Прошло четыре дня. Каждый вечер Лин посылал своему отцу весточку с подробным изложением прожитого дня. То же самое, вероятно, делала и его мать, сиятельная Ореми Та-Микол, во всяком случае, гонец каждый раз укладывал в сумку послания от них обоих. Старший сын, также с милостивого соизволения старого князя, писал ему реже, должен был раз в неделю... Вот и сейчас молодой князь Дамори Та-Микол закончил письмо отцу и пригласил младшего брата к себе в кабинет. Все вечерние права на младшего отпрыска безраздельно принадлежали матери, ночью Лин спал, а утро и день складывались когда как, сегодняшнее утро началось с завтрака и продолжилось визитом в покои старшего брата. Гвоздик с важным видом и без излишней подозрительности скоренько обнюхал все углы, да и брякнулся, не найдя ничего угрожающего, прямо на ковер посреди кабинета.
— Красавец... А ты что сегодня предполагаешь делать? Надумал что-нибудь?
— Нет, дорогой брат. Но пусть все будет, как ты скажешь, а не как я скажу.
— Ладно, сейчас придумаем... Третий день собираюсь спросить: ладони и пальцы у тебя все в мозолях... На крестьянские не похожи, да и от оружия они располагаются по руке иным узором... Откуда они такие?
Лин смущенно улыбнулся:
— Это Снег... Он считает, что воин должен знать оружейное дело до самой ковки... Он нарочно для меня устроил кузню возле пещеры и учил меня ковать... Я старался, но, быть может... это ремесло предосудительно для нашей фамилии?
Старший усмехнулся в усы и растопырил навстречу собственные ладони:
— Ковка — моя страсть. Смотри: точно такие же. Я и подковы могу, и ножи, и секиры... и что хочешь, но обожаю ковать мечи! Для воина сие — не грех, лишь бы рука не утрачивала гибкость и точность при боевом, либо дуэльном обращении с оружием.
Лин просиял в ответ и вынул кечень:
— Вот. Сам ковал!
Брат принял охотничий кинжал в руки и несколько минут тщательно изучал его, пробуя на звук, на гибкость, на заточку, на баланс, на узоры лезвия...
— А почему именно продольная стяжка через хвостовик, а не накладка с боков?
— Снег говорит, что так надежнее, зимой рука меньше мерзнет, и что проще обихаживать, разбирать.
— Угу... А проковок на металл сколько у вас бывало?
— До пятнадцати. Этот — семь только.
— До пятнадцати... Этак на меч три месяца уйдет, и больше.
— Точно! Так и получалось! И у тебя... а то я стеснялся своих мозолей, хотя Снег и говорил...
— Хорош клиночек. — Дамори вернул нож Лину и повел его к настенному оружейному ковру, показывать свои работы... Оба мгновенно стали похожи на детей среди игрушек...
— Вот так вот, братец... Я слушаю, как ты все время: Снег, Снег... Знаешь... Тебе крепко повезло к нему попасть. Наш отец во многих отношениях ничем не хуже, а даже и лучше, быть может, но когда дело касается оружия, дуэлей и военного искусства... Мастер из мастеров! Чего заливаешься?
Лин действительно засмеялся. В последний год он неизменно досадовал на себя за нерасторопность во владении секирой и мечом, потому что, несмотря на все старания, он и близко не мог добраться до уровня 'даже такого пожилого человека, как Снег'. Дамори в ответ разинул рот, ударил себя кулаком в грудь и захохотал так громко и надолго, до слез, что без зова прибежал в кабинет его личный слуга и поклонился, в безмолвном вопросе.
— Пустячное, Керг. Это мы с братом смеемся. Ступай, ступай... Принеси нам засахаренных слив и попить.
Зато Гвоздик ни одной из голов не поднял, только ушами тряхнул: все довольны, никто не боится, угрозы нет...
— Вот ты вчера за ужином недоумевал, чего это мы с матушкой переглядываемся? Она еще в слезы ударилась? А я тебя скажу — чего. Просто вчера при матушке я не хотел про Санги лишнего говорить, расстраивать ее... Помнишь, вчера ты рассказывал, как нафы с Уманой на тебя охотились, а однажды даже щуру подсылали, и Снег после этого в пещеры ходил?
