Капитан, ставший питом, с гусиным — или утиным — носом, после воздействия ковчега, шел и ругался до тех пор, пока на его пути не оказался Кузьма, с поднятым забралом. Капитан тут же заткнулся, но всего лишь для того, что бы набрать в легкие воздуха и заорать снова. Что он там орал, глядя на Кузьму снизу вверх, я не понимал, а кузнец продолжал стоять, как статуя, и никак не реагировал на слова 'гуся'. И когда все заняли свои места — здоровяки посередине, я и Николай за ними, а ратники на флангах — я тихо сказал Кузьме.

— Гуся берем живым — и крикнул, пока гусь, слышавший мой голос, не сообразил, что я говорю на русском — К БОЮ.

По этой команде все вздели щиты, лучники взялись за луки. Кузьма, прежде чем перекинуть свой щит, схватил 'гуся' прямо за клюв и одним движением, пропуская между собой и Маэстро, отправил его в наши с Николаем 'заботливые' руки. Но перехватить его, мы не успели, гусь буквально пролетел между нами и отправился за борт, прямиком на катер. Дабы 'гусь' не помер, от рук команды Синельникова, я перегнулся через фальшборт и крикнул.

— Язык нужен живым.

После чего поспешил за Кузьмой, который, вместе с Маэстро, своими щитами, принялись 'разрезать' воинство интервентов надвое. Николай — единственный кто в нашей команде не имел щита — только что, не опережал своего друга, махая саблями, как заправский казак, отправляя всех, кто оказывался в зоне досягаемости, туда, откуда не возвращаются. Я делал то же самое, прикрывая Кузьму с тыла и фланга. Ратники, выстроенные шеренгой, заворачивали строй, следуя одним краем за богатырями. Лучники словно 'пулеметы' посылали стрелу за стрелой, выцеливая арбалетчиков и тех, у кого в руках имелся 'гром'.

Я шел за Кузьмой, стараясь не отставать, орудуя топором и щитом, и не упускать никого, а тот, словно грейдер, горнул в стороны и под себя всех кто был на его пути. Маэстро поступал также. Я и Николай, мы никого не щадили, всех отправляли на тот свет. Прошлись здоровяки по упавшим интервентам, мы, для надежности, добавляли саблей или топором. Показался, кто из-за щита, — упал, не упал, кричит с поднятыми руками, пофигу — отправляли его туда же. Времена нынче жестокие и оставлять за спиной того, кто может добавить железа в твой организм, нет уж, увольте. 'Жизнь не рубашка'.

Ратники не отставали и теснили орущих интервентов щитами, не забывая при этом пользоваться своим оружием. Лучники продолжали посылать стрелы во врага, уже не прячась за щиты своих товарищей и не заботясь о безопасности. Американцев хоть и много, но вояки из них никудышные.

Здоровяки дошли до края борта и скинули за борт нескольких янки, не успевших отскочить в сторону. После чего бросили щиты, взялись за оружие и разошлись в стороны. Нас с Николаем это тоже касалось. Ратники, теперь разделяли палубу на две части, от борта до борта. Я и кузнец присоединились к тем, кто давил интервентов к корме, Маэстро и Чуйка, соответственно к носу. Но образовалась одна проблема, ратники, перегородившие палубу, не могли разорвать строй, и дать богатырям показать свою удаль. Маэстро смог решить эту проблему для Чуйки, он его просто перекинул через строй и тот веселился от души. А сам подбирал с палубы что-не-попадя и кидал в интервентов.

На нашей половине, Кузьма решил эту проблему только для себя. Эта громадина, закованная с ног до головы в железо, взяла и сама перепрыгнула через строй щитов. Единоличник короче. И пока я пытался найти хоть какую-нибудь лазейку, чтобы последовать его примеру, бой — на палубе корабля — был закончен, интервенты, все как один, упали на колени и подняли руки. Я сплюнул с досады и вернулся к командованию 'ватагой'.

