— Почему, мой господин? Разве Бар-Шаббе есть что ему предъявить?— Фаиз тоже позволил себе улыбнуться:— Ну не морских же драконов!..
Шафи вновь приложил к губами мундштук.
— Никто не признал в них фантомов — адепт эль Хаарт, несомненно, знает толк в овеществлении, да и ночь была почти безлунная, много ли там разглядишь? Однако адепты Геона были единственными из всех, кто не ушел бескровно — Теллер лишился трех летучих отрядов, полностью состоявших из отборных боевых магов, и этой потери он не забудет. Разумеется, ноту Геону Бар-Шабба выставить не может: во-первых, его адепты были в своем праве, и архимаг изначально не имел полномочий удерживать их в школе насильно, а во-вторых ушел не только Геон. Той же ночью, примерно в то же самое время за ним последовали Алмара и Лессин — и доказать, кто именно проредил строй гвардии архимага, практически невозможно. Да и не рискнет сейчас Теллер высовываться, он сам понимает, что ему еще повезло: потеряй Геон в свалке хоть одного адепта, ноту бы выкатили самой Бар-Шаббе! Без того по краю ходил — потрепали школяров знатно.
Ан Махшуд, выдохнув облачко пара, из-под полуопущенных век взглянул на ученика, но лицо Фаиза не выражало ничего, кроме почтительного внимания. 'Жаль,— про себя вздохнул шафи.— У тебя был шанс, мальчик' Он помолчал, вдыхая горячий ароматный пар со вкусом анисового яблока, и усмехнулся краем губ:
— Как бы то ни было, свидетелей не нашлось. Городской страже Бар-Шаббы достались лишь обугленные скалы да пепел — впрочем, это тебе и без меня известно, не так ли?
Черные брови Фаиза непонимающе шевельнулись.
— Мне? Откуда, мой господин? О чем вы?
Глава почтового двора с сожалением качнул головой.
— О том, увы мне, что старо как мир... Геон остался бы в Бар-Шаббе, не вмешайся ты. Но я не давал тебе такого приказа. Ты рисковал — собой, когда ввязался в свару, к которой не имел отношения. Ради кого? Ради этого фантомага? Или кого-то из его приятелей?
Фаиз застыл.
— Мой господин,— выдохнул он, медленно выпрямляясь,— я вовсе не...
Тот лишь коротко шевельнул плечом.
— Довольно,— велел он. Голос его изменился, и по спине ученика привычно потянуло холодом.— Я слишком хорошо тебя знаю. Только вот ты, похоже, забыл, чему тебя учили — и для чего?..
Мурад ан Махшуд опустил трубку. А в следующее мгновение — Фаиз даже моргнуть не успел — лицо шафи возникло прямо перед его лицом, а пальцы правой руки сомкнулись в стальном захвате на его горле.
— Кем ты себя возомнил, щенок?— услышал он.— С чего ты решил, что тебе всё позволено? Думал, я не узнаю?..
— Мой господин... прошу...
— Молчать!— прошипел ан Махшуд, сжимая пальцы. Его левая рука скользнула вниз, и молодой человек судорожно дернулся, когда ладонь учителя коснулась свежего шва на предплечье, под тонкой тканью рукава, а потом сжала его с такой силой, что у Фаиза на миг потемнело в глазах.— Поздно! У тебя была возможность признаться, но ты ее упустил. Ты предал моё доверие! Ты нарушил приказ, ты пытался скрыть это от меня и даже когда понял, что не вышло, все равно продолжал цепляться за свою ложь, а теперь смеешь молить о пощаде?..
Пальцы на горле сошлись еще теснее, стало трудно дышать. Фаиз стиснул зубы — его, так же как остальных, шафи во время оно обучал сам, сопротивляться не было смысла. Таких бойцов, как Мурад ан Махшуд, Алмара знала немного, и пусть он не был магом, даже отсутствие амулета его ученику сейчас не помогло бы — а амулет был на месте.
