— Покамест брат мой Русь православную защищает, я никому не дам тут бунтовать!
— Не много ль на себя берешь, девка?!
Михайла тоже не удержался. На крыльце ему уже места не было, но чуть поодаль он с удовольствием наблюдал, как Хованский идет к своей цели. А вот сейчас, когда все намеревалось рухнуть...
Даже стрельцы не рисковали кричать за своего предводителя.
Одно дело — когда его права попираются. Это как-то и надо отстоять! А вот ежели он государя отравил...
А тут — извините. Такое не прощается.
Второй выстрел разорвал тишину. Михайло оборвал крик и утробно завыл, схватившись за живот.
Патрик Гордон не стал ждать команды, понимая, что Софья может и забыться от ярости.
— Кто желать... еще ругать... царевен!?
Нервничая, Патрик позабыл все русские слова, коверкая их как попало. Но народ понял. Глухо заворчал, но было уже видно — бунт не состоится. За отсутствием лидеров.
Один валяется с простреленной головой, другой глаз оплакивает, третий... откачают ли? При отсутствии антибиотиков... ежели только лично Богородица припожалует. Но это вряд ли. Зато воет, хватается за живот, кровью плещет, кишки ползут из раны — оч-чень убедительное зрелище, знаете ли. В любые времена — страшно.
Сейчас надо бы сказать им что-то доброе, устыдить... только вот Софья таких слов и чувств не находила. Хотелось пулемет. И жать на гашетку, пока не кончатся патроны.
Софья вытащила из-за колонны Питирима.
— Ну!
Хотя с каким удовольствием она бы его огрела плетью! Судя по творожной физиономии, на патриарха рассчитывать не приходилось.
Помощь пришла, откуда не рассчитывали.
— Да что ж вы творите-то, православные!?
Ежи тоже поспел вовремя. Едва не разнеся ворота, загоняя коней и людей... а с ним и протопоп Аввакум. Который выбрался из возка — и вовсю пользовался преимуществами роста и голоса.
Особенно последнего. Чего уж там — отбитые бока болели безудержно, так что взвыть хотелось. И весьма нехристиански убить всех виновных.
— Царя убили, мученической смертью, а вы его убийцу отстаиваете? Каина на царство хотите? Как же вам не совестно-то?!
Перебить протопопа не рискнул никто. А Аввакум медленно двигался к крыльцу, поддерживаемый под руки двумя царевнами. И — стыдил всех. И ведь действовало.
И как вы можете, и что вы — глупее баранов, что вам первый тараруй уши-то затоптал, и своей головой думать надобно, и Русь и так плачет, а вы еще горя добавляете, и вам горе — супостатам радость, и царевич сейчас православных людей у нехристей отбивает, а вы его в спину ударить хотите...
Да, в толпе были и специально нанятые крикуны и подстрекатели. Но казаки уж больно нехорошо поглядывали по сторонам, пистоли явно были готовы к бою, а стать третьим никому не хотелось.
Толпа распалась на отдельных личностей, не успев сформироваться, как голодный хищный монстр. И жить этим личностям хотелось. Очень.
А Аввакум, дорвавшийся до народа, продолжал стыдить, проповедовать и отечески увещевать.
Софья, понимая, что она тут и даром не нужна, кивнула казакам.
— Тараруя в допросные подвалы, крикунов тоже.
А сама опустилась на колени рядом с Афанасием. М-да...
С таким здоровьем в политике не место, вон, губы синеватые, как бы инфаркт не хватил...
— Все в порядке. Лежите и не двигайтесь, сейчас вас перенесем в покои, будем лечить. Иначе дядя Воин мне в жизни не простит... Да, все хорошо. Бунт не состоится.
И перекрестилась. Выдохнула.
Сама бы тут улеглась, ей-ей...
Летела, как сумасшедшая, а ведь опоздай она, растерзай толпа Ордина-Нащокина... она бы в жизни себе не простила. Да и толпа...
Как тигр-людоед, эта зверюга становится по-настоящему опасна, отведав крови. Вот тогда могли и в Кремль ринуться, и Милославских повытаскивать, и Любаву растерзать...