— Биденко, Пороховщиков, доложить о потерях в группах. Маэстро опроси кого-нибудь, что в трюмах, количестве янки, рабов и тому подобное. Чуйка, твою мать, хорош, выискивать несогласных, видишь все с поднятыми руками, пойди лучше проверь, не укокошил ли Синельников языка. Кузьма, подожди ты ломать люк трюма, нужно сперва разобраться с теми, кто сдался на палубе.

Без потерь, с нашей стороны не обошлось, двое легкораненых ратников, наступивших, в пылу схватки, на что-то острое и Вадик.

— Что с ним? — спросил я Диму, который командовал группой на носу корабля.

— Болт 'грома' попал в брюшину.

Я посмотрел в глаза Пороховщикова, но тот лишь отрицательно покрутил головой.

Вадик полулежал у борта, опершись боком на фальшборт, и когда я увидел, какая у него рана, мне даже стало не по себе. Болт прошел под углом, войдя в живот, и углубился в нижнюю часть кентавра. Из живота виднелся лишь небольшой хвостовик, но Вадик все еще был жив.

— Ис.., искупил ... я ... свою вину ... богатырь? — спросил у меня Вадик, часто дыша, и держась за жизнь из последних сил.

Я присел рядом с ним и посмотрел в глаза умирающего в муках и увидел в них столько страха, что хватило бы на десяток.

— С лихвой — сказал я.

Некоторое время Вадик продолжал часто дышать, а потом снова заговорил.

— У ... меня ... есть жена и сын ..., позаботься о них — я хотел ответить, но Вадик продолжил — пообещай ... мне, ... что мой сын будет воспитан воином, ... я не хочу, ... чтобы он кончил ..., как я...

Витя говорил, а его дыхание становилось все медленнее и медленней. Жизнь покидала его тело, он уходил вслед за теми, с кем мы только что сражались.

— ..пообещай, прошу — держать из последних сил, просил умирающий кентавр.

Что мне оставалось делать, конечно, я пообещал все, что просил Вадик, хоть и знал, что обещание, данное тому, кто находится 'по обе стороны', обязательно нужно исполнять. Иначе проклятие постигнет не только того, кто его давал, но и весь его род и смерь, станет самым легким, что будет происходить с ними.

— Миша, — позвал я, когда тело кентавра перестало содрогаться, а его взгляд стал стеклянным.

— Я здесь — услышал я за своей спиной.

— Ты знаешь, где находится его семья?

— Да, они живут по соседству с моей, в Великограде.

— Как вернемся в Курохтин, отправляйся за ними, свою семью то же перевози. — Продолжая смотреть на покойного, я обратился к Биденко — Витя возьмешь десяток Кобзаря, Степанович выдаст денег на дорогу и отправляйтесь с Мишей.

— Но..

— Я сказал, ты услышал, — 'резанул' я — на обратном пути, семьям может понадобиться охрана.

Заяц-самурай не стал перечить и дал свое согласие коротко, по-военному. Тем более он прекрасно знал, в каком мире мы живем, точнее каким он стал с появлением в нем человека. Жадного и ленивого существа, которое хочет получать все и сразу, не щадя при этом не женщин не детей.

После того как решили дело с пленными на палубе, перед нами стояло еще две проблемы.

Первая, как брать тех, кто был в трюме, да так, чтобы без потерь. Маэстро, опросивший нескольких янки, рассказал, что на корабле помимо двухсот тридцати четырех горе-вояк, находится еще сорок рабов обслуживающего персонала. А раз на палубе персонала не было, то он в трюме, вместе со ста пятнадцатью запершимися интервентами. И пока мы думали, как их оттуда выкурить, Николай сделал это в прямом смысле слова.

Убедившись, что Синельников не убил 'гуся', а только связал, включая клюв, чтобы заткнулся и не 'крякал', Николай позаимствовал у корабелов монтировку и огниво. С помощью Примакова младшего, который поддел монтировкой один из смотровых портов, Николай закинул в него кусок горящей ткани, пропитанной какой то смазкой.

Мы, стоящие на палубе, только потом узнали, почему вдруг открылись люки трюмов и оттуда полезли интервенты, с поднятыми руками и криками 'surrender'.

