Ашир выглядел так, как будто хотел бы поспорить по этому поводу, но у него было даже больше опыта, чем у большинства, в обращении с железом под мягкой поверхностью архиепископа. Мягкость была неподдельной, упрямство — стихийным.
— Не унывай, — сказал ему Стейнейр, поворачиваясь обратно к причалу. — Капитан Карстейрс не позволил бы мне прийти, если бы считал это плохой идеей.
Епископ бросил на своего настоятеля умеренно тлеющий взгляд, затем оглянулся через плечо на удивительно высокого светловолосого капитана в оранжево-белой форме архиепископской стражи. Помимо его роста, внешность капитана Карстейрса не имела ничего общего с Мерлином Этроузом, что показалось епископу Брайану хорошим знаком. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что привезти сейджина Мерлина или сейджина Нимуэ — или любого известного сейджина — в Зион было бы очень плохой идеей. Он также весьма сомневался, что Карстейрс был хотя бы отдаленно так равнодушен ко всему этому, как можно было предположить по поведению архиепископа. Капитан осматривал толпу на причале прищуренными глазами, но, казалось, он почувствовал взгляд Ашира, и эти карие глаза на мгновение отвели взгляд от причала, чтобы встретиться со взглядом епископа.
— Ты мог бы с таким же успехом сдаться, Брайан, — произнес глубокий, звучный и покорный голос через наушник в его правом ухе. — Он закусил удила, и он единственный известный мне человек, который еще более упрям, чем Шарлиэн. Все, что мы можем сделать, это продержаться до конца поездки.
Стейнейр неэлегантно фыркнул, но не отвел взгляда от потока людей, толпящихся у кордона храмовых стражников и пехоты армии Бога. По крайней мере, на данный момент толпа казалась хорошо воспитанной, несмотря на то, что в ее шуме слышались нотки протеста, а по-настоящему резких было явное меньшинство. В воздухе витало возбуждение и любопытство, но преобладающими эмоциями, казалось, были торжественность... и печаль.
Архиепископ кивнул сам себе. Кончина великого викария всегда была травмой для всей Церкви, но Робейр II был по-настоящему любим гражданами Зиона. Большая часть остальных земель Храма, возможно, испытывала смешанные или, по крайней мере, противоречивые чувства по поводу решения Робейра искать сближения с Церковью Чариса. Народ Зиона этого не сделал. Они знали ценность человека, которого они называли добрым пастырем, они были готовы последовать его примеру и принять его страстное стремление к примирению, и их скорбь по поводу его смерти была глубокой и выраженной.
Это не означало, что в Зионе не хватало людей, которые сочли бы своим высшим долгом перед Богом и архангелами положить мертвого еретика, архиепископа чарисийского, на мостовую Божьего града. И если бы они действительно верили в божественность архангелов и слова Священного Писания, они были бы правы.
Его бородатые губы скривились при этой мысли, и он взглянул на молодого епископа рядом с собой со знакомой болью. Он так и не дал Брайану Аширу прихода, в котором тот нуждался. Во всяком случае, надолго. Епископу было всего сорок, едва исполнилось тридцать шесть по годам давно умершей Терры, и он был священником своей собственной общины не более двух лет, прежде чем его возвели в епископат. Стейнейр пожалел об этом. В некотором смысле, предположил он, это действительно не имело значения, потому что Брайан был завербован внутренним кругом еще до окончания джихада. Он знал, каким извращением на самом деле было Священное Писание, и, с одной стороны, все, чего ему действительно не хватало, — это еще пяти или шести лет жизни во лжи.