— Да, еще бы.
— Ну, вот. Года четыре с лишним тому назад, по всей Империи прокатилась молва: Санги Бо жив и здоров! По крайней мере, дюжине, а то и больше, из высших храмовых служителей некоторых наших богов, приснился вещий сон, одинаковый для всех, о том, как Санги Бо ворвался в подземные чертоги богини Уманы и вызвал ее на бой! По дороге перебив кучу нафов, слуг ее. Вызвал на бой и бился с нею как равный, от заката и до самого рассвета! И ранил ее, и едва не погубил до смерти! Невероятный человек! Она позорно бежала от Санги, а тому хоть бы что!..
Лин никогда, ни на секунду не забывал, как выглядел Снег после похода и что он говорил ему по этому поводу... Скромность рыцаря. Да, да, вот уж истинно: повезло ему с наставником...
— Вся Империя об этом судачила. Санги Бо как пропал много лет тому назад, так никто и никогда о нем больше не слышал до того дня. Но если бы мы только знали, за кого именно он бился в подземелье!!! Матушка, быть может, что-то и чувствовала материнским сердцем, потому что плакала тайком от отца... Я-то видел ее слезы. И как только все узнали про этот сон, так отец уже без телохранителей из бойцов и магов нигде не появлялся, потому что Санги Бо жив, и по-прежнему лучший и никем не превзойденный воин Империи. Наш отец тоже будь здоров — какой воин, и все же, все же... Какое счастье, что теперь они не враги. Я ему сегодня написал про твой вчерашний рассказ.
— А я ему уже рассказывал, там, в ставке.
— Не беда, еще раз с удовольствием прочтет.
Лучший и непревзойденный меч Империи... Лин вспомнил Зиэля, но, памятуя о настойчивой просьбе Снега, упоминать о нем не стал. Тут их прервал с коротким докладом сотник домашней стражи...
— Вздернуть. Всех четверых, хватит цацкаться с этим сбродом.
— На дальних, повелитель?
— Да, пусть далече смердят, не перед замком. Ступай. — Дамори поймал вопросительный взгляд Лина.
— Браконьеры. Изгадили хороший лес. Чем с ними добрее, тем они... Вкусные были сливы? Еще? Нет? Тогда — что мы здесь торчим, как домовые? Давай на вольный воздух, куда-нибудь на охоту?
— Как скажешь. Охота — это по мне! Я — всегда готов.
— И я. Что предпочтешь, Кари: зайцев потравим, оленя загоним, кабана поднимем?
Вот тут уж Гвоздик вскочил и разом выставил на всеобщее обозрение все, что в нем было приветливого и доброго: клыки и когти. А как же: целая стайка знакомых слов в уши набежала, и хозяин чуть ли ни прыгает от радости... Дело явно к охоте идет... Охи-и-и... охи-и-и... Ур-р-р...
— Оленя?.. Это было бы неплохо. Так ведь на него долгая подготовка надобна. А медведи у вас... у нас водятся?
— Хочешь на медведя? Да изволь! Ты охотился на них уже?
— Было дело, но я не сказать, чтобы очень опытный.
— Отлично! Так не желаешь ли сам выбрать место охоты? Если ошибешься — никто не узнает, корить да насмехаться не будет, меж братьями доносов не бывает... — Старший брат ощерил в улыбке крупные кривоватые зубы, и Лин осознал, что ранее, за все время короткого с ним знакомства, такой открытой и дружелюбной улыбки за ним не видел. Смех был, но смех — он разный бывает, а улыбка без усмешки — обычно приязненна.
— Я попробую. Лучше бы по карте...
— Ты и карты читать умеешь? Наличествуют, конечно! Вот карта.
Лин сначала спас ковер от когтей развеселившегося Гвоздика, намял ему уши, пристыдил, приструнил... К счастью, брат нисколько не сердится... Потом уже присел к столу, изучать карту.
— Думаю, вот сюда, к излучинам. — Лин вопросительно взглянул на старшего брата, но тот был непроницаем.
— Почему, позволю себе полюбопытствовать?
— Здесь предгорье, полно водопадов, если верить карте. Рыба должна идти на нерест, и там, на порогах, она должна скапливаться. Стало быть, именно там медведь жирует на рыбе... Я что-то не так сказал?
