И вслед за ней, со страшным свистом из-за перелеска стали вылетать боевые ракеты нагпурской армии. Они падали среди несущейся конницы, нанося укрепленными в головной части ножами раны лошадям и порождая панику своим свистом. И вот уже вместо атакующей лавы конницы имеется толпа беспорядочно мечущихся перепуганных лошадей.
Над какой-то частью удается сохранить управление, и около тысячи всадников, оказавшихся по случайности впереди места падения ракет, продолжают нестись вперед. Командующий ожидал убийственного залпа шрапнелью из этих огромных пушек, но почему-то те продолжали методично расстреливать основные силы. Когда до позиций пехотного прикрытия оставалось чуть больше сотни ярдов, кони первой шеренги вдруг со страшными криками боли перекувырнулись через голову. На них налетели следующие. И вот уже на поле огромный вал людей и лошадей, путающихся в спирали из колючей проволоки. А по нему из окопов бьют струи огня.
Почти сразу же после этого драгуны покинули окопы и начали делать проход в проволочном заграждении, заодно растаскивая и трупы. В этот проход, обтекая продолжающие стрелять орудия, двинулись колонны пехоты, чтобы начать разворачиваться в боевые порядки уже после того места, где ракетный залп накрыл конницу. Полевая артиллерия Бхонсле была к этому моменту уже основательно перемешана с землей огнем дальнобойных гаубиц и стрелять даже и не пыталась.
В этот момент ударили делийские ракеты. Их было много, и в отличие от майсурских, основным поражающим фактором которых были приклепанные к головной части ножи, они имели боеголовки. Фугасные, шрапнельные, зажигательные.
За первым залпом буквально через несколько минут последовал второй. И армия Нагпура побежала. По дороге, которая здесь проходила по узкому мостику через оросительный канал. Мостик уже был пристрелян тяжелой артиллерией и на него обрушились 30-килограммовые фугасы. А сзади надвигались плотные каре пехоты.
Офицеров, которые могли бы как-то организовать сопротивление, на этот момент почти не осталось. Их в течение двух часов выбивала тяжелая артиллерия по командам корректировщиков с воздушного шара, ориентировавшихся на блеск стекол подзорных труб или золотое шитье мундиров. Началась неорганизованная сдача в плен.
Тем временем бригада бегумы Самру продолжала стоять в перелеске к югу от основной дороги.
Вдруг от массы имперских войск, двигавшихся к оставленным нагпурцами полевым укреплениям, отделился одинокий всадник и, подняв над головой белый флаг, поскакал к перелеску, где был укрыт резерв.
Когда всадник приблизился, бегума Самрy с удивлением узнала в нем Нур де Буань...
— Нур, что ты здесь, на поле боя делаешь?
— А ты, Фарзана? — назвала ее парламентерша почти забытым именем, данным ей при рождении.
— Ну как видишь, бригадой командую.
— Ну если вдова Вальтера Сомбре может командовать отрядом наемников, то почему бы бывшей жене Бенуа де Буаня не вести с ней переговоров?
— А о чем ты хочешь вести переговоры?
— Конечно, о капитуляции твоего отряда и о переходе с оружием и знаменами в состав имперской армии.
— Ты знаешь, Нур, меня считают хорошим командиром ровно потому, что я никогда не предавала своего нанимателя.
— Какого нанимателя? Рагходжи Бхонсле? Нету уже того Бхонсле. Убит осколком. Тело полчаса назад нашли. В военном отношении твой отряд сейчас не представляет ничего. У тебя неплохие пехотинцы, но очень мало конницы и совсем нет артиллерии. К тому же вы тут в лесочке стоите, не окопавшись. Если вас сейчас накрыть ракетами, сдаваться будет уже некому. Но моя госпожа не хочет чтобы такое хорошее соединение было уничтожено зря. Поэтому отправила на переговоры меня. Ведь мы с тобой хорошо знакомы.
Бегума Самру подумала и согласилась.
