Повисла долгая, тяжелая пауза. Мамеха одернула рукава, а все остальные стояли так неподвижно, что слышалось, как тяжело дышит господин Арашино. Нобу повернулся и пристально посмотрел на Барона.
— Ладно, — сказал, наконец, Барон, — думаю, я забыл, а теперь, когда ты напомнила... конечно, мы не можем допустить, чтобы вокруг бегали маленькие барончики, правда же? Но, Мамеха, не понимаю, почему ты не могла мне напомнить об этом наедине?
— Извините, Барон.
— Если ты не можешь приехать в Хаконэ... ладно, не можешь, значит, не можешь, но как насчет остальных? Это замечательная вечеринка в моем имении в Хаконэ. Вы все должны прийти! Я устраиваю ее каждый год во время цветения вишни.
Доктор и Арашино сказали, что не смогут присутствовать. Нобу не ответил, но когда Барон спросил у него персонально, он сказал:
— Барон, неужели вы думаете, я поеду в Хаконэ смотреть на цветение вишни?
— Цветение вишни — всего лишь повод для вечеринки, — сказал Барон. — Это не главное. Там будет ваш Председатель, который приезжает каждый год.
Я очень удивилась, услышав упоминание о Председателе, о котором думала на протяжении всего вечера. На какое-то мгновение я почувствовала себя так, словно мой секрет выставили напоказ.
— Боюсь, в итоге никто не приедет, — продолжал Барон. — Вечеринка шла так хорошо, пока Мамеха не начала говорить о личном. Хорошо, Мамеха, у меня есть для тебя достойное наказание. Я не приглашаю тебя на свою вечеринку, более того, хочу, чтобы ты послала вместо себя Саюри.
Я решила, Барон шутит, но должна признаться, сразу подумала, как хорошо было бы встретиться с Председателем на территории фантастического имения без Нобу, Доктора Краба и даже Мамехи.
— Это прекрасная идея, Барон, — сказала Мамеха, — но, к сожалению, Саюри сейчас очень занята, у нее много репетиций.
— Глупости, — сказал Барон, — Я хочу ее увидеть там. Почему ты все мои просьбы воспринимаешь в штыки?
Он действительно выглядел сердитым, а из-за того, что был очень пьян, во время разговора сильно брызгал слюной. Он попытался вытереть ее тыльной стороной руки, но она лишь впиталась в длинные черные волосы его бороды.
— Могу я попросить тебя хотя бы об одном одолжении, в котором ты мне не откажешь, — продолжал он. — Я хочу видеть Саюри в Хаконэ. Ты должна просто ответить «Да, Барон», и покончим с этим.
— Да, Барон.
— Отлично, — сказал Барон. Он отклонился назад на своем стуле, достал носовой платок из кармана и вытер им лицо.
Мне было очень неудобно перед Мамехой. Но понятно, как я радовалась предстоящей возможности посетить вечеринку Барона. Каждый раз, когда я мысленно возвращалась к этому, на обратном пути в Джион, мне казалось, у меня краснели уши. Я очень боялась, что Мамеха заметит это, но она не проронила в течение всей поездки ни одного слова и лишь в конце сказала:
— Саюри, ты должна быть очень осторожна в Хаконэ.
— Хорошо, госпожа, — ответила я.
— Имей в виду, начинающая гейша перед мизуажем напоминает блюдо, выставленное на столе. Никакой мужчина не захочет съесть его, если он услышит, что какой-то другой мужчина откусил кусочек.
После ее слов мне было неловко смотреть ей в глаза, я прекрасно знала, что она говорила о Бароне.
