Зеленая кровь

— Бездомных часто убивают? — спросил Рамон. — Те, в галерее, тоже были бездомные, да?

Жасмин погладила его по щеке.

— Люди вас боятся. Боятся, боятся, даже домашних. Я подрабатываю консультантом, навидалась, как обычные, добрые, как говорится, люди берут в дом щенка, потому что маленький щенок им инстинктивно мил, а потом издеваются над псом, калечат его душу, в твердой уверенности, что иначе и быть не может. Крупный зверь у них инстинктивной приязни не вызывает, он уже не мил, а опасен... Твари. Человеческая история пришла к повороту — и люди уже не знают, куда бы деть избыток агрессии.

— Вы, посредники, судите крутовато, — сказал Тео не очень, впрочем, уверенно.

— И это вы говорите после того, что сегодня видели?

У Тео дернулась скула.

— Это, слава небесам, все-таки единичный случай.

— Это вам, капитан, слава небесам, везло до сих пор. Вы не соприкасаетесь с той мразью, которую мы, посредники, вынуждены постоянно наблюдать. Но вы же видали другую погань...

Подвернулся освещенный ларек с книгами и газетами.

— Притормозите, ребята, — сказал Тео чуть виновато. — Хочу присмотреть чтиво какое-нибудь... поглупее. Вместо выпивки. А то не нарушить бы устав сегодня...

Жасмин хихикнула.

— Я себе нервы стихами успокаиваю. Но это — дело вкуса.

Тео принялся рассматривать книжки в глянцевых пестрых обложках. Рамон с удовольствием обнюхивал свежие газеты, Жасмин тоже перебирала книги — и вынула одну, с нарисованной на обложке оскаленной пастью и буквами, стекающими кровавыми потеками. Книжка, сочинение некоего Арта, называлась "Вой в ночи".

— Я такое не читаю, — сказал Тео.

— Неплохая книжка, — возразила пожилая продавщица, укутанная в теплую шаль. — Во всяком случае, язык приличный. Красивая такая страшная сказка.

— Про волкодлаков? — спросила Жасмин брезгливо.

— А чем плохо? — продавщица примирительно улыбнулась. — Всем нравится.

— Трансформ человека невозможен, но сказки на эту тему обожают, — сказала Жасмин, открывая книжку наугад. — Кошмар ведь — человек становится зверем. Кошмар — это зверь, верно?

— Почему? — спросил Рамон. — И кто такие волкодлаки?

— Люди, которые могут перекидываться в волков, — сказал Тео. — Глупости.

С лица продавщицы сползла улыбка — она рассмотрела пса.

— Вот из-за перевертышей такие книжки и читают, — сказала продавщица, кутаясь в шаль. — Это собака, да? А выглядит — ужас... клыки... волк, я думаю, еще страшнее...

— Эта собака столько жизней спасла, — сказала Жасмин, — под пулями, рискуя собой... Эх...

— Ну, я же не знала...

Рамон смущенно убрался в тень, перекинулся, уселся у ноги Тео. Жасмин потрепала его по шее.

— Собаки то и дело жертвуют собой, спасая людей... Хоть бы раз услышать, что человек рискнул собой, спасая пса. Нет, невозможно, только пишут вот это! — Жасмин тряхнула книгой в воздухе. — Послушайте. Это провидица волкодлаку говорит. "Я вижу в твоих глазах человека и волка. В одном глазу вижу человека, доброго, порядочного, вижу мужа и друга. В другом вижу волка — жестокость и подлость, стон в темноте, растерзанную плоть, коварство и злобу. Тебе надо убить в себе зверя"... Нравится?

— Обычно для таких сказок, вообще-то... — сказал Тео. Рамон вздохнул.

— Обычная ложь. Вот интересно, кто-нибудь издал бы такое: вижу, мол, в твоих глазах человека и волка. В одном глазу — человеческую подлость и мелкую жестокость, похоть и трусость, поганенькое властолюбие, любовь к дешевым игрушкам вроде политики и бизнеса, жадность, продажность и ложь. А в другом — волчью честь, спокойную отвагу, благородство и верность, любовь к жизни и к себе подобным, веселый азарт, товарищество... Ведь не напечатали бы... Люди слишком любят слушать и читать грубую лесть!

