Надо мною "Безоблачное небо" - 2 часть

— Ох, ни фига же..., — не сдержал удивленного вздоха Сашка.

— Свечение вокруг тел заметил?

— Да, — кивнул тот.

— Кира, подойди ко мне. Пусть он увидит разницу.

Несколько минут Сашка разглядывал меня, Илью Васильевича, других Охотников, наконец, вернул амулет Николаю.

— Но ведь у нас-то нет таких детекторов.

— Так потому и нет, — не выдержала я, — чтобы вы не увидели того, что вам видеть не

полагается. Вся внешняя охрана вашей базы почти целиком состояла из "Шабаш—

ников"!

Черт! Он мне не верил. Ну, что за пень!

— Собачек то ваших ты хоть видел?

— Эту новую породу? Ну, да. И что? Здоровые, конечно...

— Здоровые, — передразнила я, — Если ты считаешь нас ожившими мертвецами, то

эти ваши "собачки" — мертвее некуда! Их создали Тзимицы — один из кланов

"Шабашников". Эти господа — мастера по части всяческих искусственных тварей.

— Да что ты заладила, — вдруг психанул Сашка, — "Шабашники", "Шабашники".

Кроме тебя я никаких других вампиров на нашей базе не видел!

Все. Надоело общаться с этим пеньком. В ЧК специально таких набирают что ли?

Неожиданно зазвонили коммуникаторы и Охотники, переговорив, быстро куда-то свалили.

— ЧП, — пояснил Илья Васильевич, — Отряду чекистов, похоже, их начальству с ох—

раной, удалось вырваться с базы. Подземным ходом ушли, заразы, а выход был

уже за линией оцепления. Чуть не упустили их. Ладно, они сами на наш патруль

нарвались...

Снова мы остались впятером, не считая пленных охранников и Марины. Вокруг тишина, не слышно даже отдаленной стрельбы. Наверно, после бегства здешнего руководства с остатками охраны сопротивляться нам стало попросту некому. Выходит, базу мы взяли-таки.

Осмотром лаборатории — не зря же сюда пришли, занялись мы вдвоем с Ильей Васильевичем. (Своих Охотников он оставил с пленниками). Запоры двери распались под ударами "Копий тьмы". Предварительно менталучем я пошарила в пространстве за ней, так что неприятных неожиданностей мы не опасались. Вообще-то за дверью что-то живое все же было, только стремное какое-то — я не нащупала не то что развитых сознаний, но даже хотя бы минимального уровня индивидуальности. А еще фон от двери шел нехороший, но, в любом случае, засады, поджидавшей нас за нею, не было точно.

Массивная створка подалась легко — блокировавший ее завал уже был разобран. Мы вошли. Оох! Я поняла, чем тут фонило. На меня обрушились застарелая боль, страх и безнадега. Чертовщина какая-то! Это ведь не пыточная, не какой-нибудь мрачный застенок — действительно лаборатория. Средней величины зал чистый и светлый (на мой вкус даже черезчур светлый). Под потолком плафоны неоновых ламп. Вдоль стен офисные столы, стойки с ПК и еще какой-то электроникой. По центру — ряды лабораторных столов, заставленных разнообразными аппаратами и принадлежностями. Что-то было узнаваемым и привычным: лабораторная посуда, какие-то капельницы в штативах, похожие на те системы, что ставят больным в стационарах, осциллографы, пробирки с реактивами, специальные весы для особо точных измерений. Только не это все цепляло взгляд. В большинстве своем столы занимали странные ни на что не похожие аппараты. Они были живыми! Представляете? Может быть, я не совсем верно выразилась, но эти устройства были созданы из живой плоти, живых тканей. Невероятно! Пульсировали какие-то мешки плоти (довольно мерзкие на вид, надо сказать), по переплетениям странных трубок, похожих на вены-артерии, но толщиной с мой палец, что-то текло. С живыми тканями соединялись привычного вида части: штативы, капельницы, змеевики, какие-то краники. Биоагрегаты представляли собой единую систему: трубки-артерии тянулись с одного стола на другой, капельницы запитывали сразу по нескольку устройств. И над всем этим витал "запах" давнишней боли и страха. Очень плотные эманации, очень сильный "запах". На какой-то миг у меня возникло чувство, будто я тону в яме, заполненной затхлой, стоячей, тинистой водой. Неприятное ощущение... Чем они тут занимались? Что все это значит? Я посмотрела на Илью Васильевича. Охотника трясло. От сдерживаемого гнева трясло, а еще от... сострадания. Он ЗНАЛ, знал, ЧТО мы видим. Он уже встречался с таким. Почувствовав мой взгляд, Илья Васильевич обернулся: "Кира, пойдем отсюда. Не стоит тебе на все это смотреть. Им уже ничем не помочь..." Им? Кому им? И тут в дальнем конце зала я увидела голову. Уже не слушая Охотника, ни на что не обращая внимания, я, словно в трансе, медленно двинулась к ней.

