Бонд, прищурясь, кивнул. В пакете было полфунта, и на ощупь — точно не бумаги; значит — либо камешки, либо алхимия. В обоих вариантах — хватит на безбедную старость... где-нибудь на Континенте.
— А коли так, — продолжил Ди, помогая смуглому телу угря освободиться от сковывающих его одежд — шоколадной змеиной шкуры, — крыса, возможно, сидит как раз в здешней резидентуре. И это сразу засветит до кишок ту — основную — операцию, еще до ее начала. Потому-то мне и необходимо было перехватить вас, коммандер, до того, как вы объявитесь в здешнем отделении "Восточно-Балтийской компании" — как следовало по инструкции.
Бонд опять кивнул — тяжелее прежнего:
— И каков наш план, сэр?
— Вы сейчас, по счастью, вовсе пропали из поля зрения Службы — благодаря попутному царскому пакетботу; собственно, временно залечь на дно после той рюгенской истории было бы для вас вполне естественной предосторожностью... О нашем с вами контакте, и вообще о вашем прибытии в Ливонию, здешняя резидентура не знает — и, надеюсь, узнает не скоро. Так что нынче я, сменив служебную ипостась свою с "Агента 007" на "D", предаюсь тут, в рижском уединении, своеобычным ученым занятиям и терпеливо дожидаюсь коммандера Бонда — с грузом необходимых мне алхимических ингредиентов — из его отчего-то затянувшейся "инспекционной поездки"... Кстати: кое-какие полезные для вашей миссии девайсы я тут и вправду уже изготовил! Ну а ОНИ — или ОН — станут следить за мной, дабы выйти через меня на вас, коммандер; в смысле — на ваш пакет... если наши предположения верны.
На сей раз Бонд — столь же мрачно — помотал головой в знак несогласия:
— Осмелюсь доложить, сэр: вы играете с огнем! Ведущий операции в роли живца — это против всяких правил, вы отбиваете хлеб у боевиков, вроде меня.
— У тебя прямо сейчас будет другая работа, Джеймс, — вздохнул Ди. — Работа, которую мне точно вместо тебя не потянуть: в Кёнигсберге.
— Против этого трудно возразить, сэр... Так чтО там за силовая операция? Мы проводим ее в интересах русских союзников?
— Наоборот: это русские проводят ее в интересах английских союзников; конкретно — моих... с Ее Величеством.
— Я весь внимание, сэр.
— Нам... мне!.. нужен человек по имени Серебряный... по причинам, которые пока вас не касаются. Князь Никита Серебряный, бывший новгородский воевода. Он расплевался со своими — те устроили ему весьма скверную подставу по ходу секретной операции — и жил-поживал в Нейтралке, на "ничейном" стыке границ Ливонии, Литвы и Московии. Но вот — прискучил "идиотизмом деревенской жизни" и, будучи натурой инициативной и деятельной, перебрался в ближайший ганзейский город, Кёнигсберг. Там за пару лет сколотил неплохое состояние, играя на бирже — чуйка у парня работает отменно. Почтенный состоятельный гражданин вольного города с красавицей-женой... Слишком красивой, как оказалось.
— Что, привлекла к себе галантное внимание кого-то из местного начальства? — хмыкнул Бонд. — И тот, недолго думая, пристроил мужа в каталажку, чтоб не мешался? Распространенный сюжет...
— Увы, Джеймс — наш сюжет куда мрачнее.
— Господи помилуй... — тихо произнес Бонд, отставляя кружку. — "Ведьма и Инквизиция"?
— Да, именно так. Это не Инквизиция в точном смысле слова, но для нас — и для нее — это сейчас совершенно несущественно: жечь красивых теток у них там, в немецких землях, — любимейшая народная забава, вполне себе внеконфессиональная... Ее взяли пару недель назад; могли бы казнить уже давным-давно, но у тамошних ведьмоборцев, к счастью для нас, оказались на нее собственные виды. Оттого у нас и образовался некоторый — хоть и крохотный — запас времени.
— Давайте я угадаю, сэр: этот самый, до зарезу нам необходимый, Серебряный согласился с нами сотрудничать лишь при условии, что мы вытащим его жену... Неслабо!
— Верно. Оказалось, что сами мы тут, к сожалению, бессильны: у нас в Кёнигсберге даже нет резидента — да и откуда бы ему там взяться? И тогда я, пользуясь своими чрезвычайными полномочиями — правом действовать "Именем королевы" — обратился за помощью к русским... к новгородцам, я имею в виду. Благо их Служба чувствует себя как дома во всех ганзейских портах... Присаживайтесь-ка поудобнее, Джеймс, придвигайте к себе пиво с угрем и слушайте вводную; что неясно — переспрашивайте сразу.
— Кёнигсберг, — приступил к рассказу Ди, — весьма сложное место, во всех отношениях сложное. С 1525 года он — столица герцогства Пруссия: последний Великий магистр Тевтонского ордена Альбрехт Бранденбургский приватизировал под себя тамошние орденские владения, а сам переметнулся в лютеранство и провозгласил себя светским государем, "герцогом Прусским". Показал себя весьма искусным политиком, кстати: с Польшей сразу подписал мир, при этом объявил себя сторонником Реформации — дабы сразу отбить любые притязания Святого Престола на былые земли Ордена, — и одновременно принес вассальную присягу католическому польскому королю Сигизмунду.
— То есть протестантизм его — чисто инструментальный? — уточнил Бонд.
— Разумеется! Отличный был государственный лидер — разумный, циничный и просвещенный. К сожалению, недавно он умер — неожидано, хотя ему было уже за семьдесят, — а унаследовал ему малолетний слабоумный сын, Альбрехт Фридрих. Так что реально правит у них там наспех созданный регентский совет, куда пропихнули своих представителей почти все местные группировки. Вот тут-то и повылезали наружу все общественные хвори, что просвещенный Альбрехт Настоящий если и не исцелил, то хотя бы перевел в латентную форму симптоматическим лечением...
— Как вы сказали, сэр?
— Герцог весьма жестко пресекал межконфессиональные дрязги (примерно как царь Иван), и фактически ввел в своих владениях веротерпимость. Но, как сейчас выяснилось, Порок малость подустал платить дань Добродетели в виде внешних приличий — и былое благолепие по конфессиональной части у них там развеялось. В местном университете, Collegium Albertinum, нынче в разгаре увлекательнейшая грызня за должности в форме теологических диспутов, плавно завершающихся доносами с обвинениями в ереси: ортодоксальные лютеране ратоборствуют с популярным пастором Функом, зятем мистика Озимандера... Альбрехт в последние годы, опасаясь чрезмерного усиления этих протестантских отморозков и ради сохранения равновесия сил, стал по-тихому подкармливать католическую, "рыцарскую", партию при дворе — благо для его-то власти те никакой реальной угрозы давным-давно не представляли. Так оно при нем и было — но в возникшем сейчас бардаке этим честным тевтонам померещился шанс вернуть старые орденские владения в Католический мир. При этом они ведут сложную игру с польской партией католических шляхтичей-"экзекуционистов"; то есть они, в противоположность Альбрехту, ситуационно ориентируются на магнатов, а не на короля...
— А в чем тут разница?
— В Польше сейчас весьма могущественно "экзекуционистское" движение шляхты: требование "унитарного польского государства" с "уравниванием" между собой его частей — что подразумевает, в числе прочего, ликвидацию отдельного протестантского герцогства Пруссия. При этом католицизм для экзекуционистов, на самом-то деле, штука столь же инструментальная, каким в свое время для Альбрехта был протестантизм: герцогство-то ликвидировать они мечтают, да, — но при этом вовсе не желают усиления влияния Святого престола: там у них уже заводят речь о создании независимой от Рима Польской церкви, на минуточку; ну и вдобавок они еще и собачатся с королемну — ну, это у них, в Польше, святое...
— Да, сложно у них там всё... — вздохнул Бонд. — Но к поставленной перед нами задаче все эти "балансы сил" — отношение имеют?
— Самое прямое! В прошлом году магнаты-экзекуционисты продавили приезд в Кёнигсберг специальной миссии папских инквизиторов. Альбрехту пришлось — из опасения за свои наследственные права на герцогство, да еще и при малоумном наследнике — согласиться ее принять. Собственно, никаких реальных подвохов он от этой ситуации и не ждал: "Да, мы их примем — не как инквизиторов с властными полномочиями, конечно, а как некую "группу наблюдателей", которые подтвердят Кракову и Риму, что у нас в герцогстве католиков никто не притесняет"...
— А что надеялись с этого поиметь сами экзекуционисты?
— Они рассчитывали, что папские эмиссары, по своему обыкновению, накосячат: станут лезть затычкой к каждой бочке, работая по юрисдикции буллы "Licet ab initio", реально направленной против протестантизма. В идеале — достанут всех вокруг настолько, что сами угодят на костер; и, в любом случае, отвратят своим поведением местных католиков от Рима — к Кракову...
— Но инквизиторы оказались умнее, чем рассчитывали экзекуционисты... — прищурился Бонд.
— Да, именно так. Они сделали прусским властям "предложение, от которого невозможно отказаться": устроить роскошный ведовской процесс, причем именно светский, "внеконфессиональный". Народ-то тамошний, как уже говорено, хлебом не корми, а дай поглазеть на аутодафе — особенно если актерский состав, занятый в шоу, отвечает критерию ябывдувабельности... Регентский совет отвертеться не смог — "Избиратели такого не поймут", — но всячески тянет время, ясно понимая: это на самом деле — камешек в их, протестантский, огород, и весьма увесистый.
— А жена этого самого Серебряного просто подвернулась под руку — оказалась в неподходящее время в неподходящем месте?
— В каком-то смысле — да... Но для такого рода шоу нужна еще и фигура достаточно яркая и узнаваемая — что проку от какой-нибудь перепуганной сельской замарашки? А тут — всё как на заказ. Литовская аристократка, жена беглого русского князя — видного и состоятельного горожанина; к его удачливости в биржевой игре, кстати, теперь тоже могут появится вопросы — благо он той игрой, надо полагать, нажил себе не только состояние, но и врагов... Красавица — что само по себе уже состав преступления для женской половины электората, да еще и родом из дальних диких краёв, о которых издавна идет слава, будто "они же там чуть ли не через одного — колдуны и ведьмы". Ну и — будто этого всего мало! — имела глупость пару раз походя исцелить мигрень местным приятельницам; что, естественно, сразу дало пищу для определенных разговоров... В общем, когда понадобилась "идеальная ведьма" — тут было, что называется, "просто руку протяни и возьми с полочки".
— Ясно. Значит, у них там, вокруг Процесса, три силы...
— Ну, строго говоря, четыре: папские инквизиторы; местные католики-"тевтонцы"; тайная польская интрига, предводительствуемая панами Пшекшицюльским и Кшепшицюльским; ну и протестанты из регентского совета. Эти, последние, постоянно грызутся и между собой тоже, но на какие-то совместные действиям всё же способны, поскольку перед ними маячит реальная перспектива полной ликвидации герцогства... И, к сожалению, все несиловые варианты освобождения красотки отпадают по той же самой причине, по которой ее до сих пор не сожгли: да, Совету до смерти неохота поспешествовать Процессу, но при этом каждый из его членов панически боится быть обвиненным в сочувствии "ведьме".
— Это, конечно, не мой уровень компетенции, но... — коммандер некоторое время молчал, взвешивая, но затем решился. — Вы же отлично понимаете, сэр: между шпионажем ("Все леди делают ЭТО!..") и силовой операцией в чужой столице — дистанция огромного размера. Силовая операция — да еще, не дай бог, с трупами! — это реальный беспредел, на грани casus belli. Пойдя на это — ради НАШИХ интересов! — новгородцы ставят под удар все свои добывающие агентурные сети в Ганзе; я уже не говорю про последствия для нынешнего de facto нейтралитета протестантской Пруссии... Чего ради они на это идут? и чего потребуют от нас взамен?.. Еще раз прошу меня простить, сэр, если я лезу не в свое дело!
— Вопросы ваши в высшей степени резонны, коммандер. Ответ на них вы получите сразу по возвращении с задания. Пока могу лишь сообщить, что интересы Ее Величества и царя Ивана неожиданно совпали — вполне себе стратегически. В деле, касающемся — уж прости за высокопарность, Джеймс! — жизни и смерти Мира сего. Ну, а что касается тактики...
Тут "личный астролог и доверенное лицо Королевы" тоже помолчал, давая собеседнику время проникнуться, а затем продолжил:
— Ситуация вокруг тамошнего ведовского процесса — четыре разнонаправленные силы, плетущие собственные интриги и устраивающие друг дружке многослойные провокации — идеальна для перевода стрелок. Вам надо "всего лишь" не попасться с поличным по ходу операции — а уж кто стоит за срывом Процесса и куда ведут следы, они потом сочинят для себя сами, без вашей помощи. Ну, а если всё же, не дай Господь, попадетесь... Тогда Родина — обе Родины! — вас знать не знают; это, надеюсь, понятно?
— А что, когда-то, где-то и с кем-то бывало иначе? — усмехнулся Бонд, салютуя Ди кружкой темного.
Глава 15
Ничего личного — просто бизнес
— Что же ты хочешь за это?
— Две тысячи таньга, — робко сказала женщина. Одноглазый толкнул Ходжу Насреддина локтем:
— Она просит ровно треть настоящей цены. Это индийские рубины, я вижу отсюда.
Меняла пренебрежительно поджал пухлые губы:
— Золото с примесью, а камни самые дешевые, из Кашгара.
— Он врет! — прошептал одноглазый.
— Только из сожаления к тебе, женщина, — продолжал меняла, — я дам за это за все... ну — тысячу таньга.
Леонид Соловьев
"Очарованный принц"
По исчислению папы Франциска 15 октября 1563 года.
Кёнигсберг, дом Серебряного в Кнайпхофе, и устье реки Прегель.
Опять моросило, и готический шпиль Кафедрала по ту сторону реки, в Альтштадте, физически ощущался застрявшей в горле рыбьей костью.
Главным для его планов было продолжать вести тот же размеренный образ жизни, что и всегда, не привлекая к себе ничьего особого внимания — ну, сверх того, что уже привлеклось само. А также изображать естественные в его положении отчаяние и раздавленность... По части отчаяния, впрочем, ничего специально добавлять ему и не требовалось; насчет раздавленности же он подумал поначалу изобразить запой, но вовремя сообразил, что и впрямь может сорваться — а голову ему сейчас надлежало сохранять предельно ясной.
Когда Ирину уводили, он сказал: "Всё устроится, хорошая моя, Богом клянусь", а она кивнула — спокойно и совершенно серьезно: "Да, я знаю. Господь тебе поможет". Поцеловаться на прощанье им не дали; командовавший арестом офицер городской стражи (пару раз встречались за картами у достопочтенного Эйлера) виновато развел руками, покосившись на стоящего чуть поодаль монаха-доминиканца, и сообщил:
— К вам, господин Зильбер, у городских властей претензий нет, — и продолжил, чуть запнувшись, — ...пока.
