...Я помню, как мы друзей провожали20
Куда-нибудь в летние отпуска;
Как были щедры мы, как долго держали
Их руки в своих до второго звонка.
Но как прощаться, когда по тревоге
Машина уходит в небо винтом?
И, руки раскинув, расставив ноги,
В степи остаёшься стоять крестом.
И тут механик, подумал он. Там — смеётся, тут — молча ложится лицом в траву.
Но вот эти мучительные два часа прошли. Они стоят на перроне в подвале космовокзала, а из туннеля медленно и бесшумно втягивается на станцию рейлер.
Двери поезда открылись, и из них вышел один-единственный человек — невысокий, сухонький, абсолютно седой старик с небольшим чемоданчиком в руке.
— Мастер Брукман, я ваш пилот, — обратилась к нему Мара. — Подождите минутку, я только попрощаюсь.
Весёлая толпа терраформистов уже начала втягиваться в вагон. Мара положила руки на плечи Анджею:
— Спасибо за всё, что между нами было. Ты открыл мне Землю.
— Спасибо и тебе. Ты открыла мне Галактику.
Они поцеловались. Однако поцелуй продолжался не так уж долго. Губы Мары оторвались от губ Анджея, и она прошептала:
— Давай. А то как в балладе — планета с траектории уходит.
Анджей зашёл в вагон и оттуда бросил взгляд на перрон. Мара не глядела ему вслед — она уже поднималась по лестнице рядом с мастером Брукманом. Там, где рейлер должен был исчезнуть из поля её зрения, загороженный потолком станции, она обернулась и помахала рукой. Рейлер беззвучно тронулся и погрузился в тоннель.
Анджей вытащил из кармана наладонник и попытался найти, какую именно балладу имела в виду Мара. Как ни странно, терранетовский модуль связи, встроенный в наладонник, запросто включился в марсианскую сеть, и вместо привычной поисковой странички Watson Alpha на экран вылезла какая-то Pavonis inform.
Впрочем, поисковые системы на всех планетах работают одинаково, и на запрос "Баллада. Планета с траектории уходит" нашёлся такой текст:
Где-то в мире голубая есть планета,
Не могу никак забыть о ней.
Хоть её на звёздных картах нету,
Там живёт полтысячи людей.
А над площадкой там то ливни, то метели.
Да, погодка, что ни говори.
Если там без приключений сели,
То, пилот, судьбу благодари.
Баллада, описывающая любовь пилота и случайно встреченной в молодой колонии девушки, была длинная, как межпланетный рейс. И где-то ближе к концу были строки:
Игорёк к нам с нею вдруг подходит:
Вам вдвоём, конечно, хорошо,
Но планета с траектории уходит,
Ты как хочешь, друг, а я пошёл.
Над площадкой в эту ночь мели метели,
Да, погодка, что ни говори.
Но без приключений мы взлетели
И в молчании на курс легли.
Старейший из обитаемых миров
Рейлер вырвался из туннеля под открытое небо. Ну, относительно открытое — плёночное небо хандрамита Офир. До неба было рукой подать, ведь космопорт располагался на одном уровне с плёночной крышей хандрамита. В окно ударили лучи маленького марсианского солнца.
Анджей оторвал взгляд от наладонника и осмотрелся вокруг. Он ехал в первом вагоне поезда, довольно близко к лобовому стеклу, наклонному, как у спортивной машины. Никаких признаков кабины машиниста у рейлера не было, и пассажиры могли свободно смотреть вперёд.
Дорога полого спускалась по грандиозному склону. Таких огромных ровных склонов на Земле не увидишь. Разве что где-нибудь на океанском дне, и то вряд ли — наверняка какие-нибудь придонные течения нароют поперёк склона подводных каньонов.
Слева простиралась широкая долина, частично закрытая облаками. В просветы между ними виднелись скопления игрушечных домиков, тонкие ниточки дорог, прямоугольники возделанных полей. Чем-то это напоминало полёт на самолёте, если бы справа так стремительно не нёсся мимо склон.
Анджей взглянул под потолок вагона, где у земных скоростных поездов обычно вешают табло со скоростью. Табло там действительно было, на нем светилось название следующей станции — Fisherdome — и какие-то странные цифры времени прибытия — 14 часов 87 минут. Выше бежали цифры текущего времени. Оно было более-менее нормальным — 14:52, но почему-то отсчёт секунд начинался заново слишком быстро, где-то между 30 и 40. Анджей внимательно разглядывал часы до 14:55, но так и не смог определить продолжительность марсианской минуты.
По сторонам табло были несколько циферблатов со стрелками разных цветов. Возможно, марсиане с детства знали наизусть эти цветовые коды, но Анджею пришлось встать и подойти поближе, чтобы разобрать написанные мелкими буквами единицы измерения.
Вот скорость. Светящаяся зелёная стрелка на чёрном фоне над серединой табло. Торчит чуть левее вертикального положения. И это — 500 километров в час.
А почему два жёлтых и два синих циферблата справа и слева от табло? Ага, синий — это термометр, а жёлтый — барометр. Слева — -20® и 12кПа, справа +18® и 26кПа. Понятно, слева то, что за бортом, справа — то, что внутри. А вот справа ещё странная конструкция с несколькими цветными стрелками.
Приглядевшись, Анджей сообразил, что этот прибор показывает состав атмосферы в салоне. Голубая кислородная стрелка торчала в районе 45%, черно-коричневая азотная показывала 33% и серо-зелёная аргоновая — 22%. Черно-жёлтая стрелка углекислоты на отдельной шкале колебалась в районе десятой доли процента.
Пока Анджей рассматривал приборы, показания левого барометра увеличились уже до 16кПа, а на склоне за бортом между красноватых камней стали появляться серо-зелёные пятна какой-то растительности.
Анджей достал буклет, выданный ему портовым барменом, и углубился в чтение. Через некоторое время сосед сзади потрогал его за плечо. Анджей обернулся. Это был тот терраформист, который угощал всех можжевеловкой и успел перезнакомиться и с экипажем "Ариадны", и с Анджеем, и даже сказать пару сомнительных комплиментов Маре.
— Эй, журналист! Оторвись от книжки и посмотри вперёд, это надо видеть.
Анджей взглянул в ветровое стекло. Рейлер уже преодолел большую часть спуска и скользил по эстакаде над склоном, заросшим низкорослыми хвойными не то деревьями, не то кустами. Лёгкие кучевые облака плыли на одном уровне с ним, в отдалении от склона. А прямо впереди, на фоне довольно большого выступа, вторгавшегося в долину, как нос старинного броненосца, эстакада отделялась от склона и уходила куда-то вглубь долины, поднимаясь над поверхностью на невыразимо изящных металлических арках.
Через несколько секунд рейлер описал пологую дугу и выехал на эту эстакаду. Прямо впереди через лёгкую дымку воздуха проступили яркие крыши города в обрамлении зелени и огромный купол посередине. Зрелище действительно заслуживало того, чтобы наблюдать его воочию.
Ещё несколько минут, и рейлер затормозил около вокзала Фишердома. Если платформа Космодром напоминала станции метро, то здесь всё было больше похоже на станции электричек. Правда, над головой высилась эстакада главного пути, а для остановки рейлер съехал на ответвление, лежавшее почти на поверхности.
Большая часть терраформистов покинула вагон на этой станции, сменившись каким-то обычным народом. Тут были явные пенсионеры, фермеры, ездившие в город за покупками, школьники, возвращающиеся с занятий. В общем, нормальный народ из пригородной электрички во второй половине буднего дня.
На следующем отрезке пути рейлер делал множество остановок, что не могло не сказаться на его скорости. Дорога проходила по эстакаде на высоте где-то десяти метров над поверхностью. Путь для движения в противоположном направлении пролегал по отдельной эстакаде метрах в пятидесяти, поэтому можно было прекрасно разглядеть, как та устроена.
