Иван Оченков Приключения принца Иоганна Мекленбургского

Охрана озадаченно молчала, со страхом поглядывая на меня. Аникита нехорошо смотрел на своих подчиненных, поигрывая плеткой. И только Анисим бочком-бочком протиснулся в камеру и стал осматривать стены, заглянул под немудреные нары и озадаченно хмыкнул.

— Эх, что за темница, герцог-батюшка, где же это видано, чтобы постели татям устраивать. Роскошествовать им нечего — раз уж попались, могли бы и на соломе перемочься.

— Чего?

— Чего-чего... Вон лаз какой под топчаном — оно, конечно, латинец телесами вельми велик, но жить захочешь — протиснешься.

Да, замок довольно древний, и тайн в нем, судя по всему, не счесть. Вот одна из них мне и попалась. Анисим, пройдя тайным ходом до рва замка, нашел лишь брошенную сутану падре Игнасио. Интересно, много ли таких ходов в Гюстрове, и самое главное — много ли людей о них знают? Ну чего бы сначала иезуита не допросить, а потом с этими напыщенными индюками беседовать? Перетоптались бы в прихожей, паразиты. Ох, лихо мне!

Похороны герцога Адольфа Фридриха и герцогини Маргариты Елизаветы были проведены со всей возможной пышностью. Мне нужно было выгадать время, а послам волей-неволей пришлось участвовать во всех этих церемониях. Когда наконец вернулись лазутчики и принесли мне необходимые сведения, я вздохнул свободнее. Ну что можно сказать, я, конечно, не ожидал, что король Сигизмунд пошлет в Мекленбург своих крылатых гусар, но все же ждал большего уважения, что ли. К нам двигалось ровно четыре хоругви польской кавалерии. В каждой из них было примерно десятка четыре великопольских шляхтичей. Правда, у каждого доблестного воина было два-три пахолика-оруженосца. К тому же путешествовали ясновельможные паны с комфортом, у самого бедного было минимум два воза в обозе со всяким припасом, шатрами и утварью. Если помимо воинов посчитать всех обозных и прислугу, две тысячи народу как раз и набиралось. Активных, так сказать, штыков и сабель было сотни четыре, остальные тыловики.

Выслушав рассказ Тимофея, я призадумался. У меня под ружьем почти две тысячи солдат. Конечно, большинство из них новобранцы, но два месяца муштры не прошли даром. Стрелять-маршировать умеют, когда-нибудь начинать надо, так почему не сейчас? Я ясновельможных панов в гости не звал, сами пришли. Герцогство тут мое, и я решаю, кто просто прогуливается, а кто охренел без меры. Репутация опять же дело такое, требует постоянного подтверждения. Герцог Мекленбургский Иоганн Странник чем известен? Правильно, тем, что отморожен на всю голову и никаких правил на войне не признает. Подданным надо напомнить, кто в доме хозяин, а то моду взяли указывать моей светлости, воевать или нет. Соседям тонко намекнуть, что пропускать ко мне вражеские войска не есть гут. Особенно померанским — тоже мне родня называется. Правда, нельзя исключать возможности, что поляки вломят мне. Бывали, знаете ли, прецеденты. Будь у поляков крылатые гусары — я бы поостерегся, но шило в сиятельной заднице настойчиво требовало решительных действий.

После того как прошли похороны, я решительно заявил послам, что устал от траурных церемоний и хочу поохотиться. Предложение было встречено с восторгом, и рано утром мы отправились. Послы, и без того обычно выряженные как попугаи, разоделись в пух и прах. Моя свита, впрочем, вполне им соответствовала. Своих московитов я, от греха подальше, отправил подальше. Они с поляками плохо друг на друга реагировали. Подальше — это к границам моего богом спасаемого герцогства. Едва мы скрылись в окрестных лесах, оберст-лейтенант Хайнц Гротте поднял войска и повел их вслед за русским региментом.

Поохотились мы на славу, послы и виднейшие дворяне мекленбургской земли вдоволь настрелялись, напились и нажрались на природе. Повара сбились с ног, обслуживая свору высокопоставленных бездельников. Винные погреба Гюстрова и Шверина серьезно подсократили свое содержимое и ассортимент, но дело того стоило. На третий день продравшие глаза высокопоставленные гости обнаружили, что находятся довольно далеко от Гюстрова. Вокруг воинский лагерь, а мы стоим на дороге, и впереди граница с Померанией.

Место выбрали по моему настоянию. С одной стороны болото, с другой — довольно густой лес. И прямо перед нами польский отряд. Еще во время охоты я послал начальствующему над ним пану Одзиевскому послание, в котором предельно вежливо интересовался — какого лешего подданные короля Сигизмунда забыли в моих землях? Дескать, я имперский князь, в своей вотчине полноправный хозяин, и не хотят ли ясновельможные паны в связи с вышеизложенным убраться подобру-поздорову.

Если бы я заявился в польский лагерь и щелкнул каждого шляхтича по носу, это не стало бы бо́льшим вызовом в данной ситуации. Я грешным делом думал, что ясновельможные тут же попрыгают на коней и поскачут в атаку, но не тут-то было. Пан Одзиевский, как видно, свое дело и знал и, первым делом отгородившись возами, устроил лагерь. Потом уже из укрепленного лагеря к нам выехала делегация поинтересоваться у вельможного пана герцога, не слишком ли он охренел с такими наездами на правильных польских пацанов. Кроме того, выказывалась обеспокоенность здоровьем послов и выражалась надежда, что завербованные мной солдаты уже распущены. А то польские кони застоялись, руки чешутся, и вообще, пся крев, всех убьем, одни останемся, если вы наших требований не выполните.

На что я ответил в том духе, что послы живы и здоровы, вон они с похмелья маются, болезные. Солдат я нанимаю для шведского короля, имею право. А через мои земли всякая гонористая сволочь шляться не будет, ибо здесь не какая-то долбаная Пруссия или Клевское герцогство. Так что вот вам, шановные паны, бог, а вот вам порог. И вообще я тут завтракаю пока, вот доем — тогда и подберете.

Делегация, скрипнув зубами, откланялась, но испытания на этом для них не кончились. По моему приказу среди людей Аникиты были выделены самые языкатые во главе с Анисимом, и, пока паны-делегаты садились в седла, высказали по поводу внешнего вида поляков много интересного.

Вытерпеть подобного обращения ясновельможное панство не смогло, и некоторое время спустя польские хоругви стали выезжать из лагеря и строиться для атаки. Довольно стройно, кстати, выезжать. Ну что же, и нам пора. Зарокотали барабаны, и моя пехота перегородила дорогу на Мекленбург.

Польский командир, посмотрев на тонкую линию моих солдат, очевидно, решил, что мекленбуржцы спятили, и немедленно отдал приказ к атаке. Две польские хоругви двинулись сначала шагом, потом все время убыстряя аллюр, и наконец, пустив коней в галоп, неудержимой лавиной покатились на моих солдат. Увы, время кавалерии уходило, хотя мало еще кто знал об этом. Вот оберст-лейтенант Гротте поднял руку в перчатке и резким взмахом скомандовал залп. Шеренга мушкетеров дала залп, развернулась и уступала место следующей, и так раз за разом. Получив несколько залпов, ясновельможные паны развернули коней и пустились в беспорядочное бегство. Чтоб меня! Военная машина еще не стала идеальной, но уже работает! Эх, сейчас бы атаковать их тяжелой кавалерией! Хотя черта с два, гульден против медного гроша, что отступление ложное. Изучив доступные мне описания польско-шведских сражений, я понял, что они мастера на такие кунштюки. Так что стоим твердо и невозмутимо, как стойкие и оловянные во всю голову солдатики. И точно, только что отступавшие в полном беспорядке польские кавалеристы уже развернулись и готовы в полном порядке атаковать зарвавшихся преследователей. А преследователей-то и нет! Поляки возвратились и атаковали с прежней силой, хотя я точно видел немалое количество павших на поле боя, а также скачущих без всадников лошадей. Ничего, атакуйте, атакуйте, свинца и пороха у нас довольно. Атака была отбита точно так же, и точно так же мои кавалеристы не тронулись с места. Кажется, Одзиевский начал понимать, что так он только сточит своих воинов о мекленбургский наждак, и, подкрепив поредевшие хоругви оставшимися у него войсками, вновь атаковал, но уже всеми силами. Мушкетеры вели методичный огонь, но кавалеристы, казалось, на этот раз на их стрельбу не обращали никакого внимания. Я стал понимать, в чем секрет польских побед. Экие смельчаки, сам черт им не брат! Останови таких попробуй. Наконец всадники прорвались к строю пехоты сквозь свинцовую метель. Еще секунда — и их сабли начнут кровавую жатву, но что это? Между ними и мушкетерами откуда-то возникли "испанские козлы", а строй расступился и на прямую наводку выкачены пушки. Залп картечью в упор смешивает атакующих с землей, и немногие оставшиеся в живых поляки разворачивают коней. Первая атака отбита, но это еще не конец. Оружие заряжено, и линия мушкетеров начинает движение. Гренадеры подхватывают "козлов" за нарочно приделанные лямки и несут, готовые при необходимости вновь огородиться ими. Пикинеры, блестя доспехом, идут следом, подняв пики. Пушкари, впрягшись в постромки, тянут свои пушки. Да какие это пушки? Так, пушечки! В любом другом деле, скажем, в осаде вражеской крепости или в стрельбе по кораблям, от них было бы совсем мало толку. Но при стрельбе картечью в упор они производят страшные опустошения в рядах противника.

Тем временем Одзиевский привел в порядок свои хоругви и вновь попытался атаковать. Да что же это такое, они что, стальные? Поляки перли вперед так, что хотелось подумать, будто не было страшных потерь от ружейного и артиллерийского огня. Вот грянули мушкетные залпы, вот опять брошены "козлы" под ноги дорогих скакунов, какими славится польская кавалерия. Вот пушки прорубили картечью длинные просеки в польских хоругвях. Но ничто не может остановить этих отчаянных смельчаков, и вот-вот скрестятся польские сабли и мекленбургские пики. И тут в дело идет последний козырь моей пехоты. Гренадеры уже запалили фитили своих гренад, и "чертовы яблоки" (как их называют мои солдаты) летят в немногих прорвавшихся шляхтичей. Прекрасно выезженные кони выдержали мушкетную стрельбу и пушечные залпы. Они донесли своих всадников до врага сквозь все препятствия, но рвущиеся рядом гренады — уже чересчур даже для этих благородных животных. Они шарахаются в сторону, взвиваются на дыбы и сбрасывают своих седоков. Это все, вражеская атака отбита, и на отхлынувшую польскую кавалерию устремляются мои кирасиры, драбанты и рейтары. Они настигают деморализованных противников и рубят их саблями, выбивают из седел выстрелами из пистолетов. Одна хоругвь все же сохраняет строй, и ее командиры пытаются развернуть ее для контратаки. Увы, сегодня не их день. В зарослях леса уже заняли позицию мои русские стрельцы во главе с Анисимом. Дружный залп в самую гущу уже колеблющегося врага — и его воля к сопротивлению сломлена. Немногие сохранившие хладнокровие пытаются взять стрельцов в сабли, но они, в отличие от разрядивших оружие мушкетеров, не беззащитны. Подхватив бердыши, Анисим и его люди смыкают ряды и ловко отбиваются. Это уже агония, и вскоре мы объединенными усилиями загоняем последних оказывающих сопротивление поляков в их укрепленный лагерь.

Это был первый бой, когда я не лез очертя голову впереди своих людей, а руководил им со стороны. Все получилось как нельзя лучше, но хорошо начатое дело необходимо так же хорошо закончить. Поляков еще много, оружия у них тоже в достатке, и если я пошлю своих людей на штурм, то потерь будет предостаточно. Ну нет, мы пойдем другим путем, и вновь на прямую наводку выкатились пушки, на этот раз заряженные ядрами. Парламентер поинтересовался у осажденных — не желают ли благородные господа сдаться? Господа не желают, и пушки вновь сказали свое веское слово. От возов во все стороны полетели обломки, калеча обороняющихся, но команды на штурм, как и прежде, не было. Передвинули орудия и продолжили методично разносить польский лагерь. После шестого залпа осажденные выбросили белый флаг. Давно бы так. Выходить по одному, оружие и амуницию складывать аккуратно! Они нам еще пригодятся, так что попросил бы.

Помню, в детстве читал книжку о великом полководце древности Ганнибале, со временем детали из памяти стерлись, и вряд ли я сейчас припомню подробности, но одно помню точно. Он всегда побеждал, но никогда не мог воспользоваться плодами победы. Тогда я еще удивился: как это не смог воспользоваться, чего тут мочь-то? Теперь понимаю. Я разгромил польский отряд наголову. Мои мушкетеры и пушкари не дали им даже приблизиться. Потери были столь ничтожны, что нечего о них и упоминать. То, что солдат у меня было несколько больше, чем у поляков, особой роли не играло, поскольку шведы раз за разом терпели поражения при подобном соотношении сил. И при всем при этом моя победа никого в родном герцогстве не обрадовала. Ни дворян, ни бюргеров, ни крестьян. Впрочем, последним было просто пофиг. Победил герцог, проиграл — разница небольшая, работы от этого в деревне меньше не станет. А вот остальные, похоже, просто испугались. Всего испугались — моей неуемной энергии, возможной мести короля Сигизмунда, просто какого-то движения в тихом и родном болоте. Короче, подданные ненавязчиво дали понять моей светлости, что очень гордятся мной. Но если бы я совершал свои подвиги где-нибудь в другом месте, их обожание было бы просто безграничным. Нечто подобное я наблюдал в Швеции. Когда я отбил атаку датских рейтар, на меня смотрели одобрительно — дескать, молодец парень, такой же дубовый, как мы! А после кальмарской резни одобрения поубавилось, хотя, казалось бы... После налета на Кристианаполь от взглядов шведских офицеров стало просто скисать молоко. Как будто я каждому из них любимую мозоль оттоптал. Нет, я понимаю, выскочек нигде не любят, но я же, deine mutter[28], ваш герцог!

И вот я со своими войсками гружусь в Ростоке на корабли. Мои солдаты бодры и веселы. Они только что победили и получили щедрую награду. Я тоже не в убытке — мне достался польский обоз и куча других трофеев. Львиная их доля осела в Шверине в моей новой резиденции. Да-да, теперь я герцог Мекленбург-Шверинский. Кузен и его матушка герцогиня София скушали, не поморщившись. Иоганн Альбрехт, во-первых, потому, что номинально он остался старшим. А во-вторых, другого выхода у него все равно не было. С разлюбезной тетушкой было сложнее, но договорились. Пока я отсутствую, она управляет моими амтами и выступает от моего имени в совете трех. Совет трех — это новый орган управления герцогством. Трое — это кузен, тетушка и я, сирый и убогий. Совсем, совсем младший. Так что тетка, пока меня нет, рулит всем. С одной стороны, это хорошо — женщина она бережливая и богобоязненная, лишнего не возьмет. С сыночком она в ссоре и, похоже, мириться не собирается. С другой — кто его знает, как оно повернется за время моего отсутствия. Родная кровь как-никак! Но будем решать проблемы по мере их поступления. Одним из главных условий, поставленных мной, было то, что герцог Иоганн Альбрехт II Мекленбург-Гюстровский, сиречь мой дражайший кузен, не женится до моего возвращения. Чует мое сердце, что он совсем не женится и следующие поколения герцогов Мекленбурга будут моими потомками.

Отдельной проблемой стали пленные. Большинство знатных и богатых панов, за которых можно было получить выкуп, были в рядах атакующих хоругвей, почти помноженных на ноль артиллерийским и мушкетным огнем. Оставшиеся в живых были так или иначе зависимыми от них людьми, то есть, с моей точки зрения, крепостными. Правда, почти все они мне заявили, что являются шляхтичами и требуют к себе соответствующего отношения! Ага, сейчас! Если к каждому, кто правил конями в панском обозе, разводил огонь на стоянках и кашеварил, относиться как к шляхтичу, то меня в Европе засмеют (и жаба задушит). Так что моя светлость предельно вежливо поинтересовалась — кто из таких достойных панов может заплатить за себя выкуп в сколько-нибудь приемлемые сроки? Эффект был как на вопрос, кто хочет поработать на ликероводочном заводе, заданный незабвенным Басовым в "Приключениях Шурика". Шагнули все, причем так дружно, как будто тренировались. После чего я уже совершенно медовым голосом пообещал, что если через месяц каждый из них не заплатит за себя пять сотен полновесных талеров, то я лично найду каждому место в каменоломне и хорошее кайло. Ну или, как вариант, галеру и весло. А что, Аникита вон соврать не даст, там люди постоянно нужны!