И все-таки природа, как ни стремилась она в этот год задержать весенний разлив, не изменила своему правилу, к концу шестой седмицы небо начало очищаться от туч, беременных дождями, деревья обнеслись зелеными дымами от проклюнувшихся листьев, а земля поменяла черный цвет на разноцветный. У Жиздры и у других рек вокруг крепости обозначились берега, вслед за сходом воды стали приближаться к стенам тугарские полки, истощенные — что люди, что лошади — недоеданием и злые от долгого стояния под стенами непокорного города. Они сжимали кольцо осады, не оставляя защитникам надежды на чудесное избавление, козляне поняли, что если ничего не поменять, то придет их последний час, от этого взрослели на глазах отроки с юнцами и мужественнее становились лица ратников. В княжьей гриднице собрались на совет, объявленный воеводой Радыней, пестуном князя Василия, бояре, купцы, мастеровые и военные люди, по другую сторону стола на лавках расселись митрополиты в лиловых бархатных камилавках и другие священнослужители в черных куколях и в фелонях с крестами из драгоценных металлов на толстых цепях. Мать князя Василия княгиня Марья Дмитриевна восседала на стольце посреди гридницы, она перестала тупить взор, а смотрела на всех ясными глазами, в которых чувствовалась внутренняя сила. Под стать ей выглядел сын, заметно подросший за полтора месяца стояния и почти сравнявшийся с матерью, он по прежнему держался рядом с княжеским троном, положив руку на яблоко меча, но теперь это был отрок с открытым взглядом и властно сомкнутыми губами. Его фигуру ладно облегала байдана из плоско раскованных колец, поверх которой был накинут плащ корзно с золотой застежкой на плече, на голове была мисюрка с бармицей сзади, обшитая по низу собольим мехом, а на красных сапогах посверкивали серебряные шпоры. Малолетний князь часто объезжал крепость по периметру в сопровождении матерых дружинников, бывших при нем телохранителями, но со своими советами и указами никогда не влезал ни к воеводе, ни к тысяцким, ни тем более к ратникам на стенах. Все были рады его появлению, отвешивая поклоны едва не до земли, на что князь отвечал открытой улыбкой и приветственным жестом, он знал, что является своего рода идолом для горожан, поэтому стремился всеми силами оправдать надежды людей, связанные с ним. Вот и сейчас он изображал из себя власть, на которую нужно оглядываться, но прежде всего думать своей головой. Боярин Матвей Глебович Мечник, рассевшийся на лавке первым к княжеской семье, смурил кустистые брови, положив обе руки на Т-образный посох — символ боярской власти, на лице у него отражалась усталость, так-же чувствовали себя другие бояре в медвежьих высоких столбунах и в широких одеждах. А купцы во главе с неунывающим Воротыной не потеряли блеска в глазах, они даже в такой момент не переставали искать себе выгоду.
— Свет ясный Федор Савельевич, неужто Козельск все-таки падет под напором поганых и нас ждет участь жителей других городов государства Русского?— обратилась княгиня к воеводе, золотая коруна на ее голове сверкнула холодным блеском драгоценных камней. — Как мне поведал тиун, припасов у нас осталось дней на десять, а к Серёнску вряд ли возможно теперь будет пробиться, по берегам реки скачут поганые и посылают стрелы в бобров на их плотинах и даже в куниц, добывающих пропитание рыбой. Разве их мясом можно питаться?
— Так и есть, княгинюшка Марья Дмитриевна, — поднялся с лавки воевода, громыхнув железными доспехами. — Косоглазые не брезгуют ничем, они употребляют в пищу все, на что срамно было бы покуситься русским людям, и на охоту в кладовые уже не пробиться, вестей оттуда мы давно не получали. Смурное время настало, матушка, как бы наши припасы не разнюхали отряды нехристей, рыскающие по их поиску во всех направлениях.
