Тринадцатая звезда (Возвращение Звёздного Волка)

Потом мы с Гансом вылезли из реки. Я — с чувством полного собственного достоинства, гном — смущенно хихикая и стыдливо прикрывая сухонькой ладошкой гульфик линялых кальсон. Я даже испугался, как бы он не поранился из-за своего стыда о засунутый за кальсонный тренчик нож.

Но хвала Демиургу, не поранился. Мы начали поспешно одеваться, а Пентесилея, обернувшись к подчиненным, зычно скомандовала:

— Спешиться, перекурить, оправиться!

Слушайте, после такого ее приказа я тоже малость сконфузился, поскольку перекуривать спешившиеся амаќзонки стали не все, зато, извините, оправляться — всем взводом. Деликатно отвернулся и уже в отвернутом виде ждал, когда ко мне соблаговолит приблизиться оправившаяся Пентесилея. Истинное же дитя лесов, полей и рек блэквудской Ойкумены Ганс не отворачивался. Гном-лесник и есть гном-лесник, что с такого взять. Да в конце-то концов, это его работа.

Последующая беседа с черноглазой жгучей брюнеткой Пентесилеей, друзья, оказалась очень интересной, однако сверхдетальнейший пересказ ее показался бы мне даже сейчас неким предательством по отношению к Эсмеральде. А потому постараюсь быть по возможности кратким.

Первое. Оказывается — нет, вы только представьте! — за Стеной, в Большом Человеческом Мире, Пентесилея звалась Агафьей и была весьма перспективным и подающим немалые надежды... Ну? Готовы? Готовы? Квантовым физиком, во как! Восемь лет назад Агафья окончила с рубиновым дипломом МГУ (Междугалактический университет, что на Сахалине) и уже вскоре блестяще защитила безо всякого научного руководства диссертацию по теме "Коричневато-антифиолетовые квазиглюоны в свете эффекта "Кота Шрёдингера"", хотя оппонентами на защите выступали сами (при этих словах Пентесилея горделиво подбоченилась) общепризнанные убийцы молодых дарований академики Петер и Хавронья Пустоваловы-Моргенштерн. Помереть не встать!

(Я здорово удивился, узнав, что МГУ, оказывается, базируется теперь на Сахалине, а не как раньше в гигантской мегадеревне Старая Москва на Большой Европейской равнине.

— На Сахалине-на Сахалине, — подтвердила собеседница-жгучая брюнетка. — Уже лет двадцать.

— Но ведь там жуткий климат, — поморщился я. — Ужасная жара!

— Климат подправили, — сообщила бывший доцент МГУ. — Зато люди чудесные, обслуживающий персонал из айнов.

— Ой, да неужто воскресили?! — умилился я.

— Давно воскресили.

— Какие молодцы!..

Но это так, к слову.)

Гм, я хоть и офицер, друзья, но в силу определенных биографических обстоятельств образованием отягощен не шибко (причины, кто знаком с предшествующими моими приключениями, знают). Поэтому ничего из того, что с неугасимым огнем в чёрных глазах вещала мне про свою квантовую механику Агафья-Пентесилея, не понял. (Ну а вы бы поняли в здравом уме смысл самой коротенькой из произнесенных ею на эту тему фраз: "Дисперсный принцип суперпозиции контринтуитивен"?)

Даже не буду грузить ваши мозги подобными штуками, поскольку не только являюсь истинным гуманистом, но и не хочу писать о том, в чем абсолютно не смыслю. А посему — перехожу ко второму пункту нашей с амазонкой беседы. Обалдев в некий момент от "дисперсных принципов суперпозиции", я жестко перебил Агафьин физический бред, мягко спросив у Пентесилеи, каким таким ветром перемен нормальную на вид девушку занесло в "Блэквуд" и как ей взбрело в голову заделаться Пентесилеей.