— Ты забыл, кто сделал тебя тем, что ты есть? Кто дал тебе всё, что ты сейчас имеешь? Или тебе этого показалось мало?..— в голосе шафи звучало ледяное презрение, а пальцы левой руки, сжимающие предплечье ученика, с каждой фразой все глубже вдавливались в свежую рану, причиняя невыносимую боль.— Где бы ты был, если б не я? Кем бы ты был? И после всего, что я для тебя сделал, ты счел себя вправе распоряжаться собой, как тебе заблагорассудится?.. Ты хоть представляешь, сколько сил в тебя было вложено? Сколько стоит твоя голова? И разве я требовал невозможного? Я лишь просил тебя помнить о долге и беречь себя — но нет! Ты решил, что это не важно — в отличие от жизни такого же бесполезного щенка, как ты сам!
Стальной захват сомкнулся на пределе, и Фаиз, кусая побелевшие губы, непроизвольно выгнулся дугой. Лицо учителя начало расплываться в глазах.
— И после этого ты рассчитывал на снисхождение?— долетело до него словно издалека.— Надеялся слиться с Тенью? Ты?.. Неспособный держать на привязи собственный огонь?..
Шафи разжал пальцы, и Фаиз упал на подушки, жадно хватая ртом воздух. Он сумел удержаться на грани сознания, но это обошлось ему дорого — горло саднило от безмолвного крика, которому не дали воли, а пульсирующая боль в предплечье волна за волной расходилась по всему телу. С трудом перевернувшись набок, чтобы ничто не касалось раны, Фаиз приоткрыл слезящиеся глаза. И все еще почти ничего не видя, услышал тихий шорох парчи и холодный бесстрастный голос:
— Переночуешь здесь. Утром я пришлю лекаря, он осмотрит твое плечо... До полудня ты должен покинуть Дворцовый холм, до вечера — границы Тигриша. Я не желаю тебя здесь видеть. Возвращайся домой. А если кто-нибудь из твоих братьев по крови вздумает ночью пичкать тебя дурманом, чтобы унять боль, — на рассвете он лишится головы.
Он умолк. Прозвучали по гулкому мрамору неторопливые шаги, раскрылись и вновь сомкнулись двери западных комнат — Мурад ан Махшуд ушел. Его ученик, тяжело дыша, скорчился на софе. 'Ты предал мое доверие' По телу его прошла крупная дрожь. Это неправда. Он никого не предавал, и жизни его ничто не грозило, всего лишь пустячная царапина... Неужели из-за нее его вышвырнут на улицу как ненужную вещь? Нет! Так просто не может быть!
— Мой господин,— прошелестело над головой тихое, словно дуновение ветра.— Рана открылась.
Да демон с ней, с раной, подумал Фаиз, зарываясь лицом в подушки. Моя жизнь летит в пекло — вся, а ведь я был уже так близок... Он почувствовал, как плеча коснулись чьи-то пальцы, и, вскинувшись, прошипел:
— Уйди!
— Вам плохо, мой господин,— не поднимая глаз, спокойно сказал Гаяр.— И опий кончился, а роса тут не поможет. Но я найду что-нибудь. До рассвета еще есть время.
Фаиз ан Фарайя, собравшись с силами, приподнялся на локте.
— Вон!— прошипел он, мазнув взглядом по двум склоненным черноволосым макушкам.— Вон! Оба! И если кто-нибудь из вас посмеет войти сюда до восхода солнца, пускай пеняет на себя!..
Молодые люди молча поднялись с колен. Дождавшись, когда последний из них исчезнет под тенью занавесей, что вели во внутренний дворик, Фаиз упал обратно на подушки и закрыл глаза.
До самого утра, скрипя зубами от боли, он пролежал на софе без сна. А утром, после обещанного визита лекаря, уехал, оставив в западных комнатах шелковый халат с засохшим бурым пятном на рукаве. Сундук со своими вещами он тоже не взял.
Мурад ан Махшуд, стоя у забранного косой деревянной решеткой окна, провожал взглядом спины трех всадников. Они выезжали через западные ворота — почти одинаковые, издалека похожие как близнецы. Лишь тот, чей конь шел чуть впереди, держался в седле прямей остальных. В такой же, как у прислужников, грубой шерстяной хламиде он уже ничем не напоминал вчерашний вихрь черного и желтого шелка, скользнувшего к ногам шафи со словами 'Мой господин!' Черно-желтая пама, смертельно опасная змея, беззащитная перед солнечным светом...