Глава 22
В то время я даже не знала, что Хаконэ находится в восточной Японии, довольно далеко от Киото. Остаток этой недели я чувствовала себя значительной персоной, постоянно думая о том, что такой известный человек, как Барон, пригласил меня приехать из Киото на вечеринку. Мне с трудом удавалось скрывать свою радость, но, наконец, я ехала в вагоне второго класса с господином Ичода, костюмером Мамехи. Ему поручили защищать меня от людей, которые попытаются со мной заговорить. Я делала вид, что читаю журнал, хотя на самом деле лишь переворачивала страницы, а сама краем глаза следила за людьми, проходившими мимо. Все они с интересом смотрели на меня, и было приятно оказаться в центре внимания. Но когда мы доехали до Шизуока, вскоре после полудня, меня переполнили неприятные эмоции. Перед моими глазами предстала картина из прошлого, когда я стояла совсем на другой платформе, с господином Бэкку, в тот день, когда нас с сестрой увозили из дома. Стало стыдно, что в последние годы я почти не думала о Сацу, отце, матери и нашем подвыпившем домике у морских скал. Все, что я видела изо дня в день, — это Джион. Джион стал для меня всем. Но теперь, вдали от Киото, я видела людей, для которых Джион ничего не значил, и не могла не думать о своей жизни до Джиона. Печаль — особое чувство, мы беспомощны при встрече с ней. Она напоминает окно, открывающееся само по себе.
На следующее утро меня привезли в маленькую гостиницу с видом на гору Фудзи, а позже на легковом автомобиле отвезли в летний дом, расположенный в лесу, на берегу озера. Когда я появилась, одетая во все регалии начинающей гейши из Киото, многие из гостей Барона оборачивались и разглядывали меня. Среди них я заметила несколько женщин. Одни из них были в кимоно, другие — в европейских платьях. Позже я поняла, что большинство из них — гейши из Токио, ведь мы находились всего в нескольких часах езды от столицы. Затем из лесу, в сопровождении нескольких мужчин, появился Барон.
— Вот наконец то, что мы так долго ждали, — сказал он. — Эту красоту зовут Саюри. Однажды она станет «Великой Саюри из Джиона». Вы никогда не видели таких глаз, как у нее, могу вас заверить. Только посмотрите, как она двигается... Я пригласил тебя, Саюри, чтобы все мужчины получили возможность полюбоваться тобой, поэтому тебя ждет ответственная работа. Ты должна ходить всюду: по дому, вокруг озера, по лесу. Так что, вперед, начинай работать.
Я начала бродить по имению, как мне велел Барон, мимо вишневых деревьев, отяжеленных обильным цветом, то там, то здесь кланяясь гостям и стараясь как можно менее очевидно искать Председателя. На каждом шагу тот или иной мужчина останавливал меня и говорил что-то вроде: «О боже! Начинающая гейша из Киото!» После этого он доставал фотоаппарат и просил сфотографировать нас вместе. Или же предлагал мне пройти вдоль озера к маленькому павильону и фотографировал меня там. Мамеха предупреждала, что все будут поражены моим внешним видом, так как не существует аналогов начинающей гейше из Джиона. Действительно, в лучших районах гейш в Токио, таких как Шимбаши или Окасака, девушка должна изучать традиционные искусства, если она собирается стать гейшей. Но многие гейши Токио этого не делали и выглядели очень современно, вот почему большинство из них появились в имении Барона в европейской одежде.
Вечеринка Барона продолжалась. Часам к пяти, практически потеряв надежду встретить Председателя, я пошла в дом, пытаясь найти место для отдыха. Но в тот момент, когда оказалась в вестибюле, я онемела. Председатель выходил из комнаты, беседуя с другим мужчиной. Они попрощались друг с другом, и он обратился ко мне.
— Саюри, как Барону удалось завлечь тебя сюда? Я не думал, что вы с ним даже знакомы.
Я поклонилась Председателю и сказала:
— Мамеха-сан послала меня вместо себя. Для меня большая честь видеть Председателя.
— Да, мне тоже очень приятно тебя видеть, ты можешь мне кое в чем помочь. Скажи свое мнение о подарке, который я купил Барону.
