Прикладное терраформирование

— У нас скоро созреют яблоки, так что зовем сразу на сидр, а не какой-то там самогон, — со смешком заявил Николай.

— Неплохо. — Контролер кивнул и протянул руку вперед, явно, чтобы отключиться. — Как вы осведомлены, мы абсолютно неподкупны. Но от сидра в хорошей компании еще никто не отказывался. До свидания.

Глава 3. Т: минус 11. 2055 год н.э. Романтик

Это походило на то, как расставляют галочки напротив выполненных задач. Простенько. Удобно и легко.

Задач оставалось немало, но каждая новая галочка позволяла думать, что скоро их станет немного меньше.

Данила не знал, зачем стремиться к тому, чтобы задач не осталось. По его мнению, задачи оставались интересными сами по себе. В них содержалась цель, суть, интерес к работе. Не в том, чтобы перелопатить все, что можно, а потом сесть рядом с выкопанной (закопанной) ямой, утереть пот со лба, и посчитать день прожитым не зря.

Раньше, по крайней мере. Ему казалось, что когда (не дай бог) все задачи окажутся завершенными, станет скучно.

Сейчас у него появилась мотивация. Дополнительная, но очень и очень серьезная. После первого заработанного километра он действительно поверил, что может вытянуть свою земную любовь сюда. Что, возможно, еще немного, и у него хватит на это денег.

Поэтому он работал с удвоенной энергией, надоел до чертиков прежде всего Николаю, хотя и всем остальным тоже, постоянными предложениями помочь, ускорить, улучшить...

Они обменивались письмами. Немодными, давно почти забытыми текстовыми письмами. Конечно, не только письмами, но и фотографиями, и видеофайлами, но, чаще всего, наиболее сокровенные вещи доверялись не видеосообщениям, а словам на экране. Почти каждый день за последние несколько лет он получал письмо, и почти каждый день отправлял свое. Это не были ответы на ответы. Просто два параллельных потока, идущих с Земли на Марс, с Марса на Землю. Иногда темы этих писем были близки, иногда расходились так далеко, что казалось, что два человека говорят на разных языках, более того, говорят в одну сторону, не слыша и не видя друг друга. Не получая в ответ никаких писем.

Потом он вновь разговаривали об одном и том же.

О чем-то они не заговаривали вообще.

Данила не знал, есть ли у нее на Земле мужчина. Наверное, нет, иначе зачем бы ей было все это. Нет постоянного, но возможно, она меняет любовников как перчатки? Раз за разом он глушил подобные мысли, стараясь думать о чем-то другом, стараясь убедить себя, что они не давали друг другу никаких обязательств, поэтому она вольна делать на Земле все, что ей заблагорассудится.

А после этого шел и требовал от Грега, Николая, Лизы, Василия, Леонида, даже иногда от Джека еще работы, еще заданий.

Еще задач, около которых побыстрее можно поставить галочки, отметки об исполнении. Приблизить заветное время, когда он сможет пригласить свою девушку на Марс.

Она готова была прилететь, она этого и не скрывала. Даже призналась, что начала копить деньги. И у нее есть целых тридцать тысяч евро в банке. Отложенных специально на то время, когда билеты на Марс хоть немного подешевеют.

И она не просила его ни о чем. Все как-то складывалось само собой. Оба понимали, что только успех Данилы на Марсе позволит им встретиться. По-настоящему встретиться, не в видеочате с трехминутной задержкой между фразами.

Теперь это стало не только карьерой. Вызовом судьбе или преодолением преград настоящими первопроходцами. Теперь терраформирование Марса стало для него личным делом.

Настолько личным, что пару раз он даже задумывался, не психологи ли компании подсунули ему эту девушку. В качестве дополнительного мотиватора, в качестве чего-то, что удержит его от безумия одиночества. Мужского одиночества, одиночества без женщины рядом.

Но подобная разработка казалась слишком уж навернутой даже для тех, кто сумел создать Джека. К тому же, она, девушка, казалась такой настоящей, такой искренней, такой... влюбленной в него. Что он не мог поверить, что все это может оказаться всего лишь игрой.

Не хотел верить. Раз за разом откладывая подобные мысли на потом, предпочитая обманываться до самого конца, разочароваться непосредственно в финале, а не тащить этот груз сквозь время. Так было проще, так можно было выдержать, так было полезней для дела. Нельзя превращать такой хороший драйвер для усердной работы в помеху, в обузу.

В конце концов, он тоже проходил все необходимые психологические курсы и понимал, что любой факт, любое событие и любое чувство можно использовать как во вред, так и на пользу. Себе, окружающим, делу.

Лучше было любить без оглядки, верить без сомнений, биться за результат до последнего.

* * *

Девять следующих монет им спустили вчера. Агентство так навострилось сбрасывать контейнеры, что Николай на этот раз даже начал ворчать, что они губят ему лишайник, — посылка упала менее чем в километре от базы, а все это пространство сейчас сплошь было покрыто ковром, о котором могли только мечтать северные олени.

Для того, чтобы заработать первую монету, им понадобилось почти четыре года.

Они заработали следующие девять меньше, чем за год.