Всадники исчезли за воротами, и лицо главы почтового двора сделалось сумрачным. Адепт ан Фарайя был у него на особом счету, и гнать его от себя ан Махшуд не хотел, пускай ему все же пришлось это сделать — Фаиз был лучшим его учеником, в преданности его тоже сомневаться не приходилось, но шафи по своему опыту знал, что всё начинается с малого. Сейчас он подставился под удар сам, завтра потянет за собой кого-то еще... И ладно бы он решился на это, выполняя приказ! Мурад ан Махшуд сдвинул брови. Свободомыслие он выбивал из своих учеников первым делом, зная, что ничего хорошего от этого ждать не стоит. Его слово было для каждого из них превыше всего, как для него самого — воля его господина. И уж от кого-кого, а от Фаиза шафи такой дерзости не ожидал. Конечно, мальчик еще слишком молод и горяч, но ан Махшуд полагал, что давно искоренил в нем последний росток неповиновения. Он был уверен — да так оно и было — что ученик покорен ему во всем. И тут это! 'Кровь,— думал шафи, возвращаясь к столу. Рассеянно провел рукой по связке перьев, бросил взгляд на гору свитков и отвернулся.— Да, кровь всегда сильнее... Голос пустыни так просто не заглушить' Мурад ан Махшуд невесело усмехнулся. 'Братьев по крови' он вчера помянул не на пустом месте: Салим с Гаяром были шарарцы, и Фаиз тоже — пусть только наполовину.
У Анзора ан Фарайя, одного из командующих непобедимой армии Селима Тринадцатого, не ладилось с наследниками мужского пола. Пять жен, множество наложниц — и всего два сына, не отличавшихся жизненной силой. Дочери у Анзора рождались всем на зависть, а вот сыновья, увы, обычно не доживали и до двух лет. Поэтому когда новая наложница, очередной трофей эмуке ан Фарайя, доставшийся ему в стычке алмарской конницы с одним из воинственных шарарских кланов, оказалась на сносях, Анзор привычно воззвал к Четырем, моля о сыне. Боги откликнулись на зов. Родился мальчик. Крепкий, здоровый, не чета своим старшим братьям — и разочаровавший отца еще до своего появления на свет. Третий и последний сын Анзора ан Фарайя оказался магом. Будь это девочка, от нее бы сразу избавились, но мальчик?.. Как бы ни претило эмуке ан Фарайя сознание того, что его плоть и кровь отмечена проклятым даром, от решительных мер он все-таки воздержался. Старшие сыновья росли хилыми, любой сквозняк мог надолго уложить их в постель, и до возраста зрелости оба могли попросту не дотянуть, а горячей шарарской крови всё было нипочем. Что ж, если так угодно богам... Лучше наследник-маг, чем вообще никакого наследника, решил Анзор. Мальчика нарекли Фаизом, вписали его имя в семейную книгу — и отослали в одну из Башен Силы, где такие как он под присмотром воспитателей дожидались возможности вернуться домой. Фаиз провел там двенадцать лет. Мать его, не имевшая дара, умерла в родах, проклиная свое дитя и того, кто подарил его ей, а отец ни разу за все эти годы не навестил его: старшие братья успешно дожили до совершеннолетия, и младший уже никому не был нужен. Когда по прошествии двенадцати лет Анзору ан Фарайя сообщили, что его сын готов покинуть Башню, он с трудом вспомнил его имя. И озадачился, в полной растерянности, не представляя, куда теперь его деть. Мага в собственном доме Анзор иметь не хотел. Его старший сын только-только женился, в молодой семье ждали первенца — разумеется, надеясь на мальчика — и держать рядом с собой чародея, которому все равно время от времени придется снимать амулет, было слишком рискованно. А убивать — поздно. Маги, что бы там о них ни думал сам эмуке ан Фарайя, были ценным ресурсом, и за попытку лишить государство оного следовало суровое наказание. Скрепя сердце, Анзор покорился судьбе. Он велел выстроить на задворках поместья отдельный небольшой дом со службами, купил пятерку рабов для обеспечения необходимых нужд сына — и сразу по возвращении домой Фаиз ан Фарайя попал из одной темницы в другую. Здесь не было воспитателей, но покидать границы его нового обиталища мальчику было строго запрещено: кроме рабов он неделями никого не видел, собственной семьи все так же не знал и жил как волчонок, постепенно дичая, почти год