Могли.
Не случилось — и ладно.
Пальцы девушки сжались на рукояти камчи.
Они мне за это ответят, — поклялась она, еще не зная, кто. — Кровью ответят, до последнего человека. Никому не спущу...
Слуги переносили Афанасия в покои к самой Софье, за неимением времени, звали Блюментроста, а сама Софья медленно шла по коридорам Кремля. И плеть так и была зажата в пальцах.
Алешка до осени не вернется.
Я здесь практически одна.
Я выстою. Богом клянусь — я справлюсь!
— Сонюшка!!!
Софья вздохнула и крепко обняла за плечи царицу. Та хоть и стояла на ногах, но видно было, что ее чем-то дурманным опоили. И сзади ее поддерживали Софьины девушки, серьезно глядя на царевну — ладно ли?
— Любавушка, ты в порядке? Володя как?
— Сонюшка, Алеша умер...
Софья насколько могла мягко отстранила царицу от себя.
— Я знаю, маленькая. Мне тоже плохо и больно.
— А... там что?
— Там все в порядке. Покричали и разошлись, — Софья даже попробовала улыбнуться. Получилось.
Правда, глаза оставались заледеневшими, но до того ли было сейчас вдовой царице?
— А...
— Любавушка, милая, послушай меня. Ты сейчас должна сделать то, чего от тебя хотел бы муж. Больше всего на свете.
На заплаканном личике изобразилось внимание.
— Ты сейчас идешь к Володеньке и остаешься с ним. Ты не можешь бросить сына. И не можешь потерять ребенка. Ты поняла?
— Сонюшка...
— Ты же не хочешь предать мужа?
Любава замотала головой.
— Вот и чудненько. Иди к ребенку и не думай ни о чем плохом. Я здесь, я рядом, а значит, с вами ничего страшного не случится. Все будет хорошо.
— А ты...
— А я сейчас дела улажу и приду вечером.
Любава кивнула. Софья бросила взгляд на девушек за ее спиной и поманила пальцем Феню.
— Чуть что — к Блюментросту. Казаков пришлю для охраны и чтобы никто и ничто... Всех в шею гнать, кроме меня и царевен!
Феня кивнула. Усмехнулась.
— Вовремя вы, государыня. Они б нас растерзали...
Своим девушкам Софья такие вольности спускала.
— Да и вы не подвели. Умницы, девочки. Благодарю за службу!
Признательные взгляды стали ей ответами. Она не говорила о награде, ни к чему. Девочки без того знали, что их не оставят милостями. И Софья продолжила путь.
Перед дверью на миг замешкалась, а потом толкнула ее — и вошла.
Да, там они и были. Бояре, ближники, даже Милославские вылезли, как только опасность миновала. И Иван кинулся к царевне.
— Племянница...
Софью так и потянуло повторить подвиг. То есть — камчой бы ему по наглой морде, и посильнее, и пожестче. Нельзя...
Здесь и сейчас другая драка будет, не руками. Словами придется.
— Почему царицу одну бросили? — волчицей зарычала девушка. — Народ шумит, бунтует, а на крыльцо только Ордин-Нащокин вышел? Только он один не предал?
Милославский отшатнулся, упал на колени.
— Не вели казнить, государыня!
Софью вдруг посетило чувство дежа вю. Хоть и не похож был Иван на обаятельного Жоржа! Ей-ей, еще минута — и она бы себя почувствовала Буншей. 'Ты что же, сукин сын, самозванец делаешь? Казенное добро разбазариваешь?'.
И это помогло ей взять себя в руки. Шла сюда — кипела от гнева, боялась рот открыть — такого бы наговорила, что держись. А сейчас заулыбалась. Чуть отпустило.