— Сложно вам, наверное, живется, девушка, — сказала продавщица.

Жасмин передернула плечами. К киоску подошла пожилая чета и принялась рассматривать программу телепередач. Тео отошел, так ничего и не купив. Жасмин и Рамон присоединились к нему.

Загорелись фонари, стало посветлее, но тяжелое пасмурное небо, казалось, опустилось еще ниже и будто прогнулось к земле под тяжестью непролитых дождей. Осенняя свежесть рассеивала запахи бензинового перегара и дыма, но корицей палой листвы тоже не пахло — с тощего газона доносился только сильный запах крапивы, острый, какой бывает только осенью, перед самыми холодами. Прохожие не шли, а почти бежали, торопливо, не глядя вокруг, подняв воротники.

— Давайте, мы с Рамоном вас проводим, а сами в управление СБ пойдем? — сказал Тео, заметив, что Жасмин совсем уж зябко нахохлилась. — Я там щенка своего оставил на псарне, он волнуется, наверное, да и с полковником надо поговорить, он меня ждет...

— Я с вами пойду, — сказала Жасмин. — Можно, капитан? Хочу взглянуть на щенка.

Тео кивнул, а Рамон радостно боднул лбом ее руку.

Долго шли пешком, но ждать автобуса и слушать, что псов нужно водить в намордниках, никому не хотелось. Совсем замерзли, только Рамон не обращал внимания на вечерний холод. Он веселился, как щенок, и приглашал повеселиться и людей — совал им в руки палочки, носился кругами, тыкался головой в колени, всем видом показывал, что жизнь прекрасна, а все плохое позади — и все-таки втянул своих друзей в догонялки, которые несколько их согрели. К управлению СБ подошли, порозовевшие от беготни, в странном, взвинченно-нервном расположении духа, ожидая чего-то — и не обманулись.

На автомобильной стоянке около управления, между грузовичком ветеринара Бруно и внедорожником Хольвина, стоял высокий, тонкий, лаково блестящий, редкой красоты вороной жеребец, невзнузданный и без седла; маленькая Лилия обнимала его за шею. Хольвин, Бруно, Феликс и Гарик с Шагратом что-то довольно бурно обсуждали — появление в пределах обонятельного круга псов знакомого запаха Тео и Рамона это обсуждение расстроило. Гарик кинулся к Тео, облапился, забыв все правила приличия, лизнул в щеку, прижался головой к куртке:

— Ах, Тео, они говорили, что я буду жить на псарне! Они говорили, что ты можешь больше не прийти! Ах, я не хочу на псарне, я хочу с тобой! Возьми меня, я даже буду драться с кем захочешь, но давай будем вместе, а? Ах, пожалуйста!

Тео несколько минут не мог отвечать ни на какие вопросы, только оглаживал Гарика, пытаясь его успокоить. Глядя на его радость, смешанную с тревогой, можно было думать только о том, что жизнь и время теперь принадлежат и Гарику тоже, как они стали бы принадлежать в равной степени жене и ребенку. И самое поганое, думал Тео, что ему нельзя ничего пообещать, потому что я и сам не знаю, что со мной будет. Как не крути, я — убийца.

— Хольвин, — сказал он в конце концов. — Пожалуйста, если меня все-таки посадят, возьми Гарика к себе? Ладно?

Хольвин, присевший на корточки, чтобы поздороваться с Рамоном, взглянул на него снизу.

— Здорово, — сказал насмешливо и мрачно. — Уже спланировал? Нельзя тебе в тюрьму, Тео. У тебя слишком много обязательств. А у меня и без вас со щенком проблем хватает. Я его не оставлю, естественно, но ориентируйся хоть немного...

— Погоди, погоди, — Тео вдруг осознал, что видит лошадь. — Погоди, Хольвин... Лаванда... то есть, Лилия, что это за... ты же не хочешь сказать...

— Ага, — сказала Лилия с наивной детской улыбкой. — Я — конокрад. Как увижу лошадь, так и хочется украсть...

Конь опустил голову и фыркнул ей в ухо, разметав волосы. Жасмин коротко расхохоталась, и остальные Хозяева невольно улыбнулись.