На Земле Анджей никогда не видел таких тонконогих металлических арок. Вероятно, всё-таки тут играл роль не только архитектурный стиль, но и маленькая гравитация Марса. Вокруг располагались возделанные поля, под эстакаду то и дело подныривали узкие сельские дороги, виднелись домики и даже перелески. Иногда рейлер проскальзывал над довольно широкими речками.
Наконец после очередной остановки на табло появилась надпись "Korad 16:18".
Два часа назад бармен в порту договорился с каким-то местным журналистом, что тот возьмёт на себя сопровождение землянина по Марсу. Этот журналист должен был встречать четырёхчасовой рейлер из космопорта на вокзале Корады.
Выйдя из рейлера, Анджей сразу же увидел спортивного мужчину лет сорока, прислонившегося к ограждению платформы и держащего в руках половинку карты полушарий Земли.
— Добрый день, вы Эрнест Карпентер?
— Я. А вы Анджей Краковски?
— Да.
— Что ж, будем знакомы.
— Интересно, Эрнест, а почему вы вызвались быть моим Вергилием?
— Обижаете, Анджей! Не хотите же вы сказать, что моя родина похожа на ад? Я не ваш Вергилий, я ваш Дерсу Узала. Тем более что, насколько я знаю ваше творчество, ваш круг интересов ближе к Арсеньеву, чем к Данте.
— Значит, считать, что ваша родина похожа на дикую тайгу, не обидно?
— Конечно, нет. Вы у себя на Земле, и если уж на то пошло, почти все остальные люди в Галактике, совершенно не цените свою тайгу, влажные дождевые леса или что там у вас растёт. Оно дикое, оно само выросло, его надо окультурить и цивилизовать. И только мы — ну, может, ещё проционцы — понимаем, насколько сложно сделать ландшафт, который будет жить самостоятельно, не требуя непрерывного приложения человеческих рук, — Эрнест мимолётно улыбнулся уголками рта. — Надеюсь, у нас хватит времени посмотреть O"Фир. Мы считаем его чудом — это лес, который выращивали на протяжении восьмидесяти лет. Первый кусок территории, который основатели колонии когда-то отвели не под использование, а под нечто вроде природного парка. Сейчас там стоят, как это называлось в старинных книгах, вековые ели.
— Но вроде ваша колония в два раза старше?
— Это у вас на Земле год в два раза короче. А у нас через месяц с небольшим будут праздновать восемьдесят пять лет перекрытия Офира. Потом ещё сколько-то времени заняло создание атмосферы, и как раз где-то лет восемьдесят назад стало можно сажать в открытый грунт не только лишайники.
— Кстати, о годах: я тут обратил внимание, что минуты и секунды вы считаете не так, как мы. Просветили бы меня на эту тему, а то буду везде опаздывать.
— Странно. Обычно визитёры с других планет ещё до посадки выясняют, какой календарь на планете назначения.
— Мне до сих пор даже в голову не приходило, что на разных планетах используются разные календари. На Луне, кстати, живут по земному календарю.
— Луна все-таки не совсем планета, — заметил Эрнест. — Вообще-то, по-хорошему, и наш Марс многие не считают планетой. Всё-таки мы тут живём не под открытым небом, и вся растительность привезена и выращена людьми. Но для календаря важнее другое — иметь сутки приемлемой длины и не слишком продолжительный год. Под Арктуром, насколько я знаю, на всех трёх планетах пользуются местными сутками и земными годами. У нас, кстати, осмысленнее было бы ввести год от равноденствия до равноденствия, то есть на тридцать дней меньше земного, а не почти вдвое длиннее. Все равно вся жизнь сосредоточена на экваторе, и сельскохозяйственный цикл привязан к переходам Солнца через экватор, так что было бы проще. А так вас, возможно, шокирует, что вчера было 56 сентября.