— Значит так, бояре. Пока мой брат не вернется — я никому бунтовать не дам. Кто из вас Хованскому споспешествовал, я еще разберусь. Одно обещаю твердо — невинные не пострадают. Ежели кто мне захочет на виновников намекнуть — выслушаю. Кто недруга своего огульно оговорит — казню. И ежели думаете, что я не разберусь... думайте... Государя похоронят, как и положено, в Архангельском соборе. А сейчас все вон отсюда. Пока во всем не разберусь, дворца никому не покидать. А ежели уйдет кто — посчитаю изменником и казню сегодня же.
Бояре чуть поворчали, но комнату очистили. Поняли, что сейчас сила не на их стороне. Да и то сказать — если б полыхнуло...
Не один ведь раз уже вспыхивало, хорошо всем были памятны последних лет бунты, один Медный чего стоил...
Софья подошла к телу отца. Посмотрела грустно. Духовник молился рядом.
— Государыня?
Софья сделала жест рукой. Мол, не обращай на меня внимания. А сама — смотрела.
Как же люди меняются после смерти. Вот он жил, говорил, двигался... а сейчас его — нет. Вообще. И нигде не будет.
Но она — есть. И она обязана дождаться брата.
Софья перекрестилась, опустилась на колени у тела отца. И вдруг ей пришла в голову простая мысль.
Именно сейчас она... может. Может стать императрицей.
У нее есть войска, есть верные люди, есть... да много чего есть. Она может и захватить власть, и удержать ее...
И править долго. Почти как Елизавета Английская. Братья и сестры ей не помеха. Алексей?
Даже если он и вернется... да кто сказал, что на него нет ни яда, ни клинка? Милославские ее поддержат, Стрешневы, Морозовы, да много кто — всех перечислять до завтра достанет.
Она может и сесть, и удержаться, и править.
Власть.
А... зачем?
Софья чуть улыбнулась, произнося слова молитвы. Губы действовали сами, независимо от разума.
Вот для чего ей эта власть? Власть одинокая, несчастная и ненужная, по большому-то счету? Чтобы жить, как захочется? Так она жить в любом случае не сможет. Над царем столько всего властно — даже Елизавета так и осталась королевой-девственницей, зная, что замужество лишит ее если и не всех прав, то очень многого.
Чтобы править?
Власть ради власти? Бесплодная власть?
Наверное, кто-то скажет, что это наслаждение. Управлять чужими судьбами, чувствовать себя Богом... Как же это убого...
Софья усмехнулась еще раз.
Власть ради самой власти бесплодна, как бриллианты в пустыне. Они там просто не нужны. Там другая ценность — вода. А для нее...
Она никогда не зарабатывала деньги ради денег, не искала власть ради власти. Она всегда старалась ради чего-то еще. В девяностые — это был азарт, веселье схватки, игра ума, состязание, победа. Но мало того — она боролась за достойную жизнь для своей семьи. Боролась вместе с мужем. Это — иное.
Сейчас же... она делала все, чтобы не оказаться в клетке. Воспитывала брата, строила, учила, искала, развивала... но ведь не ради пустой власти?
Нет. Ради родных и любимых. Тех, кто таковыми стал за эти годы.
Ей один шаг до власти. И эта власть ей просто не нужна.
Софья договорила молитву, перекрестилась и поднялась с колен.
— Делайте, что должно.
— Похороны...
— Я все устрою.
Софья еще не знала, как, но она наведет тут порядок. Все двери перекрыты людьми Гордона и Воодыевского, змея не проскользнет — и не выскользнет. А значит стоит начать с допроса господина Хованского. Хоть узнать, кого еще хватать.
* * *
Есть ли в Кремле пыточная?
Обижаете! Если есть Кремль — есть и пыточная. Факт.
В данном случае она была в подвале Тайницкой башни. Вот там и приняли Ивана Хованского с распростертыми объятиями. Туда и заявилась Софья.
Палачи... ошалели. Дьячки, которые записывали показания — тоже. Да и стражники...
Своим поступком царевна растоптала все существующие нормы поведения. Но сейчас ей это было безразлично.
— Что с Хованским?
Палач повел головой в сторону — и Софья увидела.
Висит, голубчик, пыточная, так получилось, освещена не слишком хорошо, но на дыбу его уже вздернули, хоть пока и не растянули. Ну да всему свое время.