— Так, так. Ох, и смышленый у меня младший брат! Именно так! Там, где Кривая и Бирюзовая почти сходятся, там у нас самое медвежье место! Прямо в точку! Керг! Коней! Свору не брать, сами поохотимся! Луки, рогатины, вот это вот чудище — и довольно будет снаряжения. Ну, мечи с секирами и ножами — это само собой... При удаче — там же и пообедаем по-походному.
Чем дальше они продвигались к намеченному месту, тем явственнее ощущалось присутствие в округе медведей. Вся охотничья ватага состояла из братьев Та-Микол, двух слуг — Керга и другого, при Лине... Лин никак не мог запомнить его имени... Ропс его зовут, молодой парень по имени Ропс... Пятым — безымянный посыльный, на всякий случай. Конечно же, впереди — главный на всем белом свете охотник Гвоздик, мирные лошади не в счет... И десяток охранников. А большая охрана и не нужна, в центре родовых-то владений, вдали от границ... След!
— Свежие следы, вон, от дерьма чуть ли не парок идет. Что скажешь, брат? — Дамори Та-Микол опять обратился с вопросом к младшему брату, Лин конечно же, волновался, понимал, что его испытывают...
Лин спрыгнул с седла и пошел по цепочке следов, четко отпечатавшихся в приречной глине.
— Гвоздик, кыш! Убери морду. Сейчас тебя в замок отошлю, одного, без присмотра! Зайцы нападут и съедят. — Но Гвоздик не испугался зайцев, никто его не прогонит на самом-то любопытном месте. Просто надо притвориться вдумчивым и тихим.
— Ну, что?
Лин вновь поднялся в седло и подъехал поближе к брату.
— Это молодой медведь, самец, шести локтей росту примерно, здоровый для лесного, однако явно, что не горный. Согласно карте, скоро мы прибудем на место и его увидим. Может, и не только его.
— Хм... Почему молодой? При таком-то росте?
— Лапы, когти — все четкое, без шрамов, побитостей, когти не тупые, сами следы не столь глубокие, как могли быть. Стало быть, не стар, не тяжел. И мех темнее, чем у горного.
— Так может, это нестарая крупная медведица?
— При таком росте — это была бы взрослая матерая медведица. А лапы, как я говорил, все четыре без побитостей и шрамов, а маленьких медвежонковых лап вокруг не видать, хотя должны бы быть, при этакой стати у самки...
Дамори Та-Микол поморщился непонятным образом и продолжил вопросы:
— А рост ты как вымерял?
— Измерил поперек отпечаток передней лапы — он чуть больше полутора пядей, сиречь половина локтя с краешком. Мысленно уложил ее дюжину раз на одну линию...
Старший брат перестал морщиться и расхохотался:
— Нет, ну это же надо! Еще чуток, и я тебе завидовать начну! Все истинно. Скоро мы воочию увидим этого молодого крупного самца. Ну, что — видите, какой у меня брат???
Слуги, повинуясь знаку молодого князя, уткнулись улыбающимися лицами в гривы, поклонились Лину: да, юноша еще очень молод — но уже отнюдь не сосунок, по повадкам виден истинный охотник и воин...
Потом был привал после успешной охоты, обильный обед, с умеренным весельем, но почти без вина. После обеда уже Дамори Та-Микол приказал шести воинам охраны отвезти разделанную медвежью тушу в замок, всех остальных сопровождающих и слуг отсадил ко второму костру, нарочно для этой цели разведенному, а сам, вместе с Лином и его верным Гвоздиком, остался у первого...
— Знаешь, братишка, я ведь тоже, как и родители, впервые так счастлив за последние годы. Теперь у меня есть брат, и многое, многое в моей жизни пойдет иначе, в лучшую сторону...
Дамори Та-Микол раскрыл перед Лином душу, и Лин в очередной раз поразился, насколько люди в этом мире бывают открыты и доверчивы, почти как Мотона. Ему ведь довелось с немногими общаться, и то это были Зиэль и Снег, которых — ну никак не назовешь простыми и прозрачными... И это внезапная человеческая открытость смутила Докари-Лина, однако же и обрадовала, и он дал себе клятву: при случае быть столь же откровенным со старшим братом, которого, как оказалось, можно любить всей душой.
С некоторых пор немилость богов словно преследовала род князей Та-Микол: дети плохо рождались. Если в иных знатных семьях бывало по десять и пятнадцать детей, то... У маркизов Короны еще меньше рождается, но там особый случай, тут и сравнивать невозможно... В обычных же дворянских семьях и больше бывало, по двадцать детей... А как иначе, если мир суров и постоянны войны, большие и малые, с внешним супостатом и с соседями, и с дорожными разбойниками, и со стихиями, и с болезнями, и с судьбой... И просто дуэли... Чтобы выжить в этом мире, дворянский род просто должен быть ветвист и обширен... Но у Ореми Та-Микол — всего лишь трое рождены, причем одна умерла при рождении, а другой исчез бесследно, играя во дворе... В те кошмарные дни, когда Докари внезапно исчез, казнили и до смерти запытали два десятка нянек и слуг, но никто ничего не видел, и никто ни о чем не узнал, ни розыском, ни магией... И Дамори Та-Микол остался единственным сыном и наследником... Которому, с тех пор, строго-настрого, свирепейшим приказом отца было запрещено участвовать в войнах и вообще покидать пределы княжества. Их матушка, Ореми Та-Микол, утратила способность рожать детей, это подтвердили знахари и лекари, не от возраста, а от каких-то телесных нарушений, связанных с предыдущими родами... Но мало того: когда княжич Дамори Та-Микол женился, то его дражайшая супруга, Югари Та-Микол, тоже так ни разу и не забеременела... И Дамори не собирается с нею разводиться, невзирая на то, что терпение у отца и матушки его вот-вот лопнет... Да хоть бы и на казнь отправили — он с Югари не разведется, от нее не откажется... И тут вдруг свершилось чудо: боги вернули семье второго сына. Да еще такого! Теперь семья спокойно может жить и ждать. А ему отныне разрешено будет идти на войну, рядом с отцом, как это и подобает воину и мужчине, зная, что в случае чего есть у рода сын и наследник, который получил лучшее воспитание на свете, какое только можно представить, и который...
— Я счастлив, братишка, я всем этим воистину счастлив! Сегодня уж нам не успеть, пора в замок, к матушке, а завтра с утречка поедем ко мне, у меня буквально в трех долгих локтях от замка дом, большую часть года я там живу, а не в замке, и покороче познакомлю тебя с Югари, не как в первый день. Полагаю, что немилость матушки к ней завершится наконец-то...
Лин отвернулся и взялся отнимать кость у Гвоздика. Это было безнадежным делом, но зато помогло Лину справиться со слякотью в ресницах, воина и будущего рыцаря никак не украшающей.
— И я... И я счастлив. Я так мечтал, что у меня будут отец с матерью и братья. А действительность оказалась лучше мечты...
В покоях сиятельной Ореми Та-Микол всегда запах свежих трав и цветов, естественный аромат, лишь самую чуточку подкрепленный магией, чтобы аромат этот был устойчив и при этом 'играл', как бы поворачивался то одною гранью, то другою...
Небольшую восьмиугольную залу обычно освещают горящий очаг и светильники на стенах. В каждой из четырех малых стен, простенков, по светильнику, в каждом светильнике по четыре свечи, да еще трехсвечник на маленьком резном столике, посреди комнаты, однако все эти источники света не способны до конца рассеять вечерний полумрак, тем более что дрова в очаге хотя и уложены для огня, но пока не горят. Вдоль двух больших стен, слева и справа от входной двери, расставлены ширмы, за которыми затаились четыре комнатные девушки, служанки сиятельной госпожи. Княгиня и Лин знают, конечно же, что девушки находятся там, но пока те молчат, затаив дыхание, их как бы и нет... К тому же девушкам хорошо известно: чем реже вспоминает об их присутствии сударыня, их госпожа, тем легче им живется. Нет, нет, госпожа никогда не отругает и не накажет попусту, либо за чужую вину, однако, она обязательно обнаружит оплошность и ошибку, стоит лишь ей обратить свой высочайший взгляд на любую из них... Но сейчас она всецело занята сыном... и хвала всем богам за это!
