— А что существуют только эти товарищи? — спросил Эдуард.
— Не понял — сеньор Толстозадов, громко положил на стол позолоченную авторучку.
— ‘’Господи, как он похож на него, как вылитый. Господи, так это он и есть, почему похож?’’ — думал в эту секунду Эдуард.
Сеньор Толстозадов замолчал, что-то рассматривал на столе.
— Они, — Репейс и Ефимози у них главные? — уточнил Эдуард, не дождавшись ответа.
Сеньор Толстозадов громко рассмеялся.
— Это — эмиссары, мой дорогой. После них просочится вся нечисть, такого вида, что у вас не хватит воображения представить себе какие там индивиды и что самое главное, какие сюрпризы, они вам подготовили. И куда денутся все планы по высадке елочек на центральном проспекте, вся комфортная идиллия, торговые центры, и все чем вы живете, мои дорогие. То за что мы боролись долгие годы из-за дня в день.
Слюни брызгали в разные стороны. Он разошелся на полную катушку в изложении своих душевных переживаний. Лицо покраснело. Одно веко начало дёргаться, голос, меняя интонацию, опускался в низкие тона, затем переходил в очень высокие тона. Все это мучительно вторгалось в испуганное сознание Эди, он в свою очередь, топтался с ноги на ногу, перенося тяжесть своего тела, справа налево.
— Вы говорите страшные вещи — выдавил из себя Эдуард в тот момент, когда сеньор Толстозадов вытащил из кармана своего серого пиджака, белый с синей каемкой по периметру платок и начал обтирать им вспотевший лоб.
— Я еще не закончил с этими, как вы говорите, страшными вещами. Великое дело можно изгадить очень просто. Вам, видимо, кажется, что кто-то создал для вас нерушимую основу, а вам теперь ничего ненужно делать и просто наслаждаться существующим укладом жизни — балдеть, дурачиться, радоваться. Только все вам, лишь кажется, потому что ничего незыблемого нет, и не может быть. Все создается работой, упорством и конечно умением. Если хотите знать больше — предательством, лицемерием, наплевательством. Избранная часть живет за счет основной массы тупиц, которые не могут и не желают чего-либо понимать. Но всегда существует опасность появления, так называемых товарищей. С этим и велась всегда борьба и не всегда успешно, как вам известно, Эдуард Арсеньевич. Масса страшная вещь, нужна искра, толчок и все может полететь в тартарары — сеньор Толстозадов замолчал, переваривая сказанное.
— Теперь идите, готовьте документы для закрытия этой фабрики — сеньор Толстозадов поднялся со своего кресла, подошел к окну, и Эдуард понял, что в очередной раз сходит с ума.
Облик толстяка изменился. Вместо серого костюма современного покроя, Эдуард видел черный фрак. По пухлым щекам сеньора Толстозадова распустились густые бакенбарды, а на голове был одет черный высокий цилиндр, знакомый Эдуарду, кажется всю сознательную жизнь. Толстая холеная рука сжимала набалдашник черной трости. Пальцы были украшены тремя огромными перстнями с большими бриллиантами и только, от чего-то во рту Толстозадова отсутствовала огромная, коричневая сигара, от которой обязательно должен был идти белесый дымок, но Эдуард был почти уверен, что следующая секунда, не спросив разрешения, вот-вот родит ожидаемую им сигару.
Сеньор что-то бурчал себе под нос, и Эдуард затаив дыхание, осторожно ступая задним ходом, покинул кабинет. Затем еще минуту стоял в коридоре, пытаясь успокоиться.
…Архип Архипович и без того долго засиделся в компании своего старого знакомого Игната Ивановича. Стариковский разговор ничего, не стесняясь, все время вертелся возле общих воспоминаний. Они были главной пищей общения, лишь изредка и, как бы совсем невзначай, допускали они в свою епархию мимолетные вставки сегодняшнего времени, которые содержали в себе насущную обыденность, тяжелого в своем однообразии бытового бреда.
Хотя нельзя реальность, как бы она не была скучна, назвать бредом. Будет это неправильно и, к тому же совершенно ни в тему, и нет в повседневности ничего болезненного, — пусть муторно и противно. Иногда бывает и по-другому, от удовлетворения сделанного образуется заслуженная простота, реже от сказанного, но, несмотря на текущие метаморфозы, Архип Архипович воспринимал свою будничную жизнь, именно словом бред. Почему и откуда он взял это, и что чувствовал, с чем сопоставлял размеренный ход все быстрее уходящих от него дней и часов, но давно и прочно закрепил за собой перевернутое понимание, как себя самого, так и всего окружающего.
— Пойду я Игнат. Кости ломит что-то. Может двинешь со мной, попробуем еще малость сообразить — поднявшись со старенького дивана, на такой же видавшей виды веранде, произнес Архип Архипович.
— Нет, Архип, иди уже, не томи душу. Сейчас моя бабка заявится, начнет причитать. Уйду совсем с дерьмом съест — ответил Игнат Иванович.
— Как знаешь, мое дело предложить.
— Так ты ничего конкретно не предлагаешь, а так, может, что сообразим. Где соображать? В долг мне Клавка не нальет, сам знаешь и тебе тоже.
— Что сразу Клавдия. Пойдем к Фоме или, вот Рыжая борода, мне, как земля колхозу должен — уверенно предложил Архип Архипович
— Это тот, что у Натальи квартирует. Глянешь на него, придурок, придурком. Идет борода вперед торчит и сам несется, так, как будто его кто ошпарил — засмеялся Игнат Иванович, разминая желтыми от курева пальцами очередную сигарету.
— Чудаковатый мужичок, ничего не скажешь. Ты еще не все про него знаешь — Архип Архипович снова присел на продавленный диван, рядом со старинным другом.
— Помнишь Архип — начал Игнат Иванович.
— Давай затем с этим помнишь. Пойдем к бороде, денег возьмем, а тогда уже и поговорим по душам — возразил Архип Архипович.
— Мы с тобой уж сорок лет, как все по душам — вновь засмеялся Игнат Иванович.
— Не переживай, чувствую, что уж недолго нас осталось по душам лясы точить.
— Опять завел старую пластинку. А вот помнишь Саньку, как он тогда деда Василя изображал. Теперь может, кто нас с тобой изображает.
— Нет, Игнат, им сейчас до нас дела нет. Прошли те времена, когда все в одном мире существовали. Кануло хорошее время в небытие — грустно не согласился Архип Архипович.
— Ну, пойдем тогда — поднялся с дивана Игнат Иванович, суставы в его коленях громко хрустнули.
— Старость — не радость — изрек он, вместе со скрипом позвоночника, избитую поговорку.
— Сем килограммив получается — приемщик, коверкая слова среднеазиатским акцентом, сообщал Рыжей бороде итог его визита в массе.
— Давай еще раз взвесь, там больше на табло было — не согласился с первоначальной информацией борода.
— Конечно больше был, я за грязь и ржавчин списываю — уверенно произнес приемщик.
— Это где видано, чтобы там грязи столько было — бурчал Рыжая борода.
— Такой правил, не хочешь, иди в другой мест — стоял на своем приемщик.
— Ладно, давай — неохотно согласился борода.
Приемщик отошел в темноту гаражного бокса. Через минуту вернулся с потрепанным кошельком. С помощью калькулятора умножил вес на цену и начал грязными пальцами отсчитывать скомканные бумажки.
— Еще сейчас принесу — сказал борода, аккуратно пересчитав деньги.
— Давай, быстр, скоро закрывай, я уже.
— Подождешь, две ходки у меня еще — заявил Рыжая борода.
— Э нет, завтра принесешь, последнее. Где добыл стольк добра?
— Места нужно знать — расплылся в самодовольной улыбке борода.
— Давай, быстр — произнес приемщик ему вслед.
Торопить бороду и не было никакой необходимости. Он, отмеряя метры огромными шагами, выдувая из ноздрей струи воздуха и глядя на свои униформенные боты, быстро набрал крейсерскую скорость. Пыль поднималась, рядом бежала маленькая дворняжка, а через десять минут, борода с двумя сумками снова стоял возле азиатского приемщика.
На этот раз Рыжая борода не стал вмешиваться в работу приемщика. Тот отложил в сторону несколько предметов, произнес.
— Не пойдот.
Борода и после этого не стал спорить, от того что и сам сомневался в цветметности данных изделий.
— Ты что Андрюха, бабку Наталью обворовал — раздался голос Архипа Архиповича.
Рыжая борода застыл на месте. Архип Архипович с Игнатом Ивановичем подошли к нему вплотную и, как ни в чем не бывало, поздоровались с ним за руку. А приемщик в это время повторял процедуру с отсчитыванием помятых купюр.
— С половья, что ли с бабкой металл сдаете — добил Рыжую бороду, своим предположением Игнат Иванович.
— Да, я думаю, сдам весь этот хлам, а затем бабке скажу. Обрадуется, она, деньги получив — покраснев, ответил Рыжая борода.
— Первым делом, пойдет узнавать в какую цену принимают металл, а уже потом тебя оглоблей по спине отходит, чтобы не пакостил — засмеялся Архип Архипович.
Рыжая борода мялся с ноги на ногу. Приемщик передал ему деньги.
— Завтр заходи — сказал он и скрылся в темноте гаражного строения.
— Что еще есть на завтра? — спросил Архип Архипович и тут же добавил.
— Ладно, пойдем Андрюха, угостишь хорошенько стариков и дело с концом.
— Пойдем, сам хотел предложить — обрадовался Рыжая борода.
— К тебе пойдем? — спросил Архип Архипович.
— Пойдем ко мне — смело предложил Рыжая борода.
…Шкатулка из неизвестного металла, потемневшая от воздействия земли и времени, стояла на старом серванте возле небольшого телевизора. Рыжая борода приволок свое сокровище в дом, чтобы еще раз посмотреть странное содержимое, которое тянуло его к себе чем-то недоступным для понимания, но четким и сильным, мелькающим на задворках мозга подсознательно
Очень давно, Рыжей бороде посчастливилось совершить две находки, и он прекрасно помнил этот таинственный прилив возбуждения перед неизвестным, загадочным. В те годы он еще не знал сексуального влечения, не маячила еще в его голове всепоглощающая алчность. Поэтому пережитое ощущение далекой тайны сильно ударило в его детское сознание.
Нашел он в те далекие дни, две царские монеты — серебром. Искал полосатых червей, собираясь на рыбалку, а ему подвернулся волшебный отголосок давно ушедшего времени. Монеты были темные, покрытые непонятного свойства налетом. Он долго очищал их, тер и мыл. Приведя их в надлежащую форму, спрятал в коробке, где хранил очень много всякого барахла, которое казалось ему самым важным и ценным из того, что имеется в жизни.
Прятать свое достояние долго ему не удалось. Однажды вечером он забылся, и в комнату тихо вошел отец. Андрей не услышал его и увидел рядом с собой, лишь когда почувствовал его присутствие.
— Откуда это у тебя? — спросил отец.
— Нашел — честно ответил, он тогда.
Лицо отца было опухшим от слишком частого употребления спиртного. Кожа топорщилась глубокими морщинами, а карие глаза уже давно впали в глубину глазниц. Рано поседели волосы, жесты были медлительны, слова спокойны.
Одетый в старый кургузый пиджак и такие же брюки, он пришел с работы на три часа позже и должен был быть, привычно пьян, но сегодня вечером отец от чего-то выглядел абсолютно трезвым, и от него не исходил обычный для Андрея запах свежего перегара.
Отец присел на кровать Андрея, протянул молча руку, и Андрей отдал ему две драгоценные монеты. Отец недолго рассматривал их. Андрей думал, что он сейчас вернет ему монеты назад, сказав что-то вроде.
— ‘’Здорово сынок’’.
Но он сказал совсем другое.
— Андрюша ты понимаешь, что такие вещи не принадлежат тебе.
— Но папа, я их нашел — ответил тогда Андрей, но уже при этом почувствовал волну наползающего странного испуга, который опережая время на самую малость, подсказывал Андрею, что сейчас, тяжелая, темная ладонь папы сомкнется, унося с собой самое дорогое, что есть у него сейчас.
К голове прилила кровь, она же непривычно застучала в районе висков. Напряжение нарастало, давило приближающейся истерикой, которая имела в себе рвущиеся наружу слезы. Отец от чего-то долго молчал, его лицо, как казалось, ничего не выражало. Андрей попытался дополнить.
— Папа я нашел их не у нас во дворе — хотелось этим обозначить, что это чужие монеты, но на отца его попытка не подействовала.
— Сынок, я заберу монеты. Так лучше будет и мама тебе то же самое скажет — тяжело с не наигранной грустью, сказал отец.
Слезы в одно мгновение преодолели последний рубеж и маленькими капельками покатились по детским щекам.
— Сынок не плачь. Ты молодец, сделал хорошее дело, найдя монеты. Теперь наша с мамой очередь, решить, что с ними делать.
Слезы продолжали бежать. Истерика отступила от Андрея, так и не начавшись. Отец ушел, забрав монеты. Андрей не заметил, как уснул в ту трагическую для него ночь. Монеты исчезли из его жизни, так же неожиданно, как и появились. Зато надолго врезались в его сознание четкие воспоминания об этом вечере, об уставшем и трезвом отце, горящим тусклым, чуть заметным с расстояния прожитых лет, светильником на фоне слегка зеленоватых обоев, на которых в изящной форме помещались красивые сплетения из неизвестных цветов, их листьев, их побегов…
…Через год, может немного меньше ему повезло снова. Погода в тот день испортилась через час после того, как сама же начала радовать, появившимся на голубом небосводе солнцем. Ветер вроде начал интенсивно по-хозяйски разгонять, застрявшие со вчерашнего вечера, стягивающие собою все вокруг, тучки. Андрей еще несколько раз подумал, стоит ли ему идти на рыбалку, но у него в двух местах уже сутки стояли драгоценные, сплетенные из алюминиевой проволоки — корчажки. И это предрешало все. Даже если бы дождь начал накрапывать с самого утра, то он все равно бы пошел, только оделся наверняка теплее.
Пройдя больше километра по круговой дороге, он вышел через густые заросли высокой, пахучей травы к берегу небольшой речки, которая, как и полагается, несла свою воду к более крупной реке. Получилось, что он немного ошибся или сбился с предполагаемого курса. Место, где находилась первая корчажка, находилось или справа от него, или слева. Он же оказался у крутого берега. Спускаться здесь было невозможно, и тем более не имело смысла, так как обманчивая своей глубиной вода подходила к самому отвесу земли. Андрей пытался сообразить в какую сторону ему идти, но долго не мог принять решения. Наконец-то убедив себя, что нужно вправо выше по течению. Если бы он был здесь — ниже, то вероятнее всего запомнил бы это место. Логическое рассуждение не подвело Андрея, и через пять минут он вышел на место, где ожидала его долгожданная рыболовная снасть.
