Так мы и сидели молча. И, признаюсь честно, в простецком обличье и смывши макияж с физиономии — она нравилась мне больше. Если забыть о том, что это всего лишь очередная ее маска, то лучшей подруги я б себе не пожелал.
Я встал, подав ей руку. Она благодарно сжала мои пальцы, поднявшись следом за мной.
— Отдохнула?
— Я не устаю. От возни с цветами. От остального — да... Ты больше не злишься?
— Глупо я себя вел. Мог то же самое сказать не психуя. Думаю, временами ты перегибаешь палку в своей суровости. "Не убивай — бесполезно это тебе" — мудрец не зря сказал. Уютная тюрьма, кружка воды в день и заплесневелый сухарь — отлично прочищают мозги... И в народе не будет лишних неприятных ассоциаций с образом правителя.
Она возразила:
— Клятва жизнью — не просто слова! И у меня нет столько тюрем! И денег нет кормить ораву арестантов. Отдать жизнь в залог, а потом легко переступить через клятву — да никогда не привыкну! И прощать не буду.
— Даже мне?
Ей было нелегко, но она решилась:
— Да. Или держишь слово или умираешь. И я сама решу, как забрать твой залог.
Я не показал раздражения.
— Чужая боль — не твоя. Но пробуй иногда,... пробуй представить себя на месте тех, других...
— Конечно. И сама я никому не давала клятвы жизнью — она у меня одна, но может быть... Есть один человек...
Я развернул ее за плечи к себе, осторожно обнял.
— Договаривай.
— Есть человек — отдам ему жизнь, когда он решит, что я предала его.
Деспот. Жестокая, своенравная. Правду ли сказала или преподнесла очередную выдумку, чтобы произвести впечатление, пробудить во мне ревность и тем крепче привязать меня к себе? Какая разница, решил я. Ладить с нею я научился. Остальные пусть решают свои проблемы сами. Народ Острова утратил стремление к общему для всех закону и даже не заметил наступления тирании. Хозяйка — человек из плоти и крови, не из железа ведь... Вокруг нее тысячи и тысячи людей — она не подчинила бы всех своей злой воле без их же молчаливого согласия. И так ли плоха Хозяйка? В ее диких выходках я стал замечать определенную систему.
— Хорошо. Запомню предостережение. Но, давая клятву, я не обещал одного. Что тебя не изнасилую.
Легкой подсечкой сбил ее с ног и повалил на согретую солнцем, пряно пахнущую траву. Эна, приняв условия игры, боролась яростно. С ее подготовкой она могла запросто меня покалечить, а захоти — и убить. Разумеется, мы оба были достаточно осторожны, чтобы не доиграться до увечий. Вот и боролись, как охваченный похотью деревенский увалень и попавшая ему в лапы несчастная пастушка. Эна так вошла в роль, что когда я поставил ее перед собой на колени — штаны спущены, руки завязаны сзади пучком травы — весь вид ее выражал ужас и скорбь. А я долбил и долбил ее, пока моя пушка не выстрелила с такой силой, что я сам словно стал одной могучей струей спермы и улетел в огненную бесконечность.
Но не остановился и был награжден. Эну, дрожащую в полубеспамятстве, вдруг потряс такой спазм... она громко застонала, вцепилась зубами в ворот моей рубахи, зарычала, задергалась в моих руках.
Долго мы отдыхали, лежа рядом, потом помогли друг другу избавиться от одежды. Жесткий, пахнущий солнцем ковер травы, стебелек, щекочущий ухо и рядом — живая человеческая душа. Никогда, ни до, ни после мы с нею не понимали друг друга так полно, без слов...
На этот раз вместо бешеного штурма я, постепенно разогреваясь, без спешки входил в Эну. Пламя, раньше чуть не пожравшее нас, теперь медленно плавило наши тела и души, чтобы мы с ней навсегда стали одним целым. Я шептал ей нежные, ласковые глупости, она отвечала мне вся и телом и дыханием...
— Ame to, ame... ame... Prinej la... Prinej!