Но, перед тем как Николай сделал то, что сделал, янки сломали все четыре ветряка и перерезали канаты на штурвале. Так что к нам, медленно, но уверенно приближалась вторая проблема, в лице семи с половиной сотен янки, на первой барже, которые видели наш бой и знали сколько нас.

Баржи были гораздо шире и длиннее корабля, метров двадцать в ширину и не меньше сотни в длину. Мы вообще не планировали их брать, хотели поставить корабли на якорь — думали, будет два — и брать тех, кто сидел в баржах измором. Не ну если у кого будет желание покинуть баржу, и вплавь добраться до своих земель, мы, конечно же, не собирались препятствовать. Зимнее море, самое оно, для скоростного плавания брасом или в размашку.

Синельников, повозившись в трюме, сообщил, что быстро устранить поломку не получится, дуралеи бросили в редуктора, молотки и шестерни 'облысели'. Запасные есть, но на их замену, только в одном редукторе, уйдет не меньше часа.

— Идеи есть? — спросил Маэстро, посылая очередную стрелу в, появившуюся над бортом баржи, голову интервента.

Этим же занимался и Кузьма с Витей и несколько ратников. Но на скорость сближения баржи с кораблем, это никак не влияло.

— Может, обрубим концы и пустим их в плавание? — Предложил Денис Короткий, меняя коллегу с луком.

— Никуда они отсюда не уплывут, — ответил я — баржи прибьет к берегу и полторы тысячи бойцов на него благополучно высадятся, и какими силами, их потом бить, неизвестно.

Несколько минут стояла тишина, нарушаемая лишь редкими звуками тетивы и поступью, непонятно почему, молчащего Николая, который мерял шагами палубу от борта к борту.

— У меня есть идея, — останавливаясь возле меня, сказал он и тут же поправился — но она вам не понравится.

— Что, — усмехнулся Кузьма — все так плохо?

Николай некоторое время молчал, а мы ждали, что он скажет.

— Предлагаю, спасать принцессу.

Маэстро, после услышанного, умудрился промахнуться, чего за ним раньше не замечалось.

— Колечек, ты головой тронулся или как? — я сам обалдел от его идеи. — Там — я указал на первую баржу — семь сотен рыл, жаждущих нашей смерти, а за ними еще столько же, мы даже не знаем, как у нас это вышло, и получиться ли, повторить?

На мою сторону встали и оба здоровяка, резюмируя, что нас просто расстреляют с дистанции, 'залповым огнем' раньше, чем мы коснемся палубы. Даже если представить что мы, непонятно как, сможем все же на нее попасть и начать 'свистопляску', у нас не хватит сил даже на то, чтобы махнуть оружием в каждого.

Ратники, стоявшие рядом, молчали и слушали, при этом, не понимая причин нашего спора. Один богатырь предложил, какое то решение проблемы, а другие трое, накинулись на него как свора собак.

Николай тоже молчал и выслушивал в свой адрес причины нецелесообразности своего плана, но не выдержал и заорал.

— Если вы заткнетесь и дадите мне сказать, то поймете, что ничего лучше, мы придумать не сможем.

И мы заткнулись.

— Самое трудное, это удержаться на ногах, после того, как Синельников сбросит оба якоря и произойдет столкновение. Это позволит нам без помех попасть на баржу. После этого, начинаем как обычно и каждый из нас входит в состояние теней, представляя, в качестве таковых, эти уроды. Я сражаться не буду, а стану на место принцессы и буду только говорить, откуда исходит опасность и что нужно делать. Ратники, после того как мы расчистим нос баржи, следуют за нами на отдалении, чтобы мы их не покромсали, и орудуют луками по навесной, через нас. Бьюсь об заклад, не успеем мы пройти и трети пути, как янки попросят о пощаде.

Несколько секунд стояла тишина, я Маэстро и Кузьма пытались 'проглотить' то, что сейчас услышали.

Собрав воедино все плюсы и минусы плана Николая, я пришел к выводу, что он прав и у нас просто нет другого выхода. Если мы не предпримем что-нибудь сейчас, нас, либо догонит баржа, и янки задавят нас числом, либо нас всех прибьет к берегу и все равно нас задавят числом. Бросать корабль и баржи, и уходить на катере, вообще не выход, тогда всем кто находится возле залива, кроме смерти, ничего не светит.