Боярин Мечник огладил широкую бороду и повернулся к нему:
— Надо бы снова снарядить на ловитву отряд под началом Вятки, — раздумчиво сказал он. — Этот вой пройдет все посты нехристей, как кладбищенское видение, и возвернется обратно.
— Оно-то так, боярин, правда твоя, — не стал спорить Радыня. — Но ежели приключится какая беда, козельская рать опять недосчитается самых лучших воев.
— Тогда что ты предлагаешь?
— Надо не отправлять малый отряд за припасом, а пока есть силы, выйти на охоту к поганым числом поболе, чем было это в первый раз, и навести среди них страху, какого они не знали до сей поры. Тогда в орде может что-то сдвинуться и обнажить наконец тугарский замысел.
— Воевода, ихний замысел известный с начала обстояния, мы надеялись на весеннюю распутицу, но вышло, что радовались рано. Теперь стало ясно, что Батыга не уйдет от стен города до тех пор, пока не добьется от нас покорности, или пока не получит зуботычину, которую еще не получал, — включился в разговор купец Воротына. — Ты забыл присказку — мал золотник да дорог, Вятка тем всегда и брал, что не числом а умением, хоть на охоте, хоть в походе в Серёнск за гостинцами. Нонче тоже надо если снаряжать воев на ловитву, то отряд, одинаковый с тем, тогда проку станет куда больше.
Боярин Матвей Глебович покосился на купчишку, решившего выказать ратное разумение, но все же признал правоту его выводов:
— Верно сказывает Воротына, в крепости за время осады погибло от мунгальских стрел немало воев, а ежели располовинить оставшихся и отпустить их на охоту, то кто будет держать оборону? — он пристукнул посохом о пол, проложенный по краям темными дубовыми плахами, а в середине белыми сосновыми, отчего в гриднице было светлее, и вскинул бороду, закрывающую его грудь до пояса. — Поганые подошли к стенам со всех сторон, того и гляди они полезут на них оттуда, где стоят. У них орды, да за ними орды, а у нас от начала обстояния не набралось и двух тысяч ратников, а теперь разве что тысяча с лишком, в заборолах уже сидеть некому.
Воевода покосился на княгиню и на малолетнего князя, внимавших речам собравшихся со строгостью на лицах, особенно впитывал каждое слово князь Василий, видно было, что он давно был готов встать с ратниками в один ряд и драться с нехристями до последнего вздоха, но воспитание и пытливый ум не давали ему высказывать мнение до тех пор, пока не станет ясной вся картина и пока его об этом не попросят. И все-таки по выражению глаз можно было догадаться, какое решение он принимает как правильное, а какое отвергает как неумное. Вот и сейчас князь скользнул взглядом в сторону боярина Мечника и чуть приспустил уголки губ в знак несогласия с его доводами.
— Правильно ты подметил, Матвей Глебович, теперь в наш город не то что сбег не проскользнет — муха не пролетит, пока не получит ханскую пайцзу, — потянулся к шлему Радыня, он обернулся на Вятку, сидевшего после тысяцких Латыны и Бугримы, словно призывая его в сообщники. — А если собрать большой отряд и сделать вылазку сразу в разные стороны, чтобы показать ордынцам, что защитников много и что брать нас в полон не пришло ихнее время?
В гриднице смолкли оживленные голоса, княжьи гости начали переглядываться друг с другом, примериваясь, с какой стороны обсудить предложение, князь Василий с любопытством осмотрелся вокруг, задумка показалась дельной и ему. Наконец голос подал Вятка, поставивший ножны с мечом между ног, он встряхнул плечами и спросил:
— А руководить кто будет всеми отрядами, Федор Савельевич? Это ж они разбредутся в разные стороны от крепости и станут каждый сам по себе чинить ловитву, а случись какая оказия, помощи ждать будет не откуда.