всеми забытый — до того дня, когда в поместье ан Фарайя не явился нежданный гость в лице шафи ан Махшуда. Глава почтового двора желал увидеть Фаиза. Зачем, Анзор не знал да не стал и спрашивать — терзаясь дурными предчувствиями, он отвел шафи к сыну и весь следующий час провел как на иголках, однако дело разрешилось самым великолепным образом. Мурад ан Махшуд пожелал взять Фаиза в ученики. Это была великая честь — и, что говорить, большое облегчение для всех ан Фарайя... Эмуке согласился без промедления, упал в ноги шафи, от всего сердца благодаря за щедрость, и наконец-то вздохнул свободно, когда его младший сын в тот же вечер покинул дом. Все остались довольны сделкой, включая Фаиза, пусть его тогда не особо и спрашивали. Шафи привез его в Тигриш, поселил в отдельных покоях на Дворцовом холме, вместе с другими своими учениками, и жизнь младшего ан Фарайя круто переменилась. Она была нелегкой и далеко не всегда приятной — учителем ан Махшуд был суровым и строго спрашивал с воспитанников за малейшую провинность, однако ни разу с тех пор, как Фаиз покинул отчий дом, ему не приходило в голову туда вернуться. В покоях шафи, под его неусыпным надзором, Фаиз прожил два года. Потом ан Махшуд отправил его в Каф-Хаттафи, сокрытый город, а когда ученику исполнилось семнадцать, вернул ко двору. Еще год спустя Фаиз ан Фарайя, уже агент почтового двора Алмары, стал адептом высшей школы Бар-Шаббы. Железному шафи ни дня не пришлось жалеть о своем выборе.
До вчерашнего вечера.
Мурад ан Махшуд поморщился. Отойдя от стола, растянулся на жесткой лежанке, щелкнул пальцами — молчаливый шарарец в черном поднес ему узорчатую пиалу — и прикрыл глаза. Шарар! Все его телохранители были оттуда родом, и еще ни один не разочаровал своего господина: стремительные как гюрза, сильные как львы, при всем при этом они отличались истинно собачьей преданностью. Может, уму их не хватало гибкости, но что с того? Гвардии ум ни к чему. А вот ученикам... Мурад ан Махшуд сделал глоток обжигающего желтого чая. От учеников своих он ждал иного. Он понимал, что не вечен. Когда ему сравнялось сорок, он озаботился поиском преемника, и Фаиз, единственный из всех, вселил в шафи уверенность, что он наконец-то нашел искомое. Острый, расчетливый ум, твердая рука, неколебимая преданность — и в довесок дар, которого сам ан Махшуд был лишен! Это ли не подарок богов?.. Конечно, Фаиз был полукровкой. Но тем и ценен. С обеих сторон он взял только лучшее — так думал шафи, наблюдая за тем, как взрослеет и мужает его ученик, и год от года укрепляясь в мысли, что выбор он сделал правильный... И оттого еще большим ударом для него стало открытие, что сам Фаиз отнюдь не жаждет пойти по его стопам. Он преклонялся перед учителем, был ему верен — но манил его не почтовый двор, а Песчаный замок. Сокрытое в песках сердце ордена Длинной тени, место, куда уходят, чтобы уже никогда вернуться — лишь оно было ему желанно, и железному шафи не под силу было что-либо изменить. Даже то, что орден испокон веков служил Алмаре, увы, ничего не значило: хозяин Песчаного замка мог взять любого юношу, которого Тень сочтет достойным, будь то хоть наследный принц — и никто не посмел бы ему возразить. Убийцы ордена не знали себе равных. Они существовали по обе стороны этого мира, между сном и явью, между живыми и мертвыми, и бросить им вызов рискнул бы лишь сумасшедший, которому нечего терять. Кому из живущих под силу тягаться с Тенью?..
Но всё равно — а может, как раз поэтому — Песчаный замок столетие за столетием будоражил молодые сердца. Сам ан Махшуд в юности был зачарован этой, как он сейчас понимал, наивно-романтической грезой, ничего общего не имевшей с реальностью, и во время оно был к ней куда ближе, чем теперь его ученик, однако он все же успел опомниться вовремя. Он прошел первое посвящение — так же, как два года назад его прошел и Фаиз, и лишь в последний момент понял, что это не его путь. Он отступил, благо, ему позволили, но за это пришлось платить. И платил Мурад ан Махшуд по сей день: теми, кого сам же взращивал под своим крылом, лучшими из лучших — такими, как Фаиз.