— Вы сейчас о чем? — спросил Витя, возвращая меня в реальность.

Отвечать на его вопрос я не стал, а обратился к Николаю.

— Зови Синельникова.

— Есть — злорадно произнес Николай и умчался на поиски нашего словоблуда в трюм, куда я так ни разу и не спустился.

— Ты серьезно? — кузнец опустил лук и повернулся ко мне.

— Может, подумаем еще? — предложил Маэстро.

— Посмотри туда Петя, — я указал за левый борт корабля — что ты видишь?

Маэстро посмотрел, повернулся и сказал.

— Берег.

— А что ты видишь там? — я указал чуть вперед.

— Горловину залива — ответил он после того как снова посмотрел в указанном мной направлении.

— А когда мы высаживались на корабль, даже ты, ни того ни другого, не видел, так что если есть предложения, предлагай сейчас, времени, на обдумывания, не осталось.

Но никто из здоровяков так ничего и не предложил, да и предлагать было нечего. Кузьма лишь спросил, про вторую баржу, что делать с ней. Я ответил, что ничего, нам нужно только выиграть время, чтобы Синельников смог починить хотя бы один редуктор. Затем мы развернем корабль к морю и поставим его на якорь, а прибойная волна не даст баржам снова сблизиться. Останется только охранять корабль и патрулировать на катере вокруг барж. Так как, помимо личного состава, на баржах было большое количество всевозможных ящиков, из которых вполне возможно соорудить неплохой плот и переправиться на берег. А этого, нам, ох как не хотелось бы.

На катере остался только Мигель, сторожить 'гуся'. Корабелам Синельникова вменялось караулить связанную команду корабля и при любом подозрении на бунт, кончать любого. В помощь им были рабы, с этого же корабля, которым объявили свободу. Но перед этим пригрозили, что убивать американцев просто так, нельзя, можно попасть под 'каток' российских законов.

Сам Синельников, с помощью Примакова младшего, пока мы будем пытаться войти в состояние теней, должен, в режиме форсажа, починить хотя бы один редуктор и направить корабль кормой к берегу.

Бредовый план? Нет, он дебильный, но другого у нас нет.

— Все держатся? — криком спросил я, чтобы все ратники и корабелы с освобожденными рабами, на палубе меня услышали.

В ответ, от вцепившихся в борта, мачты и остальные выпирающие из палубы предметы, прозвучало дружное да.

Я, как и Николай, облюбовал кормовой фальшборт. Здоровяки же стояли у кормовых якорных лебедок и ждали моего сигнала. Я посмотрел на одного, потом на второго, потом на Витю, 'державшему' кормовую мачту.

— Витя, чтобы не происходило, к нам не лезь, даже если янки, все до одного, будут просить пощады, а мы продолжим их кромсать. Не приближайтесь к нам.

Третий раз я повторял одно и то же, я боялся, что если мы войдем 'в тень', мы уже не сможем вернуться из нее, пока не кончатся враги. Мне вообще не понятно, как парни умудрились останавливаться, в этом состоянии. Я, даже первый раз, пока не перебил всех, не смог вернуться в реальность.

Получив от Вити утвердительный кивок, я скомандовал здоровякам.

— Давай.

Маэстро и Кузьма, почти синхронно, подняли фиксаторы и цепь начала быстро уходить в воду. И пока она не успела размотаться полностью, здоровяки бросились к бортам, чтобы вцепиться в них мертвой хваткой.

Сначала я сопоставлялся с инерцией, которая жаждала увлечь мое тело в нос корабля, а после того, как тупой нос баржи коснулся кормы, я 'воевал' с тем, чтобы не улететь на нее неконтролируемым полетом. Второй удар, последовавший от столкновения второй баржи в первую, был не такой сильный как первый, но тоже ощутимый. Затем последовало то, чего я боялся больше всего. Еще не коснувшись, после прыжка, палубы баржи, я уже вошел в 'тень' и я не видел перед собой живых, а только тени, которые жаждут моей смерти.