— Меня куда больше шокирует, что здесь у вас октябрь, а не февраль, — усмехнулся Анджей.
— Но ведь естественно, что на планетах с разными орбитами времена года наступают не одновременно! У вас, правда, насколько я помню, год из-за какой-то странной традиции начинается не с зимнего солнцестояния, а на неделю позже. А у нас первое января совпадает с зимним солнцестоянием. Но вообще календарь такая штука — один раз введёшь, потом уже не поменяешь. У вас календарь не менялся с эпохи Великих Географических открытий. А у нас — с начала освоения планеты, и он чуть ли не самый запутанный на всех обитаемых мирах, потому что был первым. Те же толиманцы учли наш опыт, и у них получилось гораздо лучше. Например, они не стали брать земные названия месяцев, а воспользовались каким-то забытым французским проектом. А что касается времени на часах, то сутки и час у нас почти как ваши, разница в пару-тройку процентов. Но делить час на шестьдесят раз по шестьдесят не получается. Секунды пришлось оставить как на Земле, иначе поехала бы вся физика. В результате у нас в часе примерно три тысячи семьсот секунд, поэтому мы делим его на сто частей по тридцать семь секунд. На самом деле всё ещё чуточку сложнее, потому что не совсем точно три тысячи семьсот. Но это пусть компьютеры разбираются, у них мозги электронные, а для бытовых целей достаточно знать про сто и тридцать семь. Так что просто переключите свой телефон или коммуникатор на местное время, и всё будет в порядке, — Эрнест сделал паузу, переводя дух после длинного объяснения. — К счастью, система долин Маринера достаточно мала, чтобы в них не приходилось вводить часовые пояса. Вот Олимпия и Уллис, те живут по своему времени, но туда мы с вами вряд ли доберёмся. Впрочем, вы видели Клавиус, а говорят, кто видел один купольный город, видел их все, так что в наших рудничных посёлках за пределами хандрамитов нет ничего интересного. Но вообще... что это я тут лекцию читаю? Вы обедали?
— Нет, по-моему. Тут как-то не разберёшь, где утро, а где вечер. В общем, с момента посадки, а это было часов пять тому назад, я только выпил чашечку кофе, заботливо предложенную барменом в порту.
— Тогда пойдёмте перекусим.
Эрнест решительно отправился к выходу со станции, и Анджею оставалось лишь последовать за ним.
Выйдя со станции, они попали на узенькую улочку, застроенную двухэтажными домиками с черепичными крышами. Между первым и вторым этажом тянулась сплошная цепочка вывесок, иногда взрывавшаяся какой-нибудь фигурой в пол-этажа размером.
— Говорят, на любой планете есть своя сеть правильных забегаловок, в которую и нужно ходить. Вот у нас на Марсе, если надо именно оперативно поесть, ищи "Аэлиту". Совершенно не элитное заведение. Простенько, но быстро и качественно. И везде есть. А вот и она, — Эрнест указал на вывеску, изображавшую девушку в тёмном платье и остроконечной шляпе, похожей на те, в которых принято рисовать звездочётов. — Ориентируйтесь на этот характерный колпак, не промахнётесь.
Внутри "Аэлита" представляла собой типичное кафе самообслуживания. Длинная стойка с дорожкой для подносов, изгибающаяся прихотливой дугой, огромные подносы с горячими блюдами и чаны с супами. Анджей набрал себе еды и внезапно задумался о том, чем расплачиваться. Всё-таки другая планета, и онлайн-связи с земным банком здесь, скорее всего, нет. Посмотрев вперёд по ходу очереди, он увидел, что большая часть людей подносит к кассе телефон или коммуникатор, и решил попробовать. Если нет, придётся просить Эрнеста заплатить за него...
Коммуникатор пискнул и выбросил обычное окошко авторизации платежа на сумму 3 тускуба 65 тарсов. Анджей нажал ОК и задумался, надолго ли хватит денег на счету сотового оператора.