Однако Стейнейр все еще жалел, что у него не было этих лет, потому что архиепископ смотрел на это совсем не так. У него не было никаких сомнений в том, что священническое призвание Ашира было таким же искренним, как и его собственное, — что они оба действительно слышали голос Божий, несмотря на Церковь Ожидания Господнего. И, как и сам Стейнейр, Ашир провел годы, изучая всю религиозную историю и тексты, хранящиеся в компьютерах в пещере Нимуэ. Оба они атаковали эти файлы, эти документы со свирепостью людей, наконец-то свободных искать Бога за пределами лжи, и поскольку оба они узнали, как много из великих религий человечества украли Эрик Лэнгхорн и Адори Бедар, чтобы создать свои Писания, Ашир пришел к выводу, что его архиепископ был прав. Вера сэйфхолдцев была не менее сильной, не менее искренней, несмотря на ложь, и Бог знал бы своих, где бы они ни были и как бы они ни знали Его. И Он мог вернуть их себе, сорвав маску Церкви Ожидания Господнего, используя руки того, кого Он выбрал... даже руки женщины, которая была мертва уже тысячу лет. Не все, кто узнал правду, смогли сохранить свою веру в какого-либо Бога. На самом деле, не все из них даже хотели этого. Но Ашир это сделал, и поэтому Стейнейр не беспокоился о состоянии души своего помощника. Нет, его беспокоило то, что его протеже был лишен возможности — чистой радости — служить душам, находящимся под его опекой, на индивидуальной основе.
И причина, по которой он это сделал, заключалась в том, что Стейнейр никогда не мог расстаться с ним. Сначала как его секретарь, затем как его помощник, а теперь как глава его значительно увеличившегося штата, Ашир был просто слишком бесценен для чего-либо другого.
Архиепископ улыбнулся этой мысли, затем поднял руку в жесте благословения и благодарения, когда швартовые тросы опустились на кнехты, ожидающие на берегу.
— Теперь ведите себя прилично, ваша светлость, — тихо сказал высокий мужчина в форме храмовой стражи, когда огромный пароход закончил швартовку. Викарий Жироми Остин посмотрел на него, выражение его лица было далеко не веселым, но епископ воинствующий Ханстанзо Фэндис только посмотрел в ответ, приподняв одну бровь.
— Я полностью намерен "вести себя прилично", Ханстанзо, — тон Остина был ледяным. — Я точно не подросток, которому нужно напоминать почистить ногти, прежде чем появиться на публике!
На самом деле, он был на девять лет моложе Фэндиса, что делало его одним из самых молодых членов викариата, который Робейр Дючейрн был вынужден восстанавливать практически с нуля, и недавно его повысили до должности в штате нового великого викария. Фэндис, с другой стороны, был командиром храмовой стражи, подчинялся только викарию Аллейну и великому викарию, и он был самым доверенным и самым преданным доверенным лицом Робейра II более десяти лет. Его затянувшаяся скорбь по поводу кончины Робейра была видна в его глазах, но в них также была искра юмора.
— Я знаю это, ваша светлость, — сказал он сейчас. — И полагаю, что с моей стороны нехорошо дразнить вас из-за этого. С другой стороны, напоминать вам — одна из моих обязанностей, поскольку я отвечаю за всю церемониальную шумиху, а также за безопасность. Кроме того, — он легонько коснулся локтя викария, — вы выглядели так, как будто могли бы использовать шанс, чтобы дать кому-нибудь небольшую оплеуху, и помочь вам избавиться от этого, — это тоже одна из моих обязанностей.
Несмотря на себя, Остин фыркнул от удовольствия.
— Вероятно, ты был прав насчет этого, — признал он. — Я буду вести себя хорошо — я обещал это его светлости, — но не могу притворяться, что не в раздумьях по этому поводу.
— Конечно, это так, — сказал Фэндис. — Вы человек веры, и это одна из причин, по которой великий викарий Робейр поддержал ваше возведение в сан викария. И вы не боитесь высказывать свое мнение, что является одной из причин, по которой он так дорожил вами после того, как вы туда попали. И именно поэтому викарий Тимити послал вас поприветствовать наших гостей, потому что он знал, насколько хорошо вы будете представлять его и Мать-Церковь, какие бы личные сомнения у вас ни были.
— Рад, что ты так думаешь, — сказал Остин, более чем немного тронутый проницательностью епископа воинствующего. Затем он глубоко вздохнул, когда покрытый ярким лаком трап с безупречно белыми веревочными поручнями для рук был выдвинут и поднят к входному люку парохода.
— А теперь, — сказал он с кривой улыбкой, — полагаю, мне пора начать вести себя прилично.
— Я викарий Жироми Остин, и исполняющий обязанности великого викария поручил мне приветствовать вас в Зионе от своего имени, от имени викариата и Матери-Церкви, ваше высокопреосвященство.
Рыжеволосый молодой человек в оранжевой сутане — ну, Мейкелу Стейнейру он во всяком случае показался молодым, хотя они с Аширом были одного возраста — низко, но не слишком низко поклонился, когда архиепископ ступил с конца трапа на облицованный мрамором причал. Архиепископ заметил, что, несмотря на огромную толпу, храмовая стража фактически создала островок полууединения, где можно было слышать обычные разговорные голоса, но их не могли подслушать другие.
— Благодарю вас за прием, ваша светлость, — ответил он, отвечая на поклон своим собственным, который был не глубже... но и не мельче. Они оба выпрямились, и архиепископ улыбнулся. — Позвольте мне представить епископа Брайана Ашира, главу моего штаба, и капитана Сэмила Карстейрса из охраны архиепископа. Уверен, что ему и епископу воинствующему Ханстанзо есть что обсудить, и я прошу прощения, — его улыбка стала шире, почти озорной, — за то, что создал для них так много сложностей. И для вас, конечно.
Его улыбка исчезла, а глаза внезапно потемнели.
— И я глубоко сожалею о том, что привело меня в Зион. — Он печально покачал головой. — Я всегда буду дорожить возможностью встретиться с великим викарием Робейром на мирной конференции, как бы сильно все мы ни сожалели о кровопролитии, которое привело нас к этой встрече. Не могу передать вам, как я был опечален, узнав о его смерти, когда так много великих задач, к которым он приложил руку и сердце, еще не были выполнены. Но мне было грустно за нас, а не за него. Если и был когда-нибудь во всем этом мире человек, чья душа заслуживала награды больше, чем душа Робейра Дючейрна, я его никогда не встречал. Он действительно был добрым пастырем, как называл его Зион.
Остин на мгновение замер, глядя в глаза Стейнейру, затем глубоко вздохнул.
— Ваше высокопреосвященство, мне недавно напомнили, что сегодня я должен вести себя прилично, — сказал он. — Уверен, что тот, кто так хорошо информирован, каким вы всегда себя зарекомендовали, должен знать из ваших источников здесь, в Зионе, что я, однако, один из викариев, которые продолжают иметь... сомнения в отношении Церкви Чариса.
Он сделал паузу, приподняв одну бровь, и Стейнейр усмехнулся.
— Полагаю, вы могли бы принять это как данность, ваша светлость, — ответил он. — С другой стороны, я бы добавил, что те же самые источники всегда подчеркивали вашу честность и сострадание, — добавил он более серьезно. — Уверен, что напряженность между нашими Церквями должна быть трудной для вас.
— Это так, — признал Остин, — но это никогда не было потому, что я сомневался в искренности или глубине вашей собственной веры и веры вашей паствы, ваше высокопреосвященство. И теперь, встретив вас, понимаю, что это даже глубже, чем я думал. И какими бы ни были наши другие разногласия, я согласен с каждым словом, которое вы только что сказали о великом викарии Робейре. Для меня было честью — и глубоким благословением — познакомиться с ним, и сегодня мир стал беднее.
— В таком случае, ваша светлость, — Стейнейр легонько положил руку на предплечье Остина, — почему бы нам с вами не присоединиться к остальным членам викариата, чтобы посмотреть, что мы можем сделать для того, чтобы этот визит и это празднование доставили ему удовольствие?