А всё оказалось очень просто. Несколько лет назад, переутомившись на работе (еще б не переутомиться!), Агафья была премирована от профсоюза физиков-ядерщиков персональной льготной путевкой в "Блэквуд" на два потока. Поотдыхала, подправила нервную систему, некоторые другие компоненты организма и... И — решила остаться, дабы податься в местные амазонки, послав в миг единый и собственную перспективную научную карьеру, и всю квантовую физику в целом к такой-то, в очередной раз простите, матери. Представляете неожиданнейший кульбит девичьей судьбы?! То-то! Эх, родителей вот только жалко. Наверняка же не о таком будущем для дочурки-вундеркинда-квантовика старики грезили.

— ...А главное... — широко распахнула вдруг и без того большие глазищи предводительница лихих наездниц. — А главное, меня обуял вдруг такой неукротимый романтизм (господи, опять романтизм, и эта туда же!), что при одной мысли о возвращении в кафедральную лабораторию становилось тошно... Нет, вы только представьте, какие вокруг звучали имена, какие люди и существа маячили за ними! Геракл, Цезарь, Артур, Беллерофонт, Какус, Тор, Индра, Кетќцалькоатль, Тифон, Диомед, Дракула, Аякс, Ахилл!.. Фантастика!.. Сказка!..

— О! — встрепенулся я. — Я знаю Ахилла!

— Я теперь тоже, — помрачнела Пентесилея. — Увы, именно об этого утырка почти разбились мои первоначальные девичьи мечты и грёзы. Ведь я-то навоображала себе могучего красавца героя, а здешний Ахилл оказался просто жалким кретином — блохастым козлоногим рогоносцем, слюнтяем и нытиком!.. Аякс с Диомедом — тоже придурки. Была еще некоторая надежда на гекатонхейров, но этот ваш, — кивнула в сторону Ганса, — сообщил, что они потенциальные каннибалы. Я и передумала. Но передумала знакомиться с гекатонхейрами, а не уезжать из "Блэквуда". Почему? Да потому что я — вот такая! Противоречиво-отчаянная и внезапно-непредсказуемая даже для самой себя!..

(Снова залезу в большущие скобки. Вообразите, друзья, сколь непросто мне было хладнокровно общаться с Пентесилеей не только из-за ее противоречивости, отчаянности и непредсказуемости, а еще и из-за амазоночьего туалета, ввиду фактически отсутствия такового. Конечно, я солдат и звездоходец, вы знаете, но тем не менее. Не исключено, кто-то бесцеремонно спросит: а как же русалки в Аквариуме? Отвечаю: русалки в Аквариуме — существа, во-первых, мифологические, чуждые человеку в наивысшем, духовном смысле. А во-вторых, — девицы хоть и приятные глазу, но, увы, абсолютно безмозглые и холодные (да еще и попал в "Чернолесье" не в сезон активного клёва). Красивая форма, лишенная всякого внутреннего содержания, понимаете? Нехорошо, конечно, так выражаться о женщинах, но на каком-то этапе санаторного отдыха я чуть ли не начал воспринимать обитательниц бассейна самодвижущимися деталями интерьера и плавучими предметами мебели.

Эсмеральда?.. Однако же ты, чудесница, так и осталась для меня почти недотрогой. А вот теперешняя близость яркой, сочной, пышущей здоровьем, молодостью, красотой, недюжинной физической силой и облаченной вдобавок в одни ремешки предводительницы амазонок вашего, друзья, рассказчика не на шутку встревожила. Кто-то из не только великих, но и умных изрек, что механизм старения женщины запускается, когда обнаженной она начинает выглядеть менее привлекательно, нежели одетой. По данной формуле Агафье-Пентесилее до старости было еще годиков пятьдесят, не меньше. Вот только бы не влюбилась! Терпеть не могу, когда в меня часто влюбляются без моего желания. Это напрягает и даже накладывает какие-никакие этические обязательства, а ну их, эти обязательства, куда подальше, верно? В общем, надеюсь, пронесет. По крайней мере, пока нет окончательной ясности с незабвенною Эсмеральдой.

Впрочем, саму Пентесилею ее нехитрый туалет, похоже, ни капельки не смущал. Заметив, что я то ёжусь, то краснею, как рак, она лишь сухо обронила, видимо, местный дамский вариант уже озвученной мною ранее егерю поговорки: "С волками жить — по-волчьи выть, с волчицами — особенно" — и, энергично размахивая смуглыми руками, продолжила жарко и пылко вещать о своих замечательных открытиях и достижениях в исследовании микромира, квантовых систем, квантованного пространства-времени, суперпозиции двух или более определенных состояний.)