* * *
Нагпур, 18 ноября 1799
В течение всего дня жители Нагпура напряженно вслушивались в происходящее на востоке. Сначала до города доносился отдаленный грохот канонады, но к полудню все стихло. Жители вернулись к своим занятиям и только часовые на стенах напряженно вглядывались в даль. На закате над лесом на горизонте поднялось густое облако пыли, сквозь которое пробивался столб черного дыма.
Через некоторое время разглядели скачущий по дороге конный отряд, а за ним огромное сооружение на колёсах, двигавшееся самостоятельно, безо всяких признаков упряжки.
Самобеглая повозка остановилась примерно в полумиле от городских ворот, развернулась, и оказалось, что к ней прицеплена огромная пушка.
Пушку отцепили, и стали снимать с передка. А всадники спешились и начали копать полевые укрепления.
Через примерно полчаса орудие было изготовлено к выстрелу и в наступающих сумерках нанесло первый выстрел. С такой большой дистанции и сразу попасть в ворота? Тем не менее имперским артиллеристам это удалось. Снаряд пробил насквозь обе створки и разорвался на площади внутри города, выбив стекла в нескольких кварталах и сорвав с петель внутреннюю створку ворот.
После этого один из всадников вскочил на коня, и подняв на пике белый флаг, направился к воротам. Нагпур сдался.
Гуру
Кусми, 23 ноября 1799
На очередном вечернем привале ко мне вдруг подошел какой-то нищенствующий брамин, на вид лет этак сорока. То что он был не из тугов, было очевидно всем, иначе кто бы его пропустил в центр лагеря, да ещё и в расположение экспериментальной батареи.
— Рихард-сахиб, — сказал он, не представляясь. — Вас хочет видеть бабуджи Веданги.
Ну настолько-то я знал кто есть кто в Индии, чтобы понять что речь идет об одном из посвященных высшего уровня влиятельного ордена натхи.
— Идти туда, конечно, следует пешком? — спросил я.
— Да, но это недалеко.
Я выдал инструкции Кешарину и командиру батареи и отправился вслед за брамином. К моему удивлению, не пришлось забираться в горы, где бы в уединенной пещере великий йогин предавался аскезе.
В центре большого селения, на краю которого разбила свой лагерь наша армия, стоял маленький храм, посвященный Шиве. Вот его-то настоятелем и оказался упа-сабхапати, второй человек в культе Шивы всего Индостана.
Он усадил меня на циновку в храме, налил чашечку какого-то отвара из трав и начал расспрашивать о моих планах и планах Ясмины.
— Ясмина, — рассказал я ему, — относится к своим людям как к сокровищу. Ну вы знаете, что такое драконье сокровище для дракона. Поэтому главная цель нашей политики, это чтобы люди не голодали, не умирали от болезней и так далее.
— А не проще прибрать к рукам побольше населенных территорий, чем вы сейчас и занимаетесь? — ехидно поинтересовался брахман.
— Увы, у этого пути есть естественные пределы. Ну, дойдем мы до мыса Коморин. А дальше море. На запад можно дойти до Кабула, ну до Герата. В конце концов это древние земли Моголов. Но дальше — Персия. Там Ясмину явно не ждут. На севере — Гималаи. Джунгли Бирмы — не менее неприятное и столь же малонаселенное место, как и Афганистан, поэтому соваться на восток дальше Ассама смысла нет. Хочешь не хочешь, а придется заниматься организацией жизни людей в тех границах, которые есть.
— Ах, даже так. Ну по крайней мере ты этого не скрываешь, — улыбнулся он. — Но это желание твоей повелительницы. А чего хочешь лично ты? Ты же служишь ей не за деньги и не за красивые глаза.
— Ну насчет красивых глаз могут быть разные мнения. Благосклонность такой женщины многого стоит. А вообще, наверное, я хочу чтобы у людей, живущих в этом мире было чуточку побольше выбора.
— Объединить весь Индостан под властью одной магарани — это предоставить побольше выбора?
— Да. Как говорил древний грек Гераклит, у всего есть две стороны. Объединение под одной короной это отсутствие таможен, это значит что люди могут свободно перемещаться по всей стране.