— А ты на что? — не замедлил воевода с ответом. — Вы, когда ходили в Серёнск на ушкуях, тоже были не в одной упряжке, а управлялись как надо, даже помогли дружинникам, высланным из ворот вам на подмогу, наддать как следует нехристям, наскочившим на вас.
— Все так, — не сдавался Вятка. — Но там была река, волчиный вой разносился над водой как по равнине, ажник поганых всполошил, а тут рек несколько, да все они вкруг города, — он пощипал бороду. — Кабы на стенах поставить сигнальщиков с факелами, с какой стороны они загорятся, значит там среди мунгал сполох, пора возвертаться к воротам. А если на проездной башне будет светиться только один факел, тогда ошкуривай нехристей, пока рассвет не зардеется.
Князь Василий громко пристукнул каблуком по полу, заставив собравшихся обернуться к нему и увидеть, как по его лицу растекается довольная улыбка. Марья Дмитриевна тоже бросила на сына внимательный взгляд и откинулась на спинку кресла.
— Свет наш Матвей Глебович, и ты Федор Савельевич, нам с сыном кажется, что сейчас мы услышали мудрые мысли не молодого ратника, но зрелого мужа. Вы сами сказали, что нам необходимо сбить мунгалам их животный пыл, иначе они никогда не уйдут от стен города, а здесь может выйти замешательство, которое поспособствует ихнему уходу в степи.
— Матушка Марья Дмитриевна, вряд ли ордынцев испугает вылазка козлян, какой бы удачной она ни была, под их хоругвями собраны несметные тьмы, — с сожалением покачал воевода головой. — На место одних поганых придут полчища других, еще алчнее, такое уже было на русской земле не однажды.
— Федор Савельевич, ты предрекаешь нам готовиться принять судьбину? — напряглась княгиня, она вскинула голову, заставив дорагоценные каменья на коруне брызнуть в свете лучин ледяной радугой, ей отозвались морозным отсветом ажурные колты в розовых ушах, отделанные крупным жемчугом. Она повторила. — Ты не оставляешь нам и народу Козельска никакого выхода из кольца мунгальской осады?
В большой комнате с низкими потолками снова наступила напряженная тишина, она продолжалась так долго, что князь Василий не утерпел и пристукнул ножнами от меча по возвышению, на котором стояло кресло. Но его лицо выражало теперь не мальчишеское нетерпение, а негодование человека, с рождения облеченного властью. Видно было, что ему не терпится высказать свое слово, да власть над собственным мнением отобрал у него малый возраст. И тогда в разговор вступил митрополит, сидевший во главе священников, молча тискавших между пальцами золотые, серебряные и медные кресты на груди, положенные им в зависимости от сана. Он чуть склонил бархатную камилавку по направлению к княгине и ее сыну, и заговорил рокочущим басом, которым читал псалтирь на амвоне главной в городе церкви Спаса на Яру:
— Заступница Марья Дмитриевна, Господь всегда дает надежду пастве, каким бы сложным ни был вопрос, разве может он оставить своих агнцев в беде, не явив божественный свет в конце пути?
— И какой же путь подсказывает нам Иисус Христос? — вежливо повернулась княгиня к нему.
— Вы забыли о тайном ходе, прорытом козельскими монахами к чудотворному источнику на другой стороне Жиздры, пробившем себе выход на поверхность земли в глубине соснового бора.
— Но этот ход, если он еще существует, должен быть заполнен полой водой! — приподняла брови княгиня. — И вряд ли она уйдет до начала лета, ведь так было всегда.
— Так было в самые снежные зимы и долгие весны, когда стада выпускали на пастбища лишь с наступлением теплых дней, а в этом году разлив был бурным, таким же стал и отлив, — вежливо поправил ее митрополит. — Свет наш Марья Дмитриевна, вода из церковных подземелий почти ушла, значит, скоро она уйдет и из подкопа.
— А разве он не разрушился? Я полагала, что стены у подкопа земляные.