Однако вернусь к основному сюжету. Не больно все эти квантовые суперпозиции меня занимали, но не молчать же пень пнём, надо что-то спросить. Я и спросил. О причине раскола в амазоньем племени и, соответственно, сути конфликта визави с Антиопой.

Господь-Абсолют, лучше б не спрашивал! Эмоции девушки вздернулись еще сильнее! Оказывается, поначалу, покуда была новенькой и не прошла чрез горнило инициации, Агафья вела себя благоразумно и смирно, зато, став после инициации Пентесилеей, уже через неделю оборзела. Сперва порой легонько кобенилась да огрызалась на дурацкие, по ее мнению профессионального ученого, распоряжения и приказы Антиопы, но вскоре на новый экс-Агафьин немногочисленный (голов семьдесят) дамский коллектив, будто солнечный ветер на атмосферу планеты, рухнул подлинный момент истины.

Стряслось же тогда вот что. В один, как стало ясно в дальнейшем, не слишком прекрасный день, возвращаясь с группой сподвижниц с кабаньей охоты, Антиопа встретила на туристической тропе Ганса-эксќкурсовода, выгуливающего кучку отдыхающих. Ганс и Антиопа якобы о чем-то там тет-а-тет переболтали, и уже следующим утром, во время построения перед завтраком, в лагере амазонок грянул гром.

Оказывается, больно эрудированный экскурсовод поведал накануне Антиопе о некой (и весьма сомнительной, кстати) версии происхождения слова "амазонка". Версии, согласно которой "амазонка" в переводе с древнего означает "безгрудая", а посему, заявила дубинноголовая Антиопа, все они обязаны теперь дружно оттяпать себе по правой груди (левши, соответственно, — по левой), дабы еще метче стрелять из лука и проворнее орудовать акинаком. В общем, из-за неосторожной реплики Ганса легковерная, неграмотная, не умевшая ни читать, ни писать Антиопа страстно загорелась этой "красивой и необыкновенно привлекательной", хотя явно же абсолютно сумасшедшей и просто вредной идеей. Да так загорелась, что выразила готовность прямо после завтрака и перекура приступить к массовым вивисекциям.

Однако не тут-то было! На пути грядущей почти неминуемой идиотской реформы краеугольной скалой встал еще не остывший толком от пламенного горнила большой науки вчерашний блестящий квантовый механик и ведущий специалист МГУ по коричневато-антифиолетовым квазиглюонам в свете эффекта "Кота Шрёдингера", а нынешний неофит амазонства Агафья-Пентесилея.

На экстренно созванном Большом Совете маленького племени Агафья-Пентесилея громогласно заявила, что идея Антиопы — чушь собачья и полный бред, что все подлинные научные светила планеты Земля давным-давно подвергли детальнейшей обструкции эту безумную допотопную гипотезу, а продолжают поддерживать ее только псевдоисторики-недоумки да приќдурки-дилетанты вроде Ганса-экскурсовода. И, мол, коли кому из вменяемых до сего дня, свободолюбивых, гордых и славных воительниц охота добровольно калечиться, то — на здоровье, но она, Пентесилея, в дичайшем, мракобесном кровавом спектакле даже участвовать не собирается, а уж тем более резать себя не позволит ни за что!

— И, кстати, именно тогда присутствовавший на Совете в качестве наблюдателя от санаторной администрации ваш вездесущий и везде сующий свой длинный нос приятель, — кивнула новая амазонка на робко топчущегося у ведра с уловом Ганса, — не выдержал и обложил Антиопу по полной программе, став ее злейшим врагом.

Короче, в результате той блистательной речи пришелицы племя с треском и грохотом раскололось. Даже старая, почти трехсотлетняя девственница верховная жрица Хайматохаре после некоторых колебаний поддержала Агафью-Пентесилею, а поддержка жрицы, понимаете сами, стоит дорогого в любом коллективе. В итоге молодые и красивые девицы переметнулись на сторону экс-квантового физика, а более пожилые и, извиняюсь, корявые дамы остались с чокнутой Антиопой, которую, друзья, после этого рассказа мне тоже захотелось называть "Гну". (Да честно говоря, эту полоумную еще не так называть захотелось.)