— Что ты прикажешь делать, а? — спросил Хольвин. — Этот жеребец объявлен в розыск, он стоит пятьсот шестьдесят тысяч, он насквозь болен, он двоесущный, его нельзя отдавать владельцам, которые убьют его Старшую Ипостась, как водится в конно-спортивном деле... но у меня даже конюшни нет. Вы двое просто без ножа меня режете — ты своими замечательными приключениями с законом и порядком, а Лилия — тем, что надо куда-то срочно и нелегально пристроить крупного и требовательного зверя... А у меня и в лесу забот полон рот...

— Я его не отдам, — сказала Лилия. — Он — мой друг. Здорово мы, люди, развлекаемся: пытками лошадей, а? Он мне кое-что рассказал про скачки — и я его не отдам ни за что. Я иногда думаю про концлагеря для коров — можно сдохнуть от бессилия, но тут мне ничего не под силу сделать. А Дэраша я могу не отдать — и не отдам. Только через мой труп.

— За полмиллиона они кого угодно сделают трупом, — сказал Феликс. — Да, господин капитан?

— Полномочия посредников не распространяются на домашний скот, а лошади считаются скотом, — сказал Хольвин. — Но Лилия права, по-человечески мы не можем отдать коня на муки и гибель. Давайте думать, откуда взять деньги. Я попробую обратиться в Фонд Лиги, может быть, нам помогут. А во избежание всяческих осложнений я все-таки заберу жеребца к себе. Лилия, ты будешь помогать переделывать в денник половину хлева для коз.

Лилия радостно кивнула. Вороной тронул губами ее шею, и она погладила коня по щеке.

— А что случилось в лесу? — спросил Тео.

— Ничего хорошего. Волки ночевали рядом с Медвежьим хутором — медведь там сейчас не живет. Я боюсь, что браконьеры, те самые, о которых я говорил тебе, поймали моего медведя и держат в клетке. Это очень плохо.

— Охота на медведей сейчас в моде, — сказал Бруно. — Сволочи... Считают, что за деньги можно нарушить любой запрет...

— Медведя жаль, — сказал Хольвин, — но у меня есть кое-какие подозрения, что это весьма непростой медведь... В общем, Хранители беспокоятся, очень беспокоятся. Нам надо бы проверить базу, обыскать лучше всего — а ты отстранен от дел. К кому еще я могу с этим обратиться?

— Ты о том, что это дело на грани нарушения закона о собственности? — спросил Тео. — Знаешь, даже я хорошо подумал бы, как все это обставить, чтобы не было больших неприятностей...

— В том районе, господин посредник, — сказал Феликс, — дачи всяких знаменитостей и состоятельных людей. Это, небось, их охотничья база. Потом жалоб не оберешься...

— Ладно, — хмуро сказал Хольвин. — Я сам справлюсь. А к доблестной СБ обращусь исключительно, когда раздобуду точную информацию, тем более, что ты отстранен. Не мог быть поосмотрительнее?

— Хольвин, — горячо возразила до сих пор молчавшая Жасмин, — вы не правы. У Тео не было другого выхода. Ведь этот гад не только не нарушил ни одного писаного закона, он еще и разрешение в Городском Совете получил на показ своей живодерни. Тео сделал то, что нужно было сделать — есть мертвецы, которых надо убивать.

— Вероятно, — кивнул Хольвин. — Я сужу предвзято, мне, видите ли, не хватает общества Тео, когда нужно воевать за лес... Но неважно. Итак. Я забираю Лилию, жеребца и собак — тебе же не нужен Рамон, раз ты не участвуешь в патрулировании? — и отправляюсь домой. Устраиваю лошадь, а потом собираю информацию о медведе. И как только получаю что-то конкретное — звоню тебе.

— И мы с господином капитаном едем к вам в любом случае! — радостно заключил Феликс. — Потому что все равно ему больше нечего терять, а я — с ним, и точка.

— Я заеду к тебе завтра, — сказал Бруно. — Посмотрю жеребца повнимательнее, хотя, скорее всего, у него стандартный набор болезней скаковой лошади... Привезу кое-что для поправки его здоровья. В общем, завтра заеду.