Ее радость и печаль, горе и страсть стали моими. И мою боль разделила она... Изнемогая от тягучей истомы, я не выпускал ее тела из своих сплетенных рук, желая исчезнуть навсегда, но вместе с ней...
...Я очнулся среди пряной прохлады, не сразу поверив себе. Стояла глубокая ночь. Эна спала рядом, лежа навзничь, спокойно дышала. Полное звездного тумана небо накрывало нас своей перевернутой хрустальной чашей. И гигантское коромысло Млечного пути держало на весу весь Мир и нас двоих вместе с ним.
Я не будил Эну, пусть ей видятся счастливые сны. Вскоре она сама вздохнула глубоко, легко коснулась меня рукой и быстро села.
— Ох! Вот это мы дали!
Не обошлось без смешного. Эна никак не могла отыскать в темноте свои штаны.
— Ладно! Рубашка длинная, сойдет так... — она уже накинула на себя рубашку, но не успела застегнуться, смутно белея обнаженной кожей.
Тут я и взял ее в последний раз за эту ночь. Когда мы встали, Эну заметно водило в стороны. Взявшись за руки, тихо побрели по ночной аллее туда, где светились окна резиденции. И тут Эна, неприлично ругнувшись, споткнулась, я едва успел ее поддержать.
— Вот и штанишки нашлись! Одевайся — не могу подорвать твой политический вес, ведя из лесу с голой попой!
Она крепко шлепнула меня по месту с таким же названием — рука у нее тяжелая. Но совету моему вняла.
Веранда, выходящая в сад, была ярко освещена. Старомодный в своем щегольстве Рон курил сигарету в длинном мундштуке, глянул искоса на нас с Эной. Я за все время не заметил никого из охраны, но был уверен, что каждый из них на своем месте. Рассмешила мысль, что все они в курсе наших ночных забав и бдительно охраняли наш покой. Интересно, что Эна, похоже, совсем не роняла себя таким поведением в глазах своих людей. Так смотрят сквозь пальцы на слабости человека, которого искренне любят.
Прощальное пожатие ее руки, неожиданно сильное, и Эна оставила нас с Роном вдвоем. Я проводил ее взглядом.
— Она доверяет вам... — Рон обронил свое замечание как бы, между прочим.
— Не намерен злоупотребить, — отрезал я, — Пусть вас это не колышет.
Он усмехнулся:
— Спокойной ночи.
На моей постели маленькой принцессой спала Ригли, свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку. Она была одета, ее новое платье переливалось перламутровым блеском в свете ночника. Сандалии валялись рядом с койкой на полу.
Я тихо проскользнул на кухню, открыл морозильный шкаф. Дверца слабо щелкнула, и тут же я услышал, как заворочалась Ригли. Вернулся в комнату.
— Ригли, ужинать будешь?
Она сидела, вытянув тонкие голые ноги, зевая, терла глаза руками.
— Я тебе тоже рогов понаставлю. Будешь знать.
Элиза Маккиш закинула голову, глядя на башню теплообменника.
— Никогда не верила, что эта циклопическая штука — не бред безумца, а вполне работоспособное сооружение...
Полированный металл гигантских зеркал источал невероятный блеск, сходившийся чудовищным жаром на выкрашенной в черный цвет башне, вонзающейся в бледно-синее небо.
— Фаллический символ, я бы сказала... В своей дерзости мы...
— Оттрахали вселенную, — подхватил я.
Вчера солнечный коллектор заработал в половину проектной мощности и дал ток. Даровая энергия. Пойманный солнечный свет. До сих пор все мне казалось чудом. Я вспомнил, как Хозяйка говорила о древних знаниях, способных вызвать хаос в мире. Нет, не так. "Мир свихнется" — вот ее слова.
Мой заместитель опустила голову, сняла темные очки, повернувшись ко мне. На нее было приятно взглянуть. Ровный загар, матерчатая кепка с большим козырьком скрывает медно-красные, завязанные сзади волосы. Шорты и майка плотно облегают фигуру, крутые бедра, тугую грудь.
Элиза полностью оправилась от пережитого, хотя в ее отношении ко мне осталась нотка благоговения. О Хозяйке не вспоминала до сегодняшнего дня, с головой уйдя в работу. И оказалась отличным администратором — лучшего помощника мне не найти. Четыре месяца прошли в сумасшедшем темпе. Тир теперь принадлежал нам — всем тем, кто его строил.
Каждый из нас обладал правом собственности на земельный участок в черте города. Особым указом Хозяйка гарантировала такое же право и наследникам умерших при условии, что они выберут Тир местом жительства. Бывшее поселение превратилось теперь по большей части в скопище складов, а встающие один за другим новые дома из белого местного камня заселяли семейные пары. Не случайно женатый сектор был в нашем поселке самым многочисленным — я понял замысел Хозяйки. Из орды рабов ей удалось создать нормальное человеческое сообщество. Только одного она не предвидела и сегодня Элиза сказала об этом прямо.
— Именно тебя считают люди освободителем. И не только здесь, в Тире.
— Преувеличиваешь. Я всего лишь что-то вроде военного коменданта или начальника гарнизона.
Элиза хмыкнула иронически, не прибедняйся, мол. И то — для поддержания порядка нам нужны были военизированные формирования, и я их создал, отобрав людей из ранее служивших, а также из числа охранников, что женились на поселенках — были и такие. Остальных отослал восвояси — незачем мозолить глаза тем, кого раньше стерегли. Нынче Тир — быстро растущий молодой город, обладал собственной небольшой армией. Я прикидывал уже: насколько большую территорию с плодородными землями вплоть до юго-восточных предгорий смогу взять под контроль. Получалось, что сил наших еще не достаточно, но перспектива рисовалась хорошая. При условии, что Народ гор не предъявит претензий на то же жизненное пространство раньше, чем мы окрепнем. Но пока горцы сидели тихо.
В приподнятом настроении я собрался вернуться на день в Вагнок, утрясти кой-какие вопросы. За меня в Тире оставалась Элиза. В Госсовете она не появлялась ни разу с поры, как Хозяйка ее помиловала.
— Боюсь за тебя, Нат. Близко время, когда ты завершишь все то, ради чего был нужен Хозяйке... Будь осторожен.
В Вагнок я не попал, потому что назавтра Народ гор выступил в свой поход.
— Очень хорошие бойцы, на голову выше нас. Завтра город будет в их руках.
Элиза как в воду глядела. Когда бой за город превратился в ряд сражений за отдельные здания, я сказал Элизе, что дело наше пропащее. Она приняла это спокойно, не устраивая истерики, только кожа вокруг плотно сжатых губ побелела от напряжения. Мы оба делили вину за колоссальную ошибку в оценке возможностей и намерений Народа гор. Такой неожиданный и неотразимый удар!
На утро контроль над центром города перешел в руки горцев, они окружили площадь, взяв ратушу в осаду. Несколько остававшихся с нами молодых бойцов полегли, отражая атаку, и наступило временное затишье. К полудню нас с Элизой можно было брать голыми руками.
Мы присели под подоконником, укрываясь от редких выстрелов.
— Нам отсюда не выбраться, Нат!
— Возможно.
— Ты так спокоен...
— Издержки профессии. Не стоит идти в военные, если не готов умереть без скулежа.
— А вот я бы пожила еще. Хотя... на моей могиле уже могла вырасти трава трехметровой вышины. Ты подарил мне эти полгода. Спасибо.
Я поцеловал ее в губы. Элиза ответила на поцелуй, затем мягко отстранилась.
— Не надо. А то совсем раскисну.
Пуля ударила в потолок, рикошетировав в стену. На нас с Элизой посыпались куски штукатурки.
— Возьми, — Элиза протянула мне обойму своего автомата, — Ты стреляешь намного лучше. Кто полезет в окно — сниму ножом.
Она прикинула в руке свой шестизарядный нож с вылетающими лезвиями.
— Горцы пока не догадываются, что нас осталось всего двое, потому не торопятся штурмовать. У нас есть полчаса, — сказал я Элизе.
Она долго молчала, прежде чем заговорить снова.
— Ты так никогда и не спросил, за что Хозяйка меня казнила.
— Наколола ее на чем-то...