— Готов супостат, государыня, — пискнул один из писцов.
Софья удовлетворенно кивнула. Не была она кровожадной, но сколько этот скот наделал, а сколько еще хотел... да его бы на клочья рвать! Медленно!
— Занимайтесь. Чтобы все рассказал, от и до. Да не сдох раньше времени.
— Исполним, государыня, — прогудел один из палачей, — здоровущий, косая сажень в плечах, мужик. — Приказ бы нам...
— За приказом дело не станет.
Софья самолично присела к столу, повертела в пальцах корявое гусиное перо — и быстро набросала пару строчек на пергаменте. Подписала, капнула сверху воском и приложила свой перстень.
— Делайте с ним, что потребно. Мне нужно знать, кто убил моего отца, кто подбил его на бунт, кто участвовал вместе с ним...
— Да, государыня царевна.
— Как узнаете — сразу же мне все несите. Я брату отпишу.
— Дык... ночь ведь, государыня...
— А хоть бы и глухой ночью, — усмехнулась Софья.
Хованский что-то мычал сквозь кляп. Софья не поленилась, встала, подошла к нему. М-да, то еще зрелище, морда опухла, один глаз закрыт, второй едва отрыть можно — и будет ему еще повеселее, это точно.
— Что, князь, допрыгался? Советую рассказывать все, как есть, не упрямиться. Моего отца убили, меня убить пытались... так что пощады тебе не будет. Расскажешь все, как есть — пойдешь на плаху неизломанный. Солжешь — и до костра своими ногами не дойдешь. А лучше — до кола. Подыхать ты у меня до-олго будешь. И мучительно. И род твой пресеку. Весь.
Она не лгала, ни капли не лгала. И судя по лицу Тараруя, он понял.
Не испугался бы Иван Хованский просто так. Но вот несоответствие формы и содержания... Царевна ведь! Ей бы по садику гулять с цветами диковинными, яблочки кушать с золотого блюдца да шелками шить, а она?
Таких и в древности-то единицы встречались, а уж сейчас! Темные глаза царевны в полумраке светились красными огоньками. Конечно, это отражался огонь жаровни, на которой калились инструменты, но Хованский сейчас этого не понимал. И чудилось ему в полумраке, что не царевна то, а нечистая сила, от коей не спастись. И потел он так, что от вони ничего не спасало.
Страшно.
Софья молча развернулась и пошла к выходу. За ней неотступно следовало двое девушек и два охранника. Мало ли кто. Мало ли что.
Софье предстояло многое переделать.
Узнать, что толпа уже разошлась и отправить соглядатаев — пусть узнают, что и как. Кто был, кто бунтовал... эти полки потом расформируем и разошлем к чертовой матери! От Сибири до Крыма! Пусть на передовой искупают вину.
Приказать Патрику Гордону занять Москву своим полком и патрулировать улицы.
Переписать всех стрельцов, которые не предали. Из них отдельный полк сделаем, им и на Москве дело найдется.
Поставить Ежи Володыевского военным комендантом Кремля. Алексей Алексеевич вернется — тогда сам решит, что и как, а у нее доверия ни к кому нет. Где были охранники, жильцы, рынды и прочая шелупонь, когда тут бунт назревал? Под кроватями прятались?
Так в слуги их и разжаловать, пусть и далее пыль вытирают!
Повидать патриарха и сухо поставить его в известность, что он не оправдал царского доверия. Пусть теперь хоть на похоронах не опозорится. А пока — шагом марш в храм и настраивать священников. Пусть прихожанам объясняют, что в то время, как государь ведет кровопролитную войну, стараясь, чтобы она к ним в дом не пришла, отдельные подонки развязывают братоубийственную рознь... и с оными подонками надо поступать оч-чень решительно. За это никакого наказания не будет.
Слово и дело — и на правеж их!
А ежели так не дойдет... в принципе, война ж дело ненужное, пока не на твоем огороде — надавить, что не просто так государь воюет, а с нехристями за веру православную. И точка.