Я последовала за ним в комнату с татами, чувствуя себя отпущенным на волю воздушным змеем. Я была в Хаконэ, вдали от всего привычного и надоевшего, рядом с человеком, о котором думала больше, чем о ком-либо. Пока он шел впереди меня, я наслаждалась тем, как легко он двигался. Он взял что-то со стола и протянул мне. Сначала я приняла это за золотой слиток, украшенный орнаментом, но подарком оказался старинный ящик для косметики. Как сказал Председатель, он был изготовлен в период Эдо художником по имени Арата Гонроку и представлял собой коробочку, покрытую золотым лаком с тонким черным изображением летящих журавлей. Когда он дал мне ее в руки, у меня перехватило дыхание.
— Ты думаешь, Барону понравится? — спросил он. — Я нашел ее на прошлой неделе и сразу вспомнил о нем, но...
— Председатель, как вы можете даже думать, что Барону не понравится?
— У этого человека есть коллекции всего. Возможно, он сочтет ее третьеразрядной.
Я заверила Председателя, что никто так не подумает, и когда отдала ему коробку, он завернул ее в шелковый мешочек и кивнул в сторону двери. В коридоре я помогла ему обуться. Дотронувшись до его ступни, я представила, что мы провели этот день вместе и впереди у нас длинный вечер. От этой мысли мне стало очень приятно. Председатель терпеливо ждал, пока я обуюсь. Чувствуя неловкость, мне долго не удавалось попасть в свои окобо.
Он повел меня по тропинке к озеру, где под вишневым деревом на циновке сидел Барон с тремя гейшами из Токио. При нашем появлении они встали, хотя Барону это далось с трудом. К тому времени он довольно много выпил, и лицо его покрылось красными пятнами, как будто кто-то отхлестал его кнутом.
— Председатель, — сказал Барон. — Я так рад вашему приходу на мою вечеринку! Мне всегда приятно видеть вас. Ваша корпорация никогда не перестанет расти, правда же? Саюри не сказала вам, что Нобу посетил мою вечеринку в Киото на прошлой неделе?
— Слышал об этом от Нобу, который наверняка вел себя, как обычно.
— Конечно же, — сказал Барон. — Своеобразный маленький человечек, правда же?
Не знаю, что имел в виду Барон, потому что сам был ниже Нобу. Председателю явно не понравилось его замечание, и он сузил глаза.
— Я хотел сказать... — начал Барон, но Председатель оборвал его на полуслове.
— Я пришел поблагодарить вас и сказать «до свидания», но прежде хочу сделать вам подарок. — Он протянул ящик для косметики. Барон был слишком пьян, чтобы распаковать коробку, и за него это сделала одна из гейш.
— Какая красивая вещь! — сказал Барон. — Вы тоже так считаете? Посмотрите на нее. Она, пожалуй, даже красивее, чем удивительное создание, стоящее рядом с вами, Председатель. Вы знаете Саюри? Если нет, позвольте я представлю вас.
— Мы с Саюри хорошо знакомы, — сказал Председатель.
— Насколько хорошо знакомы, Председатель? Достаточно хорошо, чтобы я вас ненавидел?
И Барон сам посмеялся над своей шуткой.
— Этот щедрый подарок напомнил мне, что у меня тоже есть для тебя подарок, Саюри. Но я не могу вручить его в присутствии других гейш, поэтому тебе придется остаться до тех пор, пока все не разъедутся по домам.
— Вы очень добры ко мне, — сказала я, — но я не хочу показаться надоедливой.
— Я вижу, ты научилась у Мамехи отвечать на все отказом. Давай встретимся в вестибюле после того, как гости разъедутся. Уговорите ее, пожалуйста, Председатель, пока будете идти к своей машине.
Если бы Барон был не так пьян, уверена, он бы сам проводил Председателя. Но мужчины попрощались, и провожать его пошла я. Пока водитель держал дверь, я поклонилась и поблагодарила Председателя за его доброту. Он уже собирался сесть в машину, как вдруг остановился.
— Саюри, — начал он, затем сделал паузу, словно не зная, что говорить дальше. — Что тебе Мамеха сказала о Бароне?
— Не так много, господин, или по крайней мере... Не знаю, что имеет в виду Председатель.