— Думаю, что это была бы очень хорошая идея, ваше преосвященство. — Остин улыбнулся ему. — И, имея это в виду, позвольте мне сопроводить вас в Храм. Исполняющий обязанности великого викария поручил мне передать вам, что ему не терпится наконец встретиться с вами лицом к лицу.
Капитан Карстейрс старался не чувствовать себя раздетым, следуя за Мейкелом Стейнейром к ложе, которая была отведена для чарисийских посетителей Храма. Это было трудно по многим причинам.
Тот факт, что он был безоружен, был одним из них. Ни один стражник архиепископа никогда не носил катану, которая оставалась частью различных персонажей сейджина Мерлина Этроуза, поэтому Карстейрс тоже никогда не носил ее за время своего пока недолгого существования. На самом деле он не скучал по лезвию, но остро ощущал пустоту там, где должна была быть его пистолетная кобура. Не то чтобы он не доверял компетентности Ханстанзо Фэндиса или людям, которых тот лично отобрал для этого задания. Просто это была его работа, а не Фэндиса, следить за тем, чтобы Мейкел Стейнейр вернулся в Чарис целым и невредимым.
Но отсутствие револьвера на самом деле было второстепенной составляющей его беспокойства. Во-первых, поблизости от него находилось по меньшей мере полдюжины револьверов храмовой стражи. Если ему вдруг понадобится оружие, он был уверен, что сможет... приобрести одно из них, что бы его нынешний владелец ни думал о сделке. Затем был тот факт, что Стейнейр и Ашир оба носили то, что Кэйлеб упорно называл их "антибаллистическими трусами". Они не могли предотвратить ушибы или даже переломы костей, как обнаружила Шарлиэн в Корисанде, но были непробиваемы для чего-либо менее мощного, чем пуля из винтовки новой модели с близкого расстояния, и они со смехотворной легкостью остановили бы любой клинок, кроме его собственной катаны из боевой стали.
Нет, настоящая причина, по которой он чувствовал себя раздетым, заключалась в том, что он был вынужден отключить все активные датчики своего ПИКА, а также его комм.
Мейкел Стейнейр и его группа были размещены за пределами территории Храма в роскошном особняке в трех кварталах от площади Мучеников. Без сомнения, решение разместить их там было непростым. Технически, Стейнейр был простым архиепископом — и притом раскольнической церкви, — что означало, что он должен был быть сослан на окраины особняков и многоквартирных домов, доступных Матери-Церкви, учитывая, что в городе столпились все викарии и старшие архиепископы. С другой стороны, он также был главой этой раскольнической церкви, паства которой была намного больше, чем у любого отдельного прелата Церкви Ожидания Господнего, за исключением самого великого викария, поэтому ему должно было быть отведено почетное место в самой Пристройке.
Церковь нашла выход, который лично Карстейрс посчитал превосходным суждением. Делегация Стейнейра получила в свое распоряжение целый особняк, он был ближе к Храму, чем любое другое жилье, отведенное любому другому архиепископу, и его не просто пригласили, но и призвали взять с собой своих собственных стражников, чтобы обеспечить его безопасность. Храмовая стража также была скрупулезна в том, что касалось связей с Карстейрсом. Действительно, епископ воинствующий Ханстанзо лично обсудил с ним все его потребности, хотя Карстейрс задавался вопросом, как бы он отреагировал, если бы знал, с кем он на самом деле их обсуждает! Но лучше всего, с точки зрения Карстейрса, было то, что особняк находился сразу за пределами жесткого предела, который они с Нимуэ очертили вокруг Храма. Он мог бы использовать системы своего ПИКА, включая активные датчики и внутреннюю связь, с территории особняка, если бы они ему понадобились... и до сих пор он делал это с мучительной осторожностью.