— Да! Думаешь, я — вор! А знаешь, что все налоги Острова идут на один счет — личный Наоми Вартан? Хозяйка тратит эти средства, как хочет. И это не все. Семь лет назад драгоценная наша устроила резню торговцев орхой.
— Наркота — дерьмо, по большому счету... Тут я с Хозяйкой заодно.
— Она истребила всех крупных деляг. Мелюзга не в счет. Но... остался один король... точнее королева.
— Она лишь прикончила конкурентов?!
— Да, да, да! У меня глаза чуть не выскочили, когда я впервые увидела документы. Тайный бюджет Острова больше официального. Сумасшедшие деньги, сумасшедшая власть... Я отвела в свою сторону маленький ручеек. Думай обо мне, что хочешь. Если тот, кому дана клятва, недостоин ее...
— В тебе говорит обида, злость. Когда присягала Хозяйке, ты по-другому к ней относилась...
— Я любила ее. Боготворила. И прозрение мое наступило не сразу. Она порочит память той, чье имя приняла. К тому же, попросту невежда во всем, что касается конкретной работы. Общие слова — на это она горазда! Я с удовольствием водила ее за нос.
— Ну и...
— Она взяла манеру спрашивать меня: нет ли проблем, нужна ли помощь. Я отвечала: все в порядке. И вот однажды... — Элиза вздрогнула, — Однажды...
— Успокойся, — я взял ее за руку.
— Она выложила мне все, с подробностями. Кто-то меня сдал! Я стояла, как кролик перед удавом, всю парализовало, вот те правда! Никакого суда не было. Меня тут же вывели и... Там ты меня и нашел потом... Напротив приковали троих моих министров, кто был посвящен в дело... Как они проклинали меня! Какие страшные слова говорили, пока могли! Такая грязь... Я вроде бы должна раскаиваться, что подставила их, они погибли, а я жива... Нет! Не могу! До сих пор их ненавижу.
— А ее?
— Прости. Ты близок с ней, я забыла. Не знаю. Думаю — умру, если еще раз ее увижу.
Пули зацокали по наружной стене.
— Держись, Элиза! Началось!
Влетевшую в окно гранату я поймал на лету за длинную ручку и швырнул обратно. Грохнул взрыв. Мы с Элизой бросились вон из комнаты, ставшей для нас ловушкой и залегли на полу в коридоре. Горцы ожесточенно простреливали все окна. Развязка близилась, а мы даже не сумеем дорого продать свои жизни. Обидно.
Снаружи раздался оглушительный удар, за ним последовали отчаянные крики. И дробный сухой треск автоматов!
— Нат! — прошептала Элиза, — Слышишь?
— Да... Смотри в оба...
В разбитой двери мансарды показалась рослая бородатая фигура с карабином наперевес. Элиза лежа взмахнула ножом, острое, как бритва лезвие свистнуло в воздухе. Из взрезанного горла бородача хлынула кровь, он пошатнулся и рухнул ничком, раскинув ноги. А автоматные очереди снаружи звучали все чаще. Но скоро стрельба вокруг здания утихла, и мы услышали громкий голос:
— Эй, в доме! Есть кто живой?
Я подполз к пожарному выходу, выглянул одним глазом. По усеянному трупами внутреннему двору неторопливо продвигались бойцы эльберо. В полном облачении, в бронежилетах они чувствовали себя хозяевами положения.
Но тут еще одно зрелище приковало мое внимание. На высоте полутора тысяч метров в ровном строю двигалась на юго-восток восьмерка дирижаблей. Хозяйка не просто прислала нам вовремя подоспевшую подмогу. Вместе с тем, верная своему правилу воздавать по заслугам, она наносила по горным людям решительный контрудар.
— Нат Гариг и Элиза Маккиш! — крикнул я и поднялся на ноги.
Мы вместе спустились по разбитым ступеням. Вид у меня был не ахти, а вот Элиза, даже с перемазанными копотью щеками, в грязных майке и шортах смотрелась, дай бог. Кое у кого из бойцов глаза сразу загорелись. Один из них, излучающий силу и уверенность, подошел ко мне:
