро, но это только версия, ничем не подтвержденная. Есть сведения, что он все-таки вышел оттуда и после этого пропал. Правда, тоже ничем не подтвержденные... А вот и ребята спускаются. Азиль! Иди-ка, посмотри, что у нас есть!
Принц-бастард и его подруга заинтересованно приблизились и тоже дружно заглянули через плечо его величества.
— Ой! Лапушка моя! — умилилась Азиль. — А где вы это взяли?
— О! Я его помню! — воскликнул Элмар. — Мы знакомились на какой-то пьянке, он еще потом двое суток подряд трахал Этель... Это и есть та картина, что ты купила?
— Причем подлинник, — заметил король. — Азиль, ты помнишь эту картину? Или тогда ты уже не была с ним?
— Конечно, помню, — улыбнулась Азиль. — Я даже помню, как маэстро Ферро ее писал. Шеллар, а между прочим, где сейчас твой портрет, который написал маэстро Ферро?
— Висит в кабинете у Жака. — неохотно отозвался король.
— Почему?
— Он мне не понравился. А Жаку понравился, он у меня его выклянчил и повесил в своем кабинете.
— А почему он тебе не понравился? — удивилась Азиль.
— Как произведение искусства он, возможно, шедевр, как и прочие работы Ферро. Но сама концепция мне не понравилась. Какой-то он слишком тоскливый и трагичный. Вот это, — он кивнул на холст, который держал в руках, — мне нравится гораздо больше.
Азиль грустно улыбнулась.
— Настоящий художник чем-то сродни магу. Он видит суть человека и передает ее в изображении. Эль Драко был таким, каким мы видим его на этом холсте. Яркий, легкий и горячий. Как огонь. А ты — такой, как на том портрете, что тебе не нравится. Потому он тебе и не нравится. Ты сам понимаешь, что ты такой, и тебе неприятно видеть правду. Могу поспорить, ты сам потребовал, чтобы Жак спрятал твой портрет в кабинете, куда никто не заходит, чтобы его никто не видел.
— Неправда. Жак его туда повесил, потому что не хотел выглядеть подхалимом. Он как-то говорил, что только полный засранец может вывесить портрет шефа на видном месте в своем доме. Но мне действительно было бы неприятно кому-либо показывать этот портрет.
— А что там такого было? — полюбопытствовала Ольга. — Чем он вам так не нравится?
— Я ведь уже сказал. — Король чуть пожал плечами. — Подробнее все равно сказать нельзя, это надо смотреть. Но я тебе не покажу, можешь и не просить.
— Можно сказать и подробнее, — возразила Азиль. — Просто ты не хочешь. Я сама скажу. — Она обернулась к Ольге. — Маэстро Ферро изобразил Шеллара за столом в его кабинете. Ночь, полумрак, две свечи, всякий там бумажный хлам на столе. Шеллар сидит лицом к зрителю, как он обычно сидит — локти на стол, подбородок на кулаки, плечи ссутулены, спина сгорблена. — Азиль изобразила любимую позу короля. — И в глубокой задумчивости смотрит перед собой. Он действительно выглядит как-то трагично и одиноко. Жак назвал этот портрет " Самая одинокая профессия". Маэстро ужасно понравилось название.
— Маэстро следовало поменьше общаться с Жаком, — проворчал король. — Может, он бы увидел меня по-другому.
— Жак тут ни при чем, — покачала головой нимфа. — Ты такой и есть, Шеллар. Это твоя матовая сфера, и ты от нее никуда не денешься. Может, художники видят не так, как я, но все равно видят то же самое. То, что есть.
— Какой бы я ни был, — твердо сказал король. — Я себе нравлюсь. А мой портрет — нет. Ольга, если ты уже успокоилась, пойдем, займемся делом. У меня не так много времени, чтобы вести этико-философские дискуссии с Азиль.
— Кантор, я так больше не могу! — взмолилась Саэта, возвратясь с очередного приема, на котором они ожидали увидеть объект своих поисков, но здорово промахнулись. Это оказалась совершенно другая дама, тоже мистралийка, но на десяток лет старше и вовсе не такая красавица, как ее расписали. — Они меня достали, эти галлантские кобели! Что они так ко мне липнут?
— Я же тебе говорил, что Лютеция — это город-бордель, — сочувственно посмотрел на нее Кантор. — В столице страны, которой правит алкоголик и педераст, не может не произойти полного падения нравов. Вообще, этот город всегда имел легкий привкус порока, им наполнен воздух, которым мы дышим, и он, должен сказать, заразен. Даже иностранцы, попадая сюда, начинают вести себя, как сорвавшиеся с цепи кобели... А знаешь, Саэта, не такой уж он дурак, наш полковник. Все-таки, супружеской паре, да еще такой, как мы с тобой, легче выжить в Лютеции. Представь себе, если бы мы действительно приехали как двое мужчин. Да на нас бы на второй день начали оглядываться. Двое мужчин приехали в Лютецию и не ходят по борделям? Да с ними точно не все в порядке! Может, они — пара? А может, они больные какие? А может, это мистралийские шпионы? Могли бы быть проблемы.
