Колумб велел соблюдать в армии строжайшую дисциплину, сурово наказывать за малейшее ее нарушение, солдатам приказывалось держаться вместе и не отбиваться от войска ни поодиночке, ни небольшими группами, иначе их отрежут от своих. "Туземцы малодушны, — писал Колумб, — но именно трусы более всего способны на коварство и жестокость".
Эти весьма разумные предписания, позволявшие в случае их выполнения сохранять дружественные отношения с индейцами, заслуживают внимания прежде всего потому, что Маргарите ими полностью пренебрег, и своим непослушанием навлек беды на колонию, позор на испанский народ, обрек индейцев на уничтожение, а Колумба — на незаслуженное поругание.
В дополнение к этим инструкциям Колумб дал Маргарите подробные указания как захватить врасплох и пленить Каонабо и его братьев. Воинственный характер вождя, его искусная политика, могущество и неумолимая враждебность делали его опасным противником. Замыслы Колумба нельзя назвать честными и рыцарственными, но он считал извинительным, борясь с коварным и кровожадным врагом, тоже иметь хитроумный план.
Девятого апреля Алонсо де Охеда вышел из Изабеллы во главе войска, насчитывавшего около четырехсот человек. Подойдя к Рио-дель-Оро в районе Реал Беги, он узнал, что пятеро индейцев, которых местный касик послал помочь испанцам пересечь реку, ограбили своих подопечных, а касик не только не наказал воров, но, напротив, поощрил их и взял себе часть награбленного добра. Охеда был человеком порывистым, скорым на расправу, в общем, солдатом, и его представления о законах вполне соответствовали его воинственному характеру. Поймав одного из воров, он велел публично отрезать ему уши на деревенской площади, а затем схватил касика, его сына и племянника и отправил их в кандалах к Адмиралу, а сам двинулся дальше к крепости.
Пленники в глубоком унынии приплелись в Изабеллу. С ними пришел касик соседнего племени; памятуя о том, что несколько раз оказывал услуги испанцам, этот вождь надеялся вымолить прощение для своих друзей. Однако его заступничество не принесло желанных плодов. Колумб считал необходимым внушить туземцам благоговейный трепет перед собственностью белых людей. Поэтому он велел вывести пленных на площадь, завязав им руки за спиной, глашатаю приказал объявить во всеуслышание об их преступлении и назначенной за это каре, и отрубить виновным головы. Нельзя сказать, чтобы подобная кара не соответствовала местным представлениям о справедливости. Нам известно, что индейцы ненавидели воровство, и хотя законы их не отличались кровожадностью, за воровство они сажали человека на кол. Однако, вполне вероятно, что Колумб на самом деле вовсе и не намеревался приводить приговор в исполнение. Когда друг провинившегося касика дошел до лобного места, он стал молиться и громко стенать, обещая, что больше ничего подобного не повторится. Адмирал в конце концов внял его мольбам и освободил пленников. В этот момент в крепость вдруг прискакал всадник: проезжая мимо селения плененного касика, он увидел, что индейцы захватили пятерых испанцев. При виде его лошади толпа бросилась врассыпную, хотя индейцев было более четырехсот человек. Испанец ринулся за ними вдогонку, ранил копьем нескольких туземцев и, торжествуя, доставил своих соотечественников к Колумбу.
Убедившись таким образом, что бояться вражды этих робких людей нечего, если только следовать его указаниям, и положившись на правильно, по его мнению, распределенные силы, способные обеспечить спокойствие в колонии и на островах, Колумб вознамерился продолжать открытия. Для управления островом в свое отсутствие он образовал хунту, во главе которой встал брат Колумба дон Диего; в хунту вошли падре Бойль, Педро Фернандес Коронель, Алонсо Санчес Карвахаль и Хуан де Луксан. Адмирал оставил в гавани два больших корабля, поскольку они показались ему слишком громоздкими и тяжелыми для обследования неведомых берегов и рек, а взял три каравеллы: "Нинью" или "Санта-Клару", "Сан-Хуана" и "Кордеру".