— Но путешествие — дорогое удовольствие. И таможенные сборы — далеко не самая важна составляющая в его цене.
— Факиры и йогины прекрасно перемещаются по стране, питаясь подаянием. Так что цена не обязательно выражается в деньгах. Чаще приходится платить временем. И я работаю над тем, чтобы цена была поменьше. Вы, наверное, знаете про дилижансы, на которых можно от Лахора до Дели доехать за три дня? Скоро мы пустим паровики, и на них можно будет доехать за три дня от Пешавара до Бенареса.
— Но билет на дилижанс недешев.
— Намного дешевле, чем найм повозки. Но тут трудно что-то сделать. Придется подождать лет пять по меньшей мере. Вот построим железную дорогу, на нее самый дешевый билет будет стоить столько, что нищенствующий брахман сможет за день-другой собрать такую сумму подаянием.
Но ведь мир состоит не только из этой страны. В том мире, откуда родом я, европейцы подчинили почти весь мир. Здесь, может быть, получится добиться того, что Индия будет равновелика Европе. А есть еще всякие непокоренные европейцами народы — зулусы, аракуаны, маори, гавайцы. Если удастся, то через 20 лет они смогут стать равноправными партнерами в военных союзах.
— Изменить судьбу мира настолько? Ты, конечно, эпический герой, совершивший два подвига, достойных даже не Пандавов, а аватара Шивы...
— Это каких? — удивился я.
— Ты построил лодку из железа.
— Было такое, согласен. Хотя мне это не кажется столь уж эпическим.
— И когда ты сражался с сипаями Эрскайна, вода Ганга горела. Поджечь реку — это тоже эпический подвиг.
— Да, должен признать. И такое было в моей жизни.
— Соверши третий подвиг и все брахманы Индии пойдут за тобой.
— Какой же? Переместить батарею пушек за сто тридцать миль за одну ночь не годится?
— При всей твоей любви к безлошадным повозкам, разгром храма Кали — это подвиг разрушения. Как и поджог Ганга. Лучше бы чтобы было два подвига созидания. Ну, скажем, веревку из песка сделай.
Я задумался, а потом уточнил:
— Вам как, весь процесс продемонстрировать, чтобы вы убедились что именно из песка и именно я? Или достаточно предъявить результат, а вы поверите на слово?
— Ну это надо посмотреть на веревку и послушать слово.
Я сунул руку в планшетку, пошарил там и вытащил кусок тросика, сплетенного из стекловолокна. Где-то после гвалиорской кампании мы с Васильичем экспериментировали со стекловолокном, надеясь получить то ли тросы для мостов, то ли несущий трос для телеграфной проволоки, не боящиеся ни ржавчины, ни термитов. Результат получился не слишком удачный, но десятиметровый кусок я таскал с собой в качестве кострового тросика.
— Вот. Из песка варится стекло, из стекла вытягивается тонкая-тонкая нить и сплетается в веревку.
Он взял веревку у меня из рук, помял в руках, потом засунул кончиком в огонь светильника, вытащил и рассмотрел ещё раз.
`
Лошадь для визиря
Джалесвар, 15 декабря 1799.
Ранджит Сингх задумчиво рассматривал лист карты от северной границы Ориссы до Калькутты.
— Вот здесь, в Ховрахе, — ткнул он карандашом почти в самую Калькутту, — живет один заминдар, у которого есть замечательные лошади. Там уже три поколения рода упертые лошадники, ввозят производителей из Аравии, из Европы...
Ранджит Сингх был фанатиком хороших лошадей. Они были для него дороже денег, дороже воинской славы, дороже чего угодно. Разве что его страсть к умным женщинам могла сравниться с его страстью к лошадям. Но умные женщины — существа независимые, и хотя вокруг Ранджита их хватало — Ясмина, Дженнифер, Сада Каур, Моран, но всё же тут речь не шла о даже десятках. А лошадей у Великого Визиря были сотни. Причем это не какие-то абстрактные табуны, каждую он знал по имени, знал за какие именно качества он её выбрал, за каждой второй стояла история, достойная авантюрного, если не детективного, романа.
— Ну так что? Ну есть у англичан в Бенгалии человек, который разделяет твою страсть к хорошим лошадям. Дальше что?
— Отсюда до Ховраха, судя по карте, сто восемьдесят километров. Меньше чем от Бегула до Нагпура. Давай возьмем твой тягач, и туда сгоняем.
— Ты с ума сошёл? Это же в восьми километрах от Калькутты. А у нашей 150-миллиметровки максимальная дальнобойность — девять с половиной. Если англичане пропустят туда наш артиллерийский тягач, то это значит что мы можем легко послать форту Уильям 30-килограммовый привет с пикринкой.
— Ты думаешь, они об этом знают?
— Я думаю, что всю вторую половину ноября, начиная с расстрела храма Кали и кончая тем моментом, когда Дост Хуссейн разослал по окрестностям патрули, окончательно утвердив в Нагпуре власть Ясмины, там было не протолкнуться от английских шпионов и шпионов низама. Они там могли геодезической мерной цепью расстояние три раза промерять. Правда, мы били не на полную дальность, а примерно на половинную. Но будь уверен, у англичан найдутся толковые артиллеристы, которые сумеют это определить.
— Понимаешь, в чем дело, Фулла уже слетала туда в разведку. И выяснила что английских войск на всем протяжении дороги нет. Лейк после переговоров в Детя отвел свои войска в Калькутту, а пограничной стражи они тут толком никогда не держали.
— Вот, значит и повод завести будет. Когда они узнают что мы разъезжаем на артиллерийских тягачах в непосредственной близости от Калькутты.
— А они узнают?
— Ну, во-первых, твой лошадник растреплет. Не он сам, так его слуги. Что приезжала-де огненная повозка из Империи, и на ней-де сам Великий Визирь — лошадь покупать. Во-вторых, раз уж все равно растреплют, то стоит демонстративно пометить территорию.
— На угол помочиться что-ли? — рассмеялся сикх.
— Неприличное слово на заборе написать. Той краской цвета хаки, которую Лебон нам сварил для покраски тягачей. В ремлетучке пара банок есть. А лучше — приличное слово "Ранджит и Рихард здесь были. Вид форта Уильям в прицел нам понравился." или что-то вроде этого.
— Так ты согласен!! — не мог скрыть радости Ранджит.
— Согласен. А то не дам я тебе тягача, так ты Кешарина уговоришь тебя туда отвезти, а обратно на той самой лошади поскачешь. Берем ремлетучку, тягачи с пушками — это лишнее. Твой личный конвой с пневматическими штуцерами, и двух сменных водителей. Я сейчас там движок немножко оттьюню, но вообще-то без пушки на буксире оно километров сорок и так даст.
И вот второй раз за нагпурскую кампанию я устраиваю безумный 200-километровый рейд на паровом тягаче по недружественной территории. На этот раз, правда, с нами нет Ясмины и Дженнифер, нет и ясмининого конвоя с СКС-ами. В случае чего придется отбиваться из пневматики, и огнеметов, благо вот уж с чем-чем, а со сжатым воздухом в ремлетучке проблем нет.
Выехали мы на закате, дав поупражняться нашим солдатам в наведении понтонного моста через пограничную реку Субарнарекху.
А на рассвете уже подъезжали к Ховраху, фактически пригороду Калькутты. Я просидел за рулем всю ночь, заставив сменных водителей посменно сидеть рядом со мной, поэтому безумно хотел спать. И пока Ранджит там торговался, решил уже улечься. Но только я забрался под тент реммастерской, меня разбудил начальник ранджитова караула:
— Рихард-сахиб, тут инглезский генерал едет.
Я высунул голову из-под тента. Действительно, на шикарной арабской лошади, в сопровождении одного лишь ординарца по направлению к поместью, у ворот которого стоял тягач, ехал Джерард Лейк.