Это внушало оптимизм.

И хотя Данила понимал, что ему не светит заработать достаточно до ближайшей волны, но вот на следующий раз... Пятьдесят седьмой год звучал вполне реалистично.

Контейнер спустили слишком поздно, ближе к закату, и Грег наотрез отказался выпускать вездеход в ночь, как бы близко не казался груз.

Они поехали за ним с самого утра, когда еще только-только начало светать. Втроем, как всегда, Грег не разрешал слишком большой части команды одновременно находится на поверхности.

Единственный прорыв, которого им удалось добиться — Сапфировую башню он приравнял к техническим помещениям базы по уровню угрозы. Все легче. Это означало, что на подземных ярусах с полным жизнеобеспечением должен был оставаться один человек. Остальные, по мнению Грега, вполне могли подниматься в башню. Все.

Они так никогда этого и не сделали, просто не желая оставлять Грега одного. Конечно же, при малейших попытках сломить сопротивление и отпраздновать что-то наверху, всем вместе, он тут же соглашался остаться подежурить.

Против таких ударов под дых они оставались бессильны.

Но зато они беззастенчиво расходились по разным частям базы и поверхности, оставляя кого-то одного в жилом секторе, поднимаясь по двое, иногда даже по трое на башню.

Вездеход вел Василий. Данила сидел рядом. Николай, увязавшийся, чтобы "проследить лично, как колеса вездехода безобразно уродуют идеальный слой дикорастущего лишайника", зевал сзади.

Конечно, лишайник не рос здесь сплошным ковром, это все еще оставалось лишь мечтами Николая. Василий то и дело объезжал заросшие участки, чтобы лишний раз не слушать проповеди Николая, о том, что "именно такие, как он, и гробят всю экосистему тундры".

Это продолжалось долго, и по взгляду Василия Данила видел, что тот уже мечтает побыстрей доехать до контейнера.

— Это же надо! — Николай зевал, засыпал прямо на ходу, но не замолкал. Лишь иногда его голос становился тише, а речь — менее связной. — Чего тебе тогда в этой тундре не жилось? Ездил бы там, рвал бы своими варварскими гусеницами тысячелетиями растущий олений корм, стрелял бы по оленям из карабина. Жил бы в юрте, как человек, а не как мы, больше похожие на кротов.

— Да не жил я никогда в тундре, отстань, — устало отпирался Василий.

— Да? Странно... Ты так профессионально ездишь по моему лишайнику, что почти меня убедил, что прожил там полжизни. Все же, для этого требуется некий опыт. Не каждый сможет вот так, без подготовки, кромсать беззащитные растения. Но у тебя, видимо, врожденный талант.

Василий объехал еще одну заросшую полянку, наехал из-за этого колесом на крупный булыжник, чертыхнулся и двинулся дальше.

— Нет, серьезно! Скажи мне, за каким лешим ты приперся на Марс, с таким то талантом? Жил бы где-нибудь в джунглях, рубил бы самым большим мачете самые беззащитные пальмы...

Николай замолчал.

Вопрос был задан.

Может быть, он был задан случайно, а возможно, весь предыдущий спектакль разыгрывался только ради этого.

Василий даже притормозил.

— Ты прождал четыре года! — наконец сказал он. — И не смог мне задать этот вопрос нормально? Последние два из этих четырех лет я готовился, думал, что ответить. Даже советовался с Джеком, можете вы поверить? И ты тут теперь придуриваешься?

— Тем не менее, вопрос задан. И на него надо как-то ответить, — улыбнулся Данила.

— Зачем ты здесь? — полностью проснувшимся голосом спросил Николай.

— Да со мной все просто, Джек не даст соврать. Кем бы я был на Земле? Слесарем-самоучкой? Мастером на все руки? Дядкой, который может починить все на свете? Так я и здесь все тоже самое, но еще и первопроходец. Пионер. Слесарь, который, возможно, зарабатывает миллионы, ну или скоро их заработает. Где вы еще видели практикующего слесаря-миллионера, а? Со мной все просто, мне нравится не просто крутить гайки, но крутить их еще и в сложных местах. В труднодоступных местах. Когда предпусковой подогреватель в самой глубине между двумя двигателями, так, что дотягиваешься до винтов лишь кончиками обмороженных пальцев. Когда колеса тонут в плавящемся асфальте, а надо, чтобы радиатор не кипел. Когда ветер сносит тебя вместе с рюкзаком, и с фалом, и еще и с камнем, который ты взял за балласт. А ты, собственно, не от ветра вышел спасаться, а чинить генератор.

— Я же все это перепробовал на Земле. Теперь вот, повезло, кручу гайки в скафандре, да еще и на другой планете. Кислорода нет, холодно ночью, жарко днем. Кому еще так повезет?

— Ага, — только и ответит Николай. — Ну, это заметно, что ты действительно готовился. Объезжай!!!

Восклицание Николая заставило Василия резко вывернуть руль, спасая очередной кусок разросшегося лишайника.

— И ведь что обидней всего, — буркнул напоследок водитель, — так то, что не они нам километры на счетчик мотают, а та зараза, что в озерах.

* * *

Василий говорил правду.