— Как ты считаешь, Мамеха хорошая старшая сестра? Говорит ли она все, что ты должна знать?
— Да, Председатель. Мамеха помогает мне больше, чем это возможно.
— Ладно, — сказал он. — Я бы остерегался на твоем месте, если бы человек вроде Барона собирался мне что-нибудь подарить.
В ответ я произнесла что-то вроде того, что Барон очень добр ко мне и я очень благодарна ему за внимание.
— Да, очень добр, я уверен. Только будь осторожна, — сказал он, внимательно посмотрев на меня, и сел в машину.
Следующий час я провела, прохаживаясь между несколькими оставшимися гостями, и время от времени вспоминая слова Председателя. Но на меня большее впечатление произвели не его предостережения, а то, что он так долго разговаривал со мной. Занятая мыслями о Председателе, я не думала о встрече с Бароном до тех пор, пока не оказалась в вестибюле в ожидании его. Прошло десять или пятнадцать минут, прежде чем появился Барон. Я начала волноваться, увидев на нем только нижнее хлопчатобумажное платье. Он вытирал полотенцем длинные волосы на лице, считавшиеся бородой. Было очевидно, что он только вышел из ванны. Я поклонилась ему.
— Саюри, какой же я дурак! — сказал он мне. — Я так много выпил (это была правда) и забыл, что ты меня ждешь. Надеюсь, ты простишь меня, когда увидишь подарок.
Барон пошел по коридору, ожидая, что я пойду за ним, но я осталась на месте, вспоминая слова Мамехи, сказавшей мне, что начинающая гейша накануне мизуажа похожа на блюдо, сервированное на столе.
Барон остановился.
— Пойдем! — сказал он мне.
— Барон, я не могу. Разрешите мне подождать вас здесь.
— У меня есть кое-что для тебя. Пойдем ко мне в комнату, посидим, не будь глупой девочкой.
— Но Барон, я не могу не быть тем, кто я есть на самом деле.
— Завтра ты опять вернешься под бдительное око Мамехи, но здесь нас никто не видит.
Имей в тот момент хоть толику здравого смысла, я бы поблагодарила Барона за приглашение на вечеринку и попросила отвезти меня обратно в гостиницу. Но пребывая в состоянии шока, единственное, что я знала наверняка, это то, что мне очень страшно.
— Пойдем со мной, я оденусь, — сказал Барон. — Ты выпила много сакэ?
— Нет, господин, — сказала я.
— Я налью тебе столько, сколько захочешь. Пойдем.
— Барон, — сказала я, — пожалуйста, меня ждут в гостинице.
— Ждут? Кто тебя ждет? Не понимаю, почему ты себя так ведешь. У меня для тебя есть подарок. Или ты хочешь, чтобы я сходил и принес его?
— Мне очень неудобно, — сказала я. Барон лишь молча посмотрел на меня.
— Подожди здесь, — сказал он, наконец, и пошел в глубь дома. Спустя какое-то время он вынес завернутый в бумагу сверток. Я сразу поняла, что это кимоно.
— Ладно, — сказал он мне, — раз ты настаиваешь, что ты глупая девочка, я принес тебе твой подарок. Теперь тебе легче? Я опять сказала Барону, как мне неудобно.
— Я видел, как тебе понравилось это платье, и хочу, чтобы оно принадлежало тебе.
Барон положил сверток на стол и распаковал его. Я приготовилась увидеть кимоно с видом Кобэ и, честно говоря, радовалась и беспокоилась одновременно, совершенно не представляя, что буду делать с такой замечательной вещью или как объясню Мамехе подарок Барона. Но, когда Барон развернул сверток, я увидела потрясающее темное кимоно с серебряной вышивкой. Он развернул его и поднял за плечи. Это было кимоно из его музея, выполненное в 1860-х годах, как сказал мне Барон, для племянницы последнего Сегуна Токугава Ешунобу. Серебром были вышиты птицы, летящие на фоне ночного неба, и мистический пейзаж с деревьями и скалами, начинающийся от подола.