Марина ошибалась. Эта голова не торчала ИЗ прибора, она была ЧАСТЬЮ биоагрегата. Обрубок шеи, удерживаемый ошейником-штативом, естественно перетекал в путаницу трубок-артерий, уходящих на соседние столы, тянущихся к капельницам, к каким-то пульсирующим мешочкам плоти. В горле у меня вдруг возник плотный вязкий комок, который я все никак не могла сглотнуть. Эта голова... это была голова каинита. Ошибиться невозможно. Отражение, чудовищно искаженное, тем не менее, показывало ясно: я вижу одного из своих соплеменников, вернее то, что от него осталось. Когда-то это был парень-тореадор: слегка вьющиеся золотистые волосы, нежная кожа, тонкие черты лица, теперь искаженные гримасой боли. Уже не физической, ее он чувствовал, скорее всего, лишь в период трансформации. Мучители, наверно, из садистского удовольствия сохранили в этом обрубке личность и разум. Тореадор понимал, что с ним стало, осознавал свою беспомощность и невозможность что-либо изменить. Мне стало плохо, физически плохо, впервые с момента моего обращения. Взбунтовался желудок, ослабли ноги. Чтобы не упасть, я вцепилась в столик со стоящей на нем головой. Тореадор был в забытьи, его сознание где-то блуждало, но, когда я оказалась рядом, голова открыла глаза. Поначалу мутный, слепой взгляд прояснился — он меня увидел. Пару долгих мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Наверно, мой отец, или Маргарита воспользовались бы в этот момент слиянием, чтобы понять, как все случилось. Я не смогла, честное слово — страшно стало. Неожиданно губы тореадора дрогнули, слабо шевельнулись — он что-то пытался сказать. Не было слышно ни звука, да и откуда бы им взяться, если не осталось ни легких, ни гортани, ни голосовых связок? Никогда не умела читать по губам, но сейчас и без этого умения я понимала его. Тореадор просил прекратить мучения, он хотел умереть. Нет, я не ханжа, и знаю, что иногда убийство — проявление милосердия. Ему не было больно, этому тореадору. Он мгновенно распался, рассыпался в пыль под ударом "Копья тьмы", и в этот миг меня буквально окатило волной его радости. Наверно, я еще слишком мало прожила на свете, никогда раньше мне не приходилось видеть, чтобы кто-то так радовался своей смерти...

Из трубок-артерий, разорванных заклинанием, тоненькими струйками вытекала кровь, пятная столы, стекая на пол. Из одних — темная, почти черная наша, из других — ярко-алая человеческая. На кафеле пола быстро появились лужицы. И не поймешь уже, где какая кровь, так все перемешалось. Я глядела на эти лужицы и плакала, не замечая своих слез. Мы опоздали. Даже тогда, когда мы впервые узнали о плененных тореадорах, скорее всего, было уже поздно.

На душе пусто и гадко. Действительность своей чудовищностью превзошла самые страшные байки. Их много ходило о Тзимицы — одном из главных кланов "Шабаша". Его члены могли, как угодно трансформировать свои тела. (Помните летунов?) Конечно, были кое-какие ограничения, но тем не менее... Только это еще не все, дело в том, что точно также они могли трансформировать любого другого, было бы время. Рассказывали, будто в период Войн Кланов, когда тзимицы удавалось захватить базу своих врагов, они убивали не всех пленников и не сразу. Самых красивых из пленниц они, забавляясь, превращали в таких уродин, что любая женщина-носферату по сравнению с ними показалась бы супермоделью с обложки глянцевого журнала. Были у них и другие "шутки". Не зря же за этим кланом закрепилось прозвище — изверги, и не зря все остальные предпочитали умереть, но не попасть в руки извергов живыми. Знала я все это, слышала и не раз подобные истории, но то, что увидела тут... Желудок снова дал о себе знать, и я попросту отключила неприятные ощущения. Увиденное уже не вписывалось даже в понятие Зла. В конце концов, Зло — тоже что-то человеческое, а тут уже за гранью, за пределами. Тот, в ком осталось хоть что-то от человека, не сможет сделать такое даже со злейшими из врагов. Сколько их тут, бывших каинитов вперемежку с бывшими людьми? Людей даже больше... И как только Илья Васильевич держится? Хотя, он такое уже видел... Я вдруг вспомнила о Сашке-чекисте. Он должен на это посмотреть, пусть знает, кому служил.

* * *

Охотники, оставшиеся с пленными, сидели на полуразобранной баррикаде, о чем-то разговаривая с Мариной. Девушка, похоже, окончательно оттаяла, даже улыбалась, и во взгляде, брошенном на меня, у нее уже совсем не было страха — хороший знак. Посеченный осколками чекист лежал на полