Тень кондотьера

В конце концов я не выдержал, поставил наполовину опустевшую чашку на стеклянную поверхность столика и, нарушая молчание, проговорил доверительно:

— Жаль мне девчонку, не должно было этого случиться. В первый раз я так оплошал.

— Судьба не Маша Помидорова, — очнувшись, ответила мне на это Альбина, — её не обманешь.

И похлопала ободряюще по коленке.

— Это-то понятно, однако всё равно... Тошно мне, Альбина. Понимаешь, тошно. Он ведь ничего ей не сказал насчёт того, кем теперь станет. Не предупредил. А это неправильно. Это не по совести.

— Может, и не по совести. А только вот что я тебе, Егор, скажу: очень хорошо, что он ничего ей не сказал. Это очень здорово.

— Как так? — удивился я.

— А ты представь, что он предупредил бы, а она возьми и согласись.

Я пожал плечами.

— И что? Что в этом плохого? Так хоть честно было бы.

— Да погоди ты со своей честностью, — одёрнула меня Альбина. — Ты понимаешь, что девчонка тогда бы точно учёной-кручёной стала? Не стерпела бы, словечко согласия произнесла бы в истоме любовной, и всё. Это был бы уже ритуал чистой воды. Понимаешь, Егор? Ритуал. Ох, ах и всё. И нет возврата. И понеслась езда по кочкам. Учёные они, Егор, нам природным не чета. Они — о-го-го. Они, знаешь, какие?

Знал, конечно, как ни знать, не первый год, наверное, на свете живу. Ведьмы по природе своей делятся на две первостепенные категории: на ведьм прирождённых и ведьм учёных. Прирождённой или по-другому природной ведьмой становится, к примеру, девочка, у матери которой уже родилось до неё шесть дочерей и ни одного сына. Природной ведьмой также становится девочка, рожденная вне брака женщиной, рождённой вне брака, при условии, что мать её тоже была рождена вне брака. Помимо того, природной ведьмой обязательно является дочь ведьмы. Она уже будет не просто прирождённой, но ещё и так называемой потомственной ведьмой. Альбина, кстати говоря, потомственная. Редко, но бывают случаи, когда прирождённой ведьмой становится девочка, которую прокляли ещё в утробе матери. Тут колдуну-злопыхателю (ну или колдунье-стерве) нужно подгадать момент, когда будущая мать делит ложе с любовником. Сделать это не так-то легко, оттого подобные случаи редки.

Что же касается учёных ведьм, то таковыми становятся девушки, получающие сверхъестественные способности и первоначальную Силу либо от другой учёной ведьмы, либо напрямую от Отверженного. Отверженный (он же Многоликий, Падший, Тысячеискусный Изобразитель, Творец иллюзий, Ахеронский комедиант и Князь Тишины) — демон, который, в отличие от других демонов сам себе хозяин. Его не создавал какой-либо великий маг по образу, вызванному перевозбуждённым сознанием. Будучи когда-то давно человеком, великим магом по имени Шлом Халахлом, он сам себя в демона превратил. Возжелав возвыситься над остальными, отдался в одну из Ночей Обращения всей душой Запредельному и тем сладил дело. Теперь появляется в Пределах, когда захочет, и уходит в Запредельное, когда пожелает. Ведёт себя крайне бесцеремонно и способен ради достижения своих целей принимать тысячи обличий. Кроме того, он обладает властью над другими демонами. Не над всеми, но над большинством. И вот если какая либо женщина, стремящаяся стать ведьмой, сумеет пригласить к себе Отверженного (а такие действенные ритуалы существуют), он может исполнить её просьбу. Если его, конечно, плата устроит. А в качестве платы он может попросить много чего. Даже близкого убить.

Это всё касается, разумеется, исключительно генезиса. А если говорить о феноменологических отличиях между прирождёнными и учёными ведьмами, то основное отличие состоит в том, что прирождённая может исправить причинённый людям вред и даже доброе дело сотворить, а учёная, особенно получившая Силу от Князя Тишины, — никогда. По своей воле, конечно, никогда. Принудить-то можно, если постараться. Если очень-очень постараться.

— Слушай, Альбина, — глядя на своё перевёрнутое изображение в её разноцветных глазах, спросил я после небольшого размышления, — а с чего ты взяла, что Лера стало бы учёной? Золотой дракон отнюдь не Князь Тишины. Не отверженный он, но призванный.

— С чего? — Альбина на секунду задумалась. — Да не с чего. Нет, ну понятно, что чисто учёной эта ваша залётка не стало бы. Но больше бы её в ту сторону тянуло бы, потому как на душу легла бы тень осознанного решения.

Обмозговав слова немало сведущей в этих тонких делах старой ведьма, я согласился:

— Да, тогда, пожалуй, действительно хорошо, что Лера ничего заранее не знала. Вот уж чего не хотелось, так это, чтоб она стала учёной. — И тут до меня дошло: — Слушай, мать, но ведь и прирождённой она у нас не будет.

— Нет, конечно, — подтвердила Альбина. — Она, Егор, будет отражённой.

— Отражённой?

— Ну, да. Именно так называют тех наших сестричек, что ведьмами случайно становятся. Ведь случайно же ваша девчонка ведьмой стала. Ведь так получается?

— Уж точно не специально, — подтвердил я. — Интересно, а почему их так называют?

— Отражёнными? — Альбина пожала плечами. — Честно говоря, Егор, не знаю. Называют так, и всё.

Подумав недолго, вспомнив кое-что, я поделился с ней предположением:

— На латыни "отражение" будет "reflexus". Знаю, что в живописи рефлексом называют оттенок, возникающий при падении на объект света, отраженного от других объектов. Видимо, тут какая-то аналогия.

— Умный ты у меня, дракон, — не то за меня, не то за себя порадовавшись, сказала Альбина. Улыбнулась ласково и провела ладонью по моей щеке: — Ты когда-нибудь бреешься?

— По великим праздникам, — промямлил я, после чего спросил о главном: — Скажи, Альбина, что мне теперь делать?

— Ты это о чём?

— Да всё о том же. Что мне теперь с Лерой делать? Я ведь, откровенно говоря, за советом к тебе пришёл.

— Как чего делать? — подивилась моему вопросу Альбина. И уже в следующий миг показала, что по-прежнему не чужда благородным жестам и душевным порывам: — Поговоришь с ней, объяснишь, успокоишь. Потом ко мне приведёшь, буду её наставницей. Обучу всему, чему нужно. Потом проведём обряд первой ступени посвящения и выйдем на Тринадцатый день. Потом будет Ночь Инициации, первый полёт, первая запись в Книге теней и выбор фамильяра. Дальше как у всех — жизнь.

— А вспять повернуть нельзя? — без особой надежды, поинтересовался я.

— Смеёшься, что ли, Егор? — передёрнула плечами ведьма. — Всё, проехали уже. Теоретически до Тринадцатого дня можно сознание опрокинуть, но кто когда пробовал? Дураков нет рисковать. Не думаю, что она у тебя дура, каких свет не видел. Да не переживай ты так, Егор, всё нормально будет. А сейчас я зелье для неё сварю.

— Какое ещё зелье? — напрягся я.

— Знатное зелье. Уже завтра к вечеру её ломать начнёт, причём, здорово ломать. Так что нужно будет кое-чего выпить. Фармакопея несложная: пустырник, сушеница, василисник, всё такое прочее. Простенькое средство, но верное. Пойду, тряхну стариной. Поколдую.

— С тобой пойду, — сказал я, вставая. — Заодно и покурю.

— Нет, нет, нет, — запротестовала Альбина. — Курить на балкон иди. Пока зелье будет готовиться, на кухне — ни-ни. А если боишься, что чего-то не того наварю, то зря. Не идиотка травить. Расслабься.

— Да не думал ничего такого, — сострил я невинное лицо. — Надо — вари.

И, обойдя столик, направился к балконной двери.

— Кстати, Егор, — остановила меня Альбина, — Совсем забыла спросить, что у неё там с родственниками?

— Неужели так важно? — изумился я.

— А как ты думал? Конечно.

— Сирота она. Мать при родах умерла, отец погиб. Растила бабка, но и она уже... Сирота короче.

— Это хорошо, — задумчиво протянула Альбина. И, когда я удивлённо хмыкнул, тут же исправилась: — Не в том смысле хорошо, что... А в том... Ну ты понимаешь. А она случайно не засланная? Откуда взялась?

Пришлось рассказать:

— Она ко мне по объявлению пришла. Помощница нужна была, дал объявление в газету. Приходили разные... Всякие там. Корчили из себя принцесс, подкинутых в рыбацкую лачугу. А Лера... Лера — нет. Лера, она нормальная. Без особых претензий. Зашла, а я как раз пуговицу к пиджаку пришиваю. Ничего не сказала, отобрала у меня иголку, сама взялась пришивать. Да так и осталась.

— Вот так вот у нас на Руси ведьмами и становятся, — не то с одобрением, не то с осуждением (я так и не понял) прокомментировала Альбина мой короткий рассказ. — Ну, это хорошо, что с улицы пришла. А то мало ли.

И с этими словами отправилась на кухню.

А я вышел на балкон, там уселся в старомодное дерматиновое кресло и, глядя на ослепшие окно противоположной пятиэтажки, закурил неспешно. После первых затяжек, подумал, что нужно будет как-нибудь отблагодарить Альбину за помощь. Обязательно Например, подарить ей Ожерелье Дракона — то самое ожерелье, что досталось мне в наследство от предыдущего хранителя Вещи Без Названия достопочтенного Вахма-Пишрра-Экъхольга. Давно она мечтает стать хозяйкой этих ста семи волшебных жемчужин. Перед каждым своим днём рождения намекает, что не прочь получить их в подарок. И ничего удивительного, а тем более предосудительного в том нет. Понятное желание. Всякий знает, что если растворить жемчужину из Ожерелья в яблочном уксусе да выпить этот раствор в ночь на Ивана Купала, враз на тридцать лет помолодеешь. И что важно речь идёт вовсе не о телесной молодости (тело в тонусе поддерживать любая ведьма способна), речь идёт о молодости душевной. Об остроте восприятия жизни. А это совсем другой коленкор. Тут классический unguentum malaferum или какая другая колдовская мазь не поможет.

Точно, решил я, так и сделаю. Правда, собирался дочери Ожерелье подарить на совершеннолетие. Ну что ж, не судьба, подарю что-нибудь другое. Тем более никакой дочери у меня в помине нет, и в ближайшее время не предвидится.

Докуривал вторую сигарету, когда, выключив в комнате свет, на балкон вышла Альбина. В одной руке она держала распечатанную бутылку красного вина, в другой — два пузатых бокала и горящую свечу в затейливой плошке. Как это всё у неё не вываливалось из рук, не понять. Циркачка, да и только.

— Всё, — доложила она с порога, — сбор составила, отварила, поставила на медленный огонь выпаривать. Часа через два... чуть больше будет готово. Ещё порошок нужно будет один добавить, присадку, но это потом. Ты как, не торопишься?

— Уже нет, — сказал я, забирая у неё бутылку и бокалы.

Поставив плошку со свечой на карниз, Альбина села в кресло напротив. Вытащила ментоловую сигарету и прикурила от горящей моей. Выпустив дым, сказала:

— Давно так ночью не сидели.

— Давно, — согласился я.

— А помнишь, в семидесятых выезжали в Еловую Падь? Покупали кило триста сервелата, мне — шампанского, тебе — маленькую. Всё это съедали-выпивали и любили друг друга под лыжным трамплином. А ночью я летала. Помнишь?

— Конечно, помню. Летала. Пометая помелом. Всё помню. Помню даже, что из-под левой подмышки у тебя пахло тогда цикорием, а из-под правой — абрикосовой пыльцой.

Правду сказал. Но не поверила мне ведьма, упрекнула, отмахнув дым от лица:

— Врёшь ты всё, дракон. — Но потом не выдержала и всё же полюбопытствовала: — Ну а шея чем пахла?

Я вначале разлил вино по бокалам, протянул ей один и только тогда ответил:

— Полынным мёдом.

Альбина поднесла бокал к губам, но выпить не смогла, прыснула. Понимая, что припомнила она что-то забавное, я, разумеется, заинтересовался:

— Ты чего?

— Вспомнила, как однажды в феврале восемнадцатого приставала к тебе, а ты...

Не сумев договорить фразу, она вновь прыснула. И вновь.

— Ну-ну говори, — сгорая от нетерпения, потребовал я. — Ты приставала, а я что?

— А ты... А ты говоришь... — Давясь смехом, она очень похоже спародировала меня: — В городе революционная ситуация, а ты лезешь тут со своей аффектацией.

— Что, правда? — не поверил я. — Прям так и сказал? Не может этого быть. У меня и слов-то таких в лексиконе нет. Шутишь, поди.

— Точно-точно, так и сказал.

— Ну... Ну прости тогда дурака.

— Простила уже, — махнув ладошкой, великодушно изрекла Альбина. Сделала добрый глоток и тут же огорошила: — Но никогда не прощу.

Усмехнувшись, я развёл руками — ну, что ж поделать, буду с этим жить.

Затем мы ещё где-то полчаса пили вино, вспоминая былое. И вспоминали былое, распивая вино. Вино было с богатым букетом, воспоминания, как оказалось, тоже не прокисли. Ну, а когда мы ещё не утомились пить вино, но уже устали вспоминать, я воспользовался очередной паузой, которые в нашей незатейливой, лишённой дурацкого глубокомыслия беседе возникали всё чаще и чаще и делались всё длиннее и длиннее, и спросил Альбину о наболевшем:

— Скажи, ненаглядная моя, а на ком из наших ведьм лежит родовое проклятие?

— Смотря какое, — ответила она. — Разные же бывают.

— Я про то, из-за которого они полюбить никого не могут?

— Полюбить? — Альбина удивлённо вскинула правую бровь. — Такого проклятия нет, Егор, и быть не может. Любовь никаким проклятьем не запретишь. Она сильнее Силы. А вот с мужиками не все сестрёнки спать могут без последствий. Это да. Это есть такое. Слышал что-нибудь про чёрных вдов?

— Паучихи есть такие, — вспомнил я. — Сжирают самцов.

— Вот, — кивнула Альбина. — Так и эти проклятые.

— В каком смысле? Партнёров своих, что ли, съедают? Дамы — каннибалы?

— Ну, придумал тоже! Нет, конечно. Просто мужики, которые с ними переспят, умирают потом на одиннадцатый день. От разного. Кто от чего. У кого сердце прихватит, кто под электричку попадёт, кого в драке убьют.

— Нормально, — удивлённо протянул я. — Надо понимать, не снимаемое проклятие?

— Нет, конечно, — ответила Альбина категорично, затем глотнула вина и поправилась: — Ну, почти нет. Там до таких высоких дядек-тёток нужно достучаться, что лучше и не начинать об этом думать

— И что, много у нас в Городе чёрных вдов?

— Троих точно знаю. Во-первых, молодая наша, перспективная проклята. Ирма Ахатова. Командирша... А ведь помню её девчушкой в белом с яблоком спелым. Н-да... Ну и вот. Ирма, значит. Потом ещё гадина эта....

— Всё, Альбина, спасибо, — услышав всё, что хотел, остановил я ведьму. — Дальше не нужно.

Она посмотрела на меня изумлённо и, сложив в голове два и два, поинтересовалось:

— Слушай, а чего это ты вдруг вдовами озаботился?

— Да так, — неопределённо пожал я плечами. — Дело одно расследую.

— Ну-ну. Небось, Ирма подкатывает? Да? Точно — подкатывает. Она подкатывает, а ты, почувствовав что-то неладное, струхнул. Правильно, что струхнул. Хотя, ты же дракон, чего тебе... Ой, мама, чего-то мне в голову винцо-то... Всё. Мне уже достаточно. Мне же ещё зелье... Трам-па-пам.

Она встала, взъёрошила мне волосы и неуверенной походкой направилась в комнату.

Спать мы в ту ночь легли вместе. То ли так захотели небеса, то ли просто потянуло. А может, раствориться друг в друге — было в ту ночь единственным способом не раствориться в том тёмном, что выползло из растревоженных воспоминаний и навалилось на нас всей своей жутью. Как бы там ни было, но легли в одну кровать и уснули не сразу. Шальная игра в четыре руки и четыре ноги помешала.