Книга седьмая
Глава 1
Путешествие к восточной оконечности Кубы
(1494)
Поход Колумба, о котором мы сейчас поведем речь, может показаться в наши дни чем-то не очень существенным, поскольку Адмирал тогда не совершил никаких особых открытий, а просто проплыл вдоль островов, с которыми читатель уже успел достаточно близко познакомиться. Кого-то могут раздражить обстоятельное изложение суждений и гипотез, которые давным-давно обнаружили свою несостоятельность, и докучные описания экспедиций, предпринятых по ошибке и, как известно, закончившихся разочарованием. Но если мы хотим по-настоящему проникнуться духом этих путешествий, мы должны абстрагироваться от того, что знаем о странах, которые посетил Колумб; нам нужно перенестись в его время и попытаться отождествить себя с ним, бесстрашно ринувшимся в моря, где еще не плавали корабли культурных народов. Мы должны следовать за ним повсюду, сопровождая Адмирала в его смелых, но не безрассудных скитаниях по заливам и проливам в чужих краях, где неведомые опасности подстерегали его на берегу или на безграничных таинственных просторах, открывавшихся его взору. Мы должны (как и было на самом деле) всякий раз советоваться с ним, завидев тенистый берег и длинные горные цепи, которые еле различимы вдали и уходят к горизонту. Нам придется следить вместе с ним за каждым легким каноэ, несущимся по высоким волнам и, кое-как объяснившись с туземцами, догадываться по их внешнему виду и украшениям, куда мы попали: то ли опять к дикарям, на острова, еще не затронутые цивилизацией, то ли в добрую старую Азию, к дальним границам густо населенных, великолепных империй. Мы постараемся проникнуть в мысли и фантазии Адмирала, выяснить, что обусловило те или иные его суждения, почему он пришел к тем или иным выводам, и на мгновение увидеть эти края воочию, дав волю воображению, такому же буйному, как и у Адмирала. Тогда мы тоже испытаем восторг от исследования неизведанных прекрасных земель, где на каждом шагу происходят новые чудеса и открываются новые красоты; и в конце концов нам удастся непосредственно познакомиться и составить свое впечатление об этом необыкновенном человеке и о его экспедиции.
В нынешние планы Колумба входило вновь посетить Кубу, причем высадиться в том же месте, откуда он уплыл в первый раз, и обследовать южное побережье. Как уже отмечалось, он думал, что Куба — это часть материка, оконечность Азии, а следовательно, плывя в южном направлении вдоль ее берегов, можно доплыть до Китая и прочих богатых торговых, хотя и полуварварских стран, описанных Мандевилем и Марко Поло.
Колумб вместе с небольшим отрядом покинул гавань Изабеллы двадцать четвертого апреля и двинулся на запад. Достигнув Монте-Кристи, он в тот же день бросил якорь в злополучной бухте Ла-Навидад. Посетил он сии печальные края, желая повидаться с Гуаканагари, который, как предполагал Колумб, вернулся в свой бывший дом. Адмирал все не мог поверить в вероломство касика, настолько поразила его былая доброта вождя; поэтому он считал, что чистосердечное объяснение способно рассеять мучительные сомнения, и между ними опять восстановятся дружественные отношения, которые были бы весьма выгодны для испанцев, терпевших лишения и жестоко страдавших. Однако Гуаканагари по-прежнему вел себя двусмысленно: завидев корабли, он скрылся, и хотя подданные касика уверяли Колумба, что вождь скоро его посетит, Адмирал предпочел долее не задерживаться в столь неопределенной ситуации на острове.
Колумб продолжил путь, но ему мешал встречный ветер, и только двадцать девятого апреля Адмирал достиг порта Сан-Николас, откуда видна была крайняя оконечность Кубы, которой он в свое предыдущее путешествие дал имя Альфа-и-Омега, туземцы же звали это место Байатикири, а теперь оно известно как мыс Майей. Адмирал пересек пролив шириной примерно в восемнадцать лиг и, пройдя двадцать лиг вдоль южного кубинского побережья, бросил якорь в бухте, которую назвал из-за ее величины Пуэрто-Гранде (ныне же ее зовут Гуантанамо). Вход в бухту был хотя и глубоким, но узким и извилистым, а сама гавань раскинулась, словно прекрасное озеро, вокруг которого возвышались дикие горы, поросшие лесом; некоторые деревья стояли в цвету, другие плодоносили. Неподалеку от берега находились две тростниковые хижины; костры, полыхавшие в нескольких местах на берегу, говорили о том, что здесь есть люди. Поэтому Колумб высадился на берег, взяв с собой несколько хорошо вооруженных моряков и юного индейца-переводчика, своего крестника по имени Диего Колумб, уроженца острова Гуанахани. Подойдя к хижинам, Адмирал увидел, что они пусты, возле костров тоже никого не оказалось; в округе не было ни души. Все индейцы убежали в горы. Внезапное прибытие кораблей посеяло панику среди туземцев и, очевидно, прервало их приготовления к незатейливому, но обильному пиршеству. Испанцы увидели много рыбы, зайцев и игуан: некоторые были подвешены на деревьях, другие поджаривались на вертелах.
Колумб и его спутники, сильно изголодавшиеся за последнее время, не долго думая, набросились на щедрое угощенье, неожиданно перепавшее им в такой глуши. Игуан они, впрочем, есть остерегались, все еще испытывая к ним отвращение, ведь испанцы считали их разновидностью змей, хотя среди индейцев игуаны считались настолько изысканным лакомством, что, по утверждению Петера Мартира, простые люди считались недостойными его, как испанские бедняки павлинов и фазанов.
Подкрепившись, испанцы отправились бродить по окрестностям и заметили около семидесяти туземцев, которые собрались на вершине высокой скалы и в страшном трепете и изумлении глядели вниз на чужестранцев. Когда испанцы попытались к ним приблизиться, индейцы исчезли в лесу и в расщелинах гор. Но один, самый храбрый, или, может, самый любопытный, замер на краю пропасти, с робким удивлением воззрившись на испанцев; его немного ободрили их дружеские жесты, но он был готов в любой момент кинуться наутек вслед за своими собратьями.
По приказу Колумба юный переводчик-лукаец выступил и заговорил с ним. Изъявления дружбы, выраженные на родном наречии, вскоре рассеяли опасения индейца. Он приблизился к толмачу и, узнав о добрых намерениях испанцев, поспешил сообщить благую весть соплеменникам. Немного погодя они спустились со скал, вышли из леса и почтительно приблизились к незнакомцам. Через переводчика Колумб узнал о том, что их послал на берег касик, велев наловить рыбы для торжественного пира, который он намеревался дать в честь соседнего вождя; индейцы поджаривали рыбу на берегу, чтобы она по пути не испортилась. Колумбу показалось, что характер у туземцев такой же мягкий и мирный, как и у жителей Гаити. Их совсем не расстроило, что голодные испанцы основательно опустошили запасы провизии; индейцы сказали, что одна ночная рыбалка поможет восполнить все потери. Однако Колумб, не терпевший несправедливости, приказал щедро вознаградить туземцев, и пожав друг другу руки, они расстались, очень довольные встречей.
Покинув эту гавань первого мая, Адмирал опять двинулся на запад вдоль гористого побережья, которое очень красили восхитительные реки; оно все было изрезано удобными бухтами, которыми славится остров Куба. На пути его попадались все более плодородные и густо населенные земли. Туземцы толпились на берегу; мужчины, женщины и дети с изумлением глядели на корабли, покачивавшиеся на волнах совсем недалеко от берега. Держа в руках фрукты и другую еду, они приглашали испанцев высадиться на сушу; некоторые подплывали в своих каноэ, привозя лепешки из маниоки, рыбу и тыквы, наполненные водой, но не для того, чтобы продать, а преподнося их в дар незнакомцам, которых они считали небожителями, сошедшими на землю. Колумб раздавал им обычные подарки, индейцы принимали их с радостью и благодарностью. Пройдя еще некоторое расстояние вдоль берега, Адмирал зашел в другой залив или глубокую бухту, в начале узкую, далее — широкую и окруженную пышной, красивой растительностью. Над морем высились горы, на берегу виднелось множество деревень, а земля была так прекрасно возделана, что напоминала сад или огород. В этой гавани (вероятно, в той самой, которая теперь называется Сантьяго-де-Куба) Колумб бросил якорь и провел ночь; индейцы же, как всегда, очень старались оказать ему радушный прием.
Когда Колумб расспрашивал местных жителей про золото, они единодушно указывали на юг; насколько испанцы смогли понять, там находился какой-то крупный остров. В своем первом путешествии Адмирал уже слышал об острове, который кое-кто из его спутников принял за Бабеке, с которым связывалось немало тревожных поисков и призрачных надежд. Колумб испытывал большое искушение отклониться от намеченного курса и попытаться найти волшебный остров; с каждым сообщением индейцев это желание усиливалось. А посему на следующий день, третьего мая, увидев на западе высокий гористый мыс, Адмирал повернул корабль на юг и, временно покинув кубинское побережье, вышел в открытое море на поиски пресловутого острова.
Глава 2
Открытие Ямайки
(1494)
Не успел Колумб проплыть несколько лиг, как вдали, словно облака на горизонте, выросли голубые вершины громадного гористого острова. Однако прошло двое суток, прежде чем Колумб достиг его берегов, причем чем ближе он подплывал, тем больше восхищался красотою гор, великолепием лесов, плодородием долин и огромным числом деревьев, оживлявших пейзаж.
Когда корабли находились недалеко от берега, им навстречу двинулись, отойдя от пляжа больше, чем на целую лигу, около семидесяти каноэ, битком набитых ярко разрисованными и украшенными перьями индейцами. Они держались воинственно, издавали громкие кличи, размахивали остроконечными деревянными копьями. Посредничество переводчика и скромные подарки пассажирам одного каноэ, которое подплыло ближе остальных, утихомирили разгневанную армаду, и испанцы спокойно двинулись дальше. Колумб пришвартовался в центральной части острова, такой прекрасной, что он назвал ее Санта-Глория.
Наутро, на рассвете, он поднял якорь и поплыл дальше на запад, ища какую-нибудь тихую гавань, где можно было бы законопатить и починить корабль, который дал большую течь. Пройдя несколько лиг, Адмирал нашел подходящее место. Когда он выслал вперед лодку, чтобы она обследовала вход в гавань, к ней направилось два больших каноэ, сидевшие в них индейцы метали копья, но не попали в испанцев, поскольку находились слишком далеко. Желая избежать стычек, которые могли бы повредить дальнейшему общению с туземцами, Колумб велел лодке вернуться на корабль и, узнав, что гавань достаточно глубока, вошел в нее и встал на якорь. Пляж немедленно заполнили размалеванные разными красками (преимущественно черной) индейцы, тела некоторых были частично прикрыты пальмовыми листьями, у каждого на голове красовался плюмаж. Не в пример гостеприимным жителям Кубы или Гаити, эти островитяне больше напоминали воинственных карибов, они метали в корабли дротики и оглашали берег воплями и боевыми кличами.