— Так и есть, матушка, только промазаны они толстым слоем глины, обожженной огнем костров на всем протяжении. Подкоп сделан по ганзейскому образцу, подсказанному Вольганом, зодчим из тех западных стран, козельскому князю Мстиславу Святославичу, ставшему потом во главе Черниговского княжества. Хороший был князь, он укрепил крепость трехрядными стенами из мореного дуба и заставил прорыть канал между Клютомой и Другуской, а потом между Другуской и Жиздрой, чем не преминул воспользоваться сотник Вятка, когда там случился затор из бревен и другого мусора.
Слова священнослужителя поддержал одобрительный гул голосов не только бояр и купцов, но и мастеровых людей, представлявших каждый свой район.
— Хват-ратник Вятка попал тогда болтом в самую цель.
— Потопил поганых не меньше пяти сотен, а то и поболе.
Княгиня признательно улыбнулась сотнику, но сейчас ее больше волновал подземный ход, она перевела взгляд на первого боярина, затем на воеводу и на остальных, выискивая подтверждения словам церковника, но большниство собравшихся не были посвящены в тайны митрополичьего двора. Люди знали о подземном ходе к чудодейственному колодцу не только от монахов да калик перехожих, считавших это место священным, о нем не раз говорили старые дружинники, проходившие тем путем, но вернувшиеся обратно по верху. И все равно подкоп считался каким-то чудом, составляющим единое целое с колодцем, известным по всей Руси, в ледяной его купели избавления от недугов во время купания случались и среди граждан Козельска, хотя они собирались чаще в группы и отправлялись за здоровьем на капище в лесном урочище с истуканом на вершине холма. Там действительно происходили чудеса исцеления, по силе воздействия превосходившие случаи у священного колодца, приписанного церковниками к христианской святыне. И все— таки к нему тоже была протоптана дорога, хотя он не нес в себе особой тайны, сравнимой с тайной подкопа, потому что был на виду. Мало кто понимал, как можно было прорыть под землей пещеру длиной не менее версты, да еще под широкой Жиздрой, хотя народ видел, что монахи проводят дни не в праздном веселии, а в праведных трудах.
— Я знаю про тайный ход, им однажды воспользовались ратники во главе с князем Мстиславом Святославичем, когда решили зайти в спину половецкому хану Яндыге, тогда козляне одержали победу, отбившую на несколько лет охоту у степняков нападать на вятичей, — нарушил молчание воевода. — Но с тех пор, как я слышал, пещерой никто не пользовался, даже церковные служители.
— Радыня, ты плохо знаешь жизнь монашеских обителей, — мягко перебил его митрополит. — Каждый год после паводка мы заново укрепляем не только стены церквей и монастырей с хозяйственными постройками, но и все строения, отписанные властью и паствой в наше пользование.
Князь Василий улыбнулся, он впервые за время совещания переступил с ноги на ногу, одобрительно прищурилась и его мать, укрепляя общее мнение, что они являют собой единое целое. Напряжение спало, по рядам мужей, расположившихся вдоль стен, пошло гулять расслабление, кто-то шумно перевел дух, кто-то громко воскликнул, кто-то выпустил из под лавки ноги в новых сапогах надеясь услышать похвалу от соседей. Только церковники продолжали сидеть с лицами, похожими на лики святых, написанные на дубовых досках царьградскими живописцами, лишь глаза выдавали их внутреннее состояние, они стали светиться добром еще сильнее.
— Я рада, что подтвердилась древняя мысль о том, что из каждого тупика имеется выход, это заставляет отнестись к нашему священному праву на свободу от любых посягательств на нее с еще большим вниманием, теперь мы можем меньше волноваться за жизнь жителей города, — облегченно вздохнула княгиня. — Остается решить вопрос, как оттянуть сроки нападения ордынцев на крепость, чтобы полая вода успела схлынуть в реки, подземный ход очистился от мусора и мы смогли бы в нужный момент им воспользоваться.