— У нас и так проблемы! — расстроено махнула рукой Саэта и принялась стаскивать сапоги. — Кантор, пожалуйста, не отходи от меня на этих идиотских приемах. Когда ты рядом, они не решаются приставать. Этот сопляк меня сегодня полапать пытался. Хорошо, что у меня сиськи не настоящие, я бы ведь не выдержала, летел бы он кувырком через весь зал.
— Тебе легче, — вздохнул Кантор. — А бабы ко мне пристают одинаково, что в твоем присутствии, что без тебя. И с твоими воздыхателями тоже одни проблемы... И что смешно, весь континент считает, будто мистралийцы сексуально озабоченные! А на Галлант никто и внимания не обращает.
Это была чистая правда — Кантор имел несравненно больше проблем от любвеобильных жителей Лютеции, чем его подруга. Помимо наглых баб, достававших его своим вниманием, ему приходилось еще и отпугивать кавалеров от своей тихой и послушной жены. За те четыре дня, что они провели в Лютеции, он пять раз дрался просто так и два раза на дуэли — сначала с каким-то пьяным офицером на пистолетах, потом с еще одним мистралийским кабальеро на ножах. В общей сложности получилось четыре трупа, и в ближайшее время можно было ожидать неприятностей с местной полицией. А ведьма словно дразнилась — мелькала по городу то в одном месте, то в другом, и выловить ее никак не получалось.
— Не знаю, что делать, — развела руками Саэта. — Здешние мужики не понимают слова "нет". Только если ты стоишь со мной рядом и грозно водишь глазами, они не подходят. А стоит тебе отойти — и вот они, родимые.
Кантор плюхнулся на кровать, как он это делал каждый день — нравилось ему, что ли, на мягком валяться? — и полюбопытствовал:
— Саэта, а тебе правда ни один не нравится?
— С чего бы? — недовольно отозвалась та.
— А тот поэт, что тебя уговаривал замуж? Ты еще так боялась, что я его бить начну.
— Это не потому, что он мне нравился. Мне его жалко было. Он такой весь трепетный, хрупкий, ты бы его прибил одним ударом. А он не такой уж и плохой. Он мне стихи читал и с лапами не лез.
— Ну да, — засмеялся Кантор. — Только уговаривал бросить мужа. Я слышал. Вдохновенная была речь. "Ах, мадам, ведь вы не любите его! Вас отдали замуж, не думая о вашей душе и о ваших чувствах, за самодовольного богатого негодяя, и вы обречены загубить свою юность..." не помню как там дальше, но красиво. Насчет увядающего цветка, сорванного грубыми лапами, и тому подобное. И насчет того, что здесь вам не Мистралия, мадам, здесь женщина свободна... В гробу видал такую свободу! Здесь женщина свободна только отдаваться, независимо от того, хочет она этого или нет. Знаешь, в молодости мне нравилась Лютеция, но сейчас... То ли здесь все испаскудилось за эти годы, то ли я стал другим... А что, донья Маргарита, не желаешь ли действительно бросить мужа и связать свою жизнь с бедным поэтом?
— Кантор, — отозвалась Саэта, — Ты просто забыл или специально издеваешься?
— Забыл, — покаялся Кантор. — Извини, я не всерьез. Хотя, если честно, для любящего мужчины даже твои увечья — не препятствие. А супружескую жизнь можно наладить и с такой, как ты, нужно просто немного фантазии. Но это только в случае действительно настоящей любви, а такого случая хрен дождешься...
Саэта подумала, что бы такого неприятного ему сказать в ответ, чтобы он расстроился, но не взбесился при этом, и сказала:
— Кантор, а откуда у тебя такая нежная любовь к мадам Алламе? Память о прошлом, или как? Она ведь тебе в матери годится.
— Почему именно любовь? — Кантор удивился, но, похоже, не расстроился и не обиделся. — Я просто ее давний поклонник. Ну и что, что ей уже под пятьдесят? Она на столько не выглядит. А актриса она исключительная, другой такой актрисы я не видел. Я специально сходил посмотрел спектакль, потому, что она мне нравится. И цветы ей послал по той же причине.
— Я видела, как ты на нее смотрел, — возразила Саэта. — Ну, признайся, у тебя с ней был роман в лучшие времена?
— Тьфу на тебя! — рассердился Кантор. — Сексуально озабоченная дура! Мадам Аллама действительно мне в матери годится! Я такими делами даже в ранней юности не страдал. Она просто моя любимая актриса. Я еще хочу послушать Гальярдо, так ты уж поостерегись спрашивать, не было ли у меня с ним романа.
— А что, ты ему тоже хочешь цветы послать?
— Хотелось бы, но неправильно поймут. А ты хочешь послушать Гальярдо, или тебе не нравится современная музыка?
— Почему, нравится. Хочу. А когда? У нас есть время?