До сих пор не менее трех четвертей вклада в их общий результат давала хлорелла, которую теперь они запихивали в каждый водоем, возникающий в окрестностях. Больше всего, конечно, "дышало" озеро в кратере Генри, значительно обгоняя все остальные озера.

Николай даже начал собирать урожай из гниющих по берегам водорослей, там, где эти берега хоть немного стабилизировались. Одна ходка до кратера давала ему такой объем отмершего биоматериала, что он мог высаживать целые лесочки в окрестностях базы.

К сожалению, процесс гниения шел крайне медленно — обратная сторона медали, кислорода было слишком мало для быстрой работы бактерий.

Но бактерии все-таки пытались выжить, и заняться тем, что умели лучше всего. Пробы показывали, что они жили, там, где хоть что-нибудь росло, жили и размножались, хоть и значительно медленней, чем их земные родственники.

С грузом они управились шустро, дотянув первую часть из контейнера за пару часов. Монеты прежде всего.

Данила рассеянно перебирал их в руках, целых девять монет, целых девять квадратных километров Марса. Первую они держали в самодельной рамке на раскрашенной стене гостиной, так что ее не присоединили к остальным.

Монеты исполнили под старину, тяжелые, золотые (говорят, что для их отливки использовали только "то самое" золото, с астероида, приносящего удачу), с нарочито грубой чеканкой. Их можно было спутать с монетами древних царств, если не знать, что герб Агентства — две крошечных планеты, одна на фоне другой — никогда не был гербом ни одной страны. Если не знать также, что внутри каждой монеты встроен чип, однозначно идентифицирующий конкретный участок планеты, который передается в собственность вместе с ней. И не разбирать с лупой письмена, идущие по краю решки, которые однозначно указывали на географические координаты этого участка.

Монеты, при этом, не являлись документом на собственность. Просто сувениры, награды за прорыв. Агентство даже особо предупреждало, что может остановить их дальнейший выпуск в любой момент, как только сочтет это нужным.

Тем более ценными они становились.

Сначала Данила пытался крутить их как игральные фишки, но для этого монеты оказались слишком тяжелы. Поэтому теперь он лишь меланхолично перекладывал их из одной стопки в другую, иногда раскладывая и на три стопки сразу, иногда — объединяя все в один высокий столбик.

— Вот. — Грег ткнул пальцем в таблицу, которую искал на сервере. — Результаты сегодняшних торгов, плюс данные по space composite, плюс существующие на рынке предложения, которые остались нереализованными. Стоимость акций и компаний не берем, только торги по площадям.

— И чего там? — потянулся к экрану Василий. — Выведи уже на стену.

Грег послушно поднял информацию со своего экрана на пленку, растянутую на стене. Колонки цифр мгновенно затенили раскрашенный камень.

— Вот. — Повторил Грег. — Эти монеты...

Грег ткнул пальцем в столбик, который собрал Данила:

— ...Эти монеты сейчас покупают по девять тысяч евро за штуку. За целый квадратный километр в самых, можно сказать, элитных районах Марса, эти кровопийцы дают всего лишь девять тысяч. О, извините, по-моему, я залез в реплику Василия? Но реально — это просто попытка поймать халяву.

— Это рынок, — встал на защиту биржи Данила. — Очень хорошо, что он есть. Теперь ты знаешь, чего стоит наша работа на текущий момент, будешь знать, сколько она может стоить завтра. И послезавтра тоже. Не было бы бирж, мы бы здесь ждали богатого дядю, который, может быть, когда-нибудь нам что-нибудь предложит. Такого, знаете, мецената. А сейчас мы знаем, за сколько земляне хотят покупать наши километры.

— Интересная сейчас ситуация... — задумчиво произнесла Лиза, — сейчас каждый может себе позволить прикупить огромный кусок целой планеты, и, не какую-то там грамоту, а настоящие, реальные площади. На них можно пахать, сеять, жить. Будет можно.

— Будет, — ключевое слово, которое и рушит нам цены, — сказал Грег. — Всего два фактора. То, что на поверхности нельзя дышать, и наши десять монет — капля в море. И стоимость билетов. Сейчас мне кажется, что стоимость полета влияет даже сильнее, чем отсутствие воздуха.

— Дурдом, — Данила думал о своем, но говорил вслух. — Нельзя купить билеты, потому что они дорогие, и надо заработать на них денег. Нельзя заработать денег, потому что билеты дорогие, и это рушит цены на нашу собственность.

— Да, — кивнул Грег. — Именно так. Нужно еще поработать. В текущий момент ни одной сделки по подтвержденной собственности не произведено. Ни NASA своими двадцатью монетами, ни японцы, ни мы. Никто не продает свои первые, самые дорогие сердцу километры по таким ценам. Смысла — ноль.

— Второе, — фьючерсные цены. Здесь они отличаются от компании к компании. Американцам предлагают по четыре тысячи за километр, минимальный лот — сто километров. Уже что-то, хотя для них это — опять же мелочь. Но тут я вижу предложение выкупить сразу десять тысяч квадратов. А это уже какие-то деньги. Сорок миллионов — это сравнимо с тем, что мы пока что потратили.