— И тогда мы запрягли своих пегасов в кибитки и откочевали на другое место, — продолжила Пентесилея. — А Антиопа приказала произвести экспериментальную ампутацию груди у самой любимой из своих оруженосиц.

— И?.. — невольно вытянул шею я.

— И произвели... — Рассказчица помолчала. — Да-да, произвели, после чего несчастная умерла от потери крови и болевого шока. Резали-то без анестезии. Хоть бы верескового самогону у хоггмэнов одолжили, живодёрки!

— Господь-Абсолют! — потрясенно охнул я. — А что дальше?

Пентесилея пожала плечами:

— К счастью, Антиопе хватило рассудка либо инстинкта самосохранения на этом остановиться. Не знаю, правда, сколь надолго.

И тут...

И тут меня точно переклинило. Я вспыхнул:

— Слушайте, но зачем, зачем вас-то сюда занесло?! Ведь вы же умный человек и наверняка понимаете, что вообще-то — разрази меня гром! — поселившись здесь, сами стали персонажем какого-то... кривого зеркала, странной карикатуры. Да, в конце концов, это просто балаган! Иногда нелепый, смешной, а иногда, оказывается, и жуткий!

Она недобро прищурилась:

— Уточните: что — "это"?

Я замахал руками, как мельница:

— Ну, всё! Вся их, прости господи, Ойкумена!

Чёрные глаза стали сердитыми и голос тоже:

— Я прекрасно всё понимаю, но... Но, во-первых, любая карикатура имеет свои оригиналы в большой, настоящей жизни, и разница не особенно велика. А во-вторых... А во-вторых, этот, как вы выразились, балаган... мне страшно нравится.

— Да чем же, чёрт побери? Чем?!

Вместо ответа она неожиданно кротко улыбнулась:

— Простите, но ваша ненаглядная... как там ее... запамятовала... — тоже карикатура и балаган?

Я побледнел и сжал кулаки, а она...

— Довольно! — резко бросила она, повернулась и побежала к своему пегасу.

— По коням!..

Бедный Ганс застыл у ведра еще бледнее, чем я. Со страху.

...Когда пыль от копыт лошадей амазонок опустилась на траву, егерь медленно стянул с лысины картузик с индюшиным пером, задумчиво поскрёб морщинистый затылок и вздохнул:

— Ладно, сударь, уху-то варить будем?

Я кивнул еще задумчивее, чем он поскрёб:

— Будем, Ганс, будем... — Потом добавил: — Но почему, почему вы не рассказали мне про гибель той бедняжки?

Ответа не прозвучало.

Меня же посетила вдруг следующая мысль.

Наверняка ведь — хоть вешайте, хоть стреляйте! — в решении Агафьи заделаться Пентесилеей, кроме широко афишируемой ею внезапности, непредсказуемости, противоречивости и прочей подобной лабуды, присутствовала и несчастная любовь. К какому-нибудь очкастому ботану, лирику-ядерщику недоделанному. Да точно присутствовала!

...А уха и впрямь получилась удивительно вкусной!

Особенно малость подсоленные и поперчённые восемь передних ножек бедных лупоглазеньких латимериков.

Да впрочем, и шестнадцать задних оказались чудо как хороши!

Глаголь двадцать третья

— ...Спиш-ш-шь?.. Спиш-ш-шь?.. Спи-ш-шь?.. — назойливо, точно самая зелёная и наинавознейшая изо всех зелёных навозных мух, зудело над ухом.

С досадой выныривая из приятно-ватного сна, я просипел:

— Кто это?!

— Да Мартин, Мартин, — был ответ. — Спишь?

— Спасибо, уже нет! — раздраженно фыркнул я. — Ты где пропадал, и чего надо? До утра не мог потерпеть?! — В почти полной тьме с трудом различался сейчас лишь силуэт, примостившийся на рукоятке томагавка, вонзенного в столб пыток рядом с вигвамом.