— Ну хорошо, теперь ты доволен? — спросила Джинджер.
— Еще как, — голос Донни звучал ошеломленно. Он разжал кулак, чтобы рассмотреть сияющий в нем стеклянный глаз под лучом фонаря. — Эта штука еще теплая, — он снова сжал кулак, поднес его к уху и потряс, словно ожидал, что она зазвучит, как погремушка.
Джинджер вышла из комнаты, и Донни последовал за ней со своей добычей. Партлоу осветил лучом фонаря испуганные лица детей и изувеченное лицо Клэя Хартли.
— Просто сядьте и не доставляйте нам неприятностей, — посоветовал он. — Чем быстрее все закончится, тем лучше, — затем он тоже покинул комнату и закрыл дверь.
Сквозь доски заколоченного окна пробивался единственный лучик света, и это было все освещение, на которое могли рассчитывать узники. Тем не менее, Нилла прекрасно видела, что мистер Хартли остался неподвижно стоять, а затем она увидела, как его связанные руки поднялись и мягко коснулись зияющей дыры, где был его глаз.
— Простите, детки, — его голос был таким хриплым, как будто ему до этого пришлось в течение часа перекрикивать ураганный ветер. — Это было не слишком приятное зрелище.
— Было больно? — спросил малыш Джек.
— Не очень сильно.
— Надо было мне сильнее ударить этого дядю.
— Послушайте меня, оба, — Хартли посерьезнел. — Не провоцируйте этих людей. Вы понимаете, что это значит?
— Да, — ответила Нилла. Но для брата она решила пояснить: — Это значит, что мы не должны их злить.
— Правильно. Нам придется провести здесь ночь, но, скорее всего, потом мы сможем выбраться отсюда. Мы справимся, ведь так?
— Да, сэр, — хором ответили они. Нилла казалась настроенной более позитивно, чем малыш Джек.
— Здесь так темно, — простонал мальчик. — А еще мне очень надо пи-пи.
— В углу есть ведро, — ответил Хартли. — Если промахнешься, думаю, никто не обидится.
— Вы хотите сказать… мне придется делать пи-пи при сестре?
— Увы. Хорошо, что здесь темно, да?
— Ой, брось, малыш Джек, — протянула Нилла. — Не веди себя, как ребенок. Если что, мне тоже придется писать при тебе.
— Давай, воспользуйся ведром, — сказал Хартли. — Не бойся, это всего в трех шагах.
Джек направился в угол, испустив тяжелый вздох смирения. Он двигался осторожно, с явной опаской, разведывая незнакомое пространство комнаты.
Нилла села прямо на пол в дальнем углу. Она оперлась спиной на стену, закрыла глаза и попыталась вообразить, что сидит в собственной комнате дома, но ее воображение не могло наградить ее этой успокаивающей иллюзией.
— Кертис? — попыталась связаться она.
Он ответил почти сразу.
— Я здесь.
— Где ты?
— Я с твоим отцом у вас дом. Никогда прежде не бывал в таких местах. У меня даже дыхание перехватило. Твой папа ушел, он решил поговорить с твоей мамой. А где ты?
— Я в комнате в какой-то жуткой старой хижине. Здесь нет света. А этот человек — Донни — забрал стеклянный глаз мистера Хартли. Я думаю, он сумасшедший. Он так разозлился на этот стеклянный глаз, что у него все лицо покраснело… и женщина назвала его Хайнц. Возможно, она имела в виду кетчуп.
Кертис не ответил.
— Ты еще там? — спросила Нилла.
— Да. Ты сказала, она назвала его Хайнц?
— Да.
— Это забавно, — сказал Кертис. — Не смешно, но… забавно.
— Смеяться тут не над чем. Мне хочется плакать, но я не могу разрыдаться на глазах у малыша Джека.
— У тебя есть идеи о том, где может находиться эта хижина?
— Я даже не могу сказать, мы все еще в Кеннере или уже уехали оттуда. После того, как они залепили нам глаза и рты, они куда-то поехали. Они везли нас так около пятнадцати минут, но повернули только один раз направо.
— То есть, вы должны быть где-то на берегу озера, — прикинул он. — Возможно, за чертой города.
— Может быть. Я не…
Ее концентрация была прервана громовым ударом, сотрясшим дверь. Нилла ахнула от испуга и так подпрыгнула, что поцарапала спину о грубые доски.
— Не слишком ли вам там комфортно? — злорадно спросил Донни, стоя у двери.
Его громовой смех прорезал пространство, как выстрел.
18
Хайнц, — подумал Кертис, сидя в мягком кресле в роскошной гостиной Ладенмера.
Он вспомнил молодого белого мужчину, который недавно столкнулся с ним на станции Юнион и лицо которого стало красным, как кетчуп, из-за гнева. С ним была женщина и еще один мужчина, и эта женщина назвала сердитого джентльмена Хайнц. Неужели, это та же троица, которая похитила Ниллу и малыша Джека? Эта версия была не лишена смысла: плохие люди путешествуют на поездах так же, как и добропорядочные, так что…
Кертис внезапно потерял связь с Ниллой и уже собирался позвать ее снова, когда в комнату вошел Ладенмер. Лицо его казалось не просто белым, а, скорее, серым и выглядело оно изрядно изможденным. Вздохнув, магнат опустился в кресло напротив Кертиса.
— Я только что говорил с Ниллой, — сообщил Кертис. — Она сказала, что они в какой-то хижине, возможно, за пределами Кеннера, но наверняка на берегу озера, потому что они свернули направо с главной дороги.
— От этого мало пользы, — устало пробормотал Ладенмер. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Там много хижин и рыбацких стоянок. Даже если бы я знал точную хижину… я бы не стал предпринимать ничего, что навредило бы моим детям. Нашим детям, — исправился он.
Кертис слышал душераздирающий крик сверху около десяти минут назад, а затем наступило молчание.
— Как прошло? — спросил он.
— Плохо. У нее есть несколько предписанных седативных препаратов, я дал ей один и, возможно, ей удастся немного поспать. Джейн… старается держать марку при посторонних, но на самом деле она очень хрупкая, — его глаза широко открылись, но взгляд их казался замутненным, их обычный синий цвет как будто вымылся. — Ее отец — богатый корпоративный адвокат в Шривпорте. У него хорошая репутация в обществе, но большинство людей не знает, что он — страшный в гневе алкоголик. Когда напьется, он ведет себя, как бешеный бык. Когда Джейн и ее сестра были маленькими… он бывал с ними груб, а им приходилось притворяться, что все хорошо. Они обе хорошо обучились притворству и могут разыграть первоклассный спектакль, но насилие оставило на них обеих отпечаток, за который они расплачиваются до сих пор. Поэтому с любой проблемой, которая вызывает стресс — думаю, ты понимаешь, что это значит — Джейн справляется намного тяжелее, чем другие.
— Может быть, вам следует вызвать врача?
— Я уже думал об этом. Возможно, так и надо поступить. Может быть, это именно то, что должен сделать хороший муж… но доктор будет задавать вопросы, Джейн может проговориться о случившемся, док пойдет в полицию, несмотря на то, что я попрошу, чтобы он молчал… или он скажет кому-нибудь еще, кто обратится либо в полицию, либо в газету… Я не могу так рисковать. Не прямо сейчас, когда все готово к часу ночи пятницы. Нет, я должен справиться с этим сам, — Ладенмер повернул свое измученное лицо к панорамному окну. — Когда-то, я был для Джейн рыцарем в сияющих доспехах, — тихо сказал он, — но мне кажется… со временем мои доспехи потускнели.
— Я думаю, вы делаете то, что считаете нужным, — сказал Кертис.
— Да. Дело в том, что если что-то случится с нашими детьми… я потеряю и Джейн. Я знаю, она уйдет от меня. Это будет потеря всего… всего того, что я обрел хорошего и стоящего в этом мире, — вдруг он резко тряхнул головой и рассмеялся. — Только послушай меня! Говорю с тобой, как будто я знаю тебя всю свою жизнь! Как будто ты друг семьи, а не… — он замолчал, его рот так и остался открытым.
— Не негр? — подсказал Кертис, произнеся это спокойным голосом, как всего лишь констатацию факта.
— Не посторонний человек, — договорил Ладенмер. — Мне плевать, какого цвета у тебя кожа. Ты — моя связь с Ниллой, и только это имеет значение. Может быть, ты — ее рыцарь в сияющих доспехах.
— Мои доспехи не слишком-то сияющие, — сказал Кертис.
— Хорошо, будь рыцарем в черных доспехах, если тебе так больше нравится.
Несмотря на испытания и невзгоды дня, сказанное показалось Кертису безумно смешным. Он не смог сдержаться и громко рассмеялся. И вопреки подавленному состоянию, в котором пребывал Ладенмер — а возможно, именно из-за него — он тоже попытался отказаться от рвущегося искреннего смеха, но после того, как его смех все же зазвучал и раскатился эхом по всей комнате, он почувствовал себя и лучше, и увереннее.
— Вот, как все пройдет завтра, — сосредоточенно произнес Ладенмер, когда перестал смеяться. — Виктор принесет коробку с деньгами сразу после полудня. Затем мы с тобой отправимся на поиски Сандаски-роуд и этого рыбацкого пирса. Я не хочу рыскать в темноте, не зная, где он находится — он поднялся с кресла. — Я лучше пойду, посижу с Джейн. Послушай… ты можешь занять спальню для гостей наверху. Мэвис тебе ее покажет. Там есть собственная ванная комната. Если ты проголодался… у нас на кухне много еды. Если хочешь чего-то особенного, Мэвис сможет приготовить. Стейки, ветчина, хлеб для бутербродов… мороженое и торт… даже свежая… — он снова замолчал, выглядя как человек, который отчаянно пытается оттянуть шаг, который низвергнет его в бездну. И все же, он нашел в себе силы договорить: — … дыня.
— А арбуз? — спросил Кертис.
— Да. Есть.
— Я его очень люблю, — улыбнулся Кертис, — но за все лето ел только два раза.
— Угощайся, — кивнул Ладенмер. — Как я уже сказал, Мэвис приготовит все, что захочешь.
— Спасибо, — Кертис указал на телефон, стоящий на столике. — Можно я им воспользуюсь? Мне нужно позвонить маме, она будет беспокоиться.
— Конечно, не стесняйся. О… и когда ты снова будешь связываться с Ниллой, можешь ей сказать, что я все контролирую, и осталось совсем немного? Скоро она и малыш Джек будут дома.
— Я сделаю это прямо сейчас, — Кертису очень хотел восстановить связь с Ниллой, так как перед этим она прервалась на полуслове.
— Нилла, — позвал он. — Ты в порядке?
— Да, — ответила она. И добавила: — Кажется, в порядке.
Связь была слабой — то появлялась, то исчезала — как у устройства с разряженными батареями.
Кертис сказал:
— Тебе надо отдохнуть. Восстановить силы. Сможешь уснуть?
— Нет, думаю, что нет.
— Хотя бы попробуй. Это пойдет тебе на пользу. Твой папа здесь, со мной. Он просил сказать вам, что все под контролем. Осталось подождать совсем немного, и вы с малышом Джеком скоро будете дома, — когда через несколько секунд она не ответила, он спросил: — Ты слышишь меня?
— Слышу… но я ужасно боюсь, Кертис. Этот человек… Донни стучит в дверь каждые несколько… примерно. Может быть, они совсем не… спать. К тому же мы проголодались, у нас нет ничего… пользоваться туалетом прямо в… у нас нет другого выхода, но, по крайней мере… хоть немного света.
— Тебе нужен отдых, — настаивал он. — Отдых твоему телу и твоему разуму.
— Что? Я не… ты сказал.
Происходит что-то необычное и тревожное, — подумал он. Нилла была измотана, и ее передача из-за этого звучала прерывисто. Если она не отдохнет, он полностью потеряет с нею связь, и, очевидно, ее уставший мозг тоже не сможет принимать его послания.
— Сейчас я собираюсь отключиться, — сказал он ей. — Я свяжусь с тобой позже, но, пожалуйста… пожалуйста… попробуй…
— Что? Что ты сказал? Я не могу… слишком далеко.
— Ваш папа говорит, что любит вас, — сказал Кертис. После этого он поднял взгляд на Ладенмера и провел несколько секунд, фокусируясь на том, где он находится и с кем разговаривает. Придя окончательно в себя, он сказал:
— Она говорит, что все в порядке. Говорит, что они хотят вернуться домой.
— Я верну их обратно в целости и сохранности. Клянусь Богом, я это сделаю.
— Так и будет, сэр, — сказал Кертис.
— Телефон в твоем распоряжении, — кивнул Ладенмер. Он собрался покинуть комнату, но замешкался. — Я был так неправ насчет Ниллы… насчет… ее дара. И твоего тоже. Я никогда его не пойму, даже если проживу сто десять лет, но я благодарен тебе за помощь, и я благодарен тебе за то, что ты — друг моей дочери.
— Я очень ценю, что она — мой друг, — ответил Кертис. — Она хороший слушатель.
Ладенмер кивнул, повернулся и вышел из комнаты, а Кертис остался сидеть в кресле, размышляя о том факте, что сила Ниллы ослабевает, и что если она не отдохнет — или, по крайней мере, не разгрузит свой обремененный разум — то с нею будет невозможно связаться. Он решил, что она, вероятно, знает, что с ней не так и почему. Сейчас ей следовало бы собрать всю свою силу воли в кулак и попытаться это исправить. Он пришел к выводу, что ей просто нужно заставить себя очистить разум, перезарядив тем самым свою психическую энергию. Только бы у нее получилось!
Он никогда не предполагал, что у дара существует предел. И не мог определиться, нравится ли ему это или нет, потому что, как бы он ни был доволен тем, что его назвали чьим-то рыцарем в сияющих доспехах, он также был рад узнать, что в его доспехах есть щели, и когда-нибудь они могут его ослабить. Это заставило его чувствовать себя более похожим на остальных в этом мире, и не настолько сверхъестественной редкостью, каким его выставила Леди той ночью на площади Конго. Он был всего лишь молодым человеком, носильщиком на станции, и гордился своей работой, помогавшей людям путешествовать по разным местам, а после возвращаться домой.
Он встал с кресла и прошел по песочному ковру к телефону.
Орхидея ответила после четвертого гудка. Она научилась звучать почти мертвой даже в самом возбужденном состоянии.