— Есть. Завтра дневной концерт в "Одеоне". Приемы, по которым мы шляемся, все равно по вечерам. Давай завтра сходим днем. А потом пойдем в кафе поедим мороженого.
— Опять? Кантор, да зачем? Я не настолько люблю мороженое, чтобы давиться им каждый день. Вовсе не обязательно...
— Это я люблю мороженое, — пояснил Кантор. — Очень. Просто безумно.
— Больше, чем мадам Алламу? — подколола его Саэта.
— Трудно сказать, — серьезно ответил он. — Есть ее я не пробовал.
Его манера шутить с серьезной миной иногда раздражала. Трудно было понять, когда он шутит, а когда нет. Но на этот раз Саэта искренне рассмеялась, представив напарника в образе злобного огра-людоеда с огромной вилкой в руках.
— А откуда такая любовь к мороженому? — отсмеявшись, спросила она. — Ты вроде равнодушен к сладкому.
— Да, — согласился Кантор. — Кроме мороженого. Ну, люблю я его. Могут у меня быть дурацкие мелкие слабости? Честное слово, романа с мороженым у меня не было.
— Что-то ты сегодня ненормально веселый, — заметила Саэта. — Много выпил?
— Не знаю... вроде немного... Но что-то настроение такое... То ли этот город на меня так действует? Можно, я на твоем рояле немного попиликаю? Тебя это не будет раздражать?
— Если не будешь лупить по клавишам. А ты что, умеешь? Одним пальцем?
— Двумя, — серьезно ответил Кантор и подхватился с кровати. — Конечно, умею, я же получил благородное воспитание. Я тут на днях услышал одну занятную мелодию... Вернее, не тут, а еще в Ортане... Она мне покоя не дает. Ты когда-нибудь такое слышала?
Он присел к роялю и изобразил нечто, совершенно не похожее на музыку.
— Это, по-твоему, мелодия? — поинтересовалась Саэта.
— Подожди, — смутился Кантор. — Сейчас я ее приспособлю более-менее для рояля... Это была песня для голоса с оркестром... причем неизвестных инструментов. Там точно были ударные, и мне их не хватает...
Он стал пробовать аккорды, подбирая тональность и выстраивая мелодию, и Саэта вдруг вспомнила их разговор в этой комнате четыре дня назад. "Бард без Огня — это очень и очень хреновый бард". Верно, дорогой товарищ Кантор. Хреновый из тебя бард. И на рояле ты играешь... не то чтобы совсем плохо, но не лучше, чем твоя гувернантка, которая тебя учила в детстве. Если, конечно, ты не врешь насчет благородного воспитания.
— Примерно вот так, — сказал, наконец, Кантор и снова изобразил свою занятную мелодию.
— Ты где-то с ритмом лажаешь. — Сказала Саэта, выслушав. — Попробуй как-то...
— Вовсе нет, — перебил ее Кантор. — В том-то все и состоит, что ритм такой и есть. Ритм правильный. Это совершенно новый стиль, я такого никогда не слышал. А ты?
— Тоже, — согласилась Саэта. — А слова ты не запомнил?
— А слова были на незнакомом языке.
— На каком именно?
— Говорю же — на незнакомом. Я знаю все языки континента и имею представление, как звучат еще несколько, этот я не узнал. Может, варварский какой-то? Так мало того, я и инструмент не узнал. Хоть опять иди в гости к Азиль и спрашивай.
— Кантор, — Саэту разобрало любопытство. — А она тебе не предлагала...
— Нет, — тут же ответил Кантор.
— А если предложит?
— Откажусь.
— Почему? Говорят же, что нимфы делятся доброй магией, лечат, и все такое... Может, тебе бы это чем-то помогло?
— Может, — согласился Кантор. — Но тогда она меня точно узнает. А я не хочу.
— Ага! — обрадовалась Саэта. — Значит, ты с ней все-таки спал? А тогда... ну, в то время, когда это было, что это тебе дало?
— Да ничего, — хмыкнул Кантор. — Хорошее настроение. А что она могла мне дать? У меня все было в полном порядке.
— Никогда не видела живую нимфу... — вдруг сказала Саэта. — А возьмешь меня с собой в следующий раз?
— Ни в коем случае. Не хватало, чтобы она и в тебя заглянула. Достаточно того, что я сам засветился, как праздничный фонарик.
— А как это ты так засветился? Ты мне тогда не сказал.
— Вот теперь говорю, раз уж тебе приспичило тоже с нимфой познакомиться. Мало того, что она в меня заглянула, и демоны ее знают, что она там увидела, так у нее еще и гости сидели. Король Шеллар и принц Мафей. Тоже глазастые до безобразия. Что самое отвратительное, его величество меня узнал в лицо. Как тебе?
— Ты же побрился.
— Вот именно. Так что, тебе туда ходить не надо. А то еще наткнешься опять на этих гостей... Ладно, с гостями несравненной Азиль мы разобрались, но кто же мне скажет все-таки, что это за музыка?
— Не знаю, Кантор. Я точно не скажу. А куда пойдем завтра вечером? Где опять нашу красавицу искать будем?