— До завтра, — сказал Хольвин. — Лилия, уговори жеребца перекинуться, иначе нам не уместить его в машину...

— Счастливо, — сказал Тео.

— Прощайте, капитан Тео, — сказала Жасмин. — Обещайте, что позвоните мне, когда соберетесь за город. Может, и я чем пригожусь...

— И мне, господин капитан, — напомнил Феликс.

Тео улыбнулся.

— Обязательно.

— Пойдем домой, я устал, — сказал Гарик и потянул его за рукав. — Ах, ну пойдем же... к нам домой, да?

Разведчик.

Шел дождь.

По садовым деревьям шуршал, по их листьям, по крыше шелестел — и с водостока текла струйка воды, а звонкие капли царапали стекло. И такой это был приятный звук — все эти мерные шелесты, постукивания, шуршания — и так этот звук замечательно сливался с треском поленьев в камине, что Локкер видел, как Мэллу хочется не слушать, а дремать. Тем более, что устроился он очень удобно, на диване, рядом с Хольвином — Хозяин перебирал его волосы и почесывал под подбородком.

Когда ты сыт, спокоен, в тепле, полулежишь и тебя гладят — противоестественно прислушиваться и вдумываться. Надо дремать — это Мэллу изображал всем телом, как можно понятнее.

Зато оба пса — и Рамон, и Шаграт — сидели на вытертом ковре у камина и слушали с напряженным вниманием. И Локкер тоже слушал: Хольвин говорил очень неприятные, даже страшные вещи.

— Теперь я волнуюсь, — сказал Локкер, когда Хольвин замолчал. — А если они убьют Ирис? Она осторожная, но все нельзя предусмотреть...

Хольвин понимающе кивнул, но возразил:

— Ты ведь сказал Ирис, чтобы она держалась края болота. Туда никто из людей не сунется — слишком опасно. Судя по всему, они отстреливали и ловили только тех лесных зверей, которые от голода или по неопытности, или еще по какой причине слишком приближались к кромке леса — в полосу отчуждения, где шляются охотники, грибники и туристы.

— Все может быть, — сказал Локкер грустно. — Ей ведь может захотеться грибов, а грибы вдоль болота не растут. Ей может еще чего-нибудь захотеться. Она сейчас все время кормится, за троих... Мне надо вернуться в лес. Странствующему народу пора собираться в Стада.

— Именно об этом я и хотел тебя попросить, — сказал Хольвин. — Найди Ирис и обойди с ней лес вокруг болота, мимо ельника, потом — по реке. Собирай Стадо — и предупреди свой народ, что к Соленой Скале около Уютного сейчас ходить нельзя. И выходить к шоссе тоже нельзя — я знаю, среди лосят есть рисковые, которые выходят, чтобы пофорсить перед подругами...

Локкер кивнул и хотел подняться.

— Погоди, рогатый, — сказал Рамон, привалившись к его ногам. — Немножко погоди. Дождь кончится — и пойдешь.

— А если он до вечера не кончится? — улыбнулся Локкер.

— Ну дай Хозяину договорить-то...

— Хорошо, — сказал Локкер. Было жаль, что Рамона нельзя позвать в лес. Здорово было бы странствовать вместе. — Я еще посижу. А когда Стадо соберется, я приду к пруду. И ты приходи.

— Ребята, — сказал Хольвин, — погодите загадывать. Есть еще один важный момент... Проснись, Мэллу!

— Я не сплю, — мурлыкнул кот. — Я слушаю. Вы о лосях все...

— Там стреляли не только лосей, — сказал Хольвин. — И там до сих пор находятся живые звери. Пленники. Я думаю, тот медведь, которого унюхали волки, который сидит там в клетке, это тот самый медведь, Локкер. Его берлога с прошлой осени заросла. Я думал, он погиб от какой-нибудь несчастной случайности... мне не пришло в голову, что его до сих пор не заменил другой...

— Что в этом такого? — проурчал разбуженный Мэллу с досадой. — Один медведь, другой медведь... Мне не нравятся медведи, лось и собаки их вообще терпеть не могут — так какая разница, что там, с этим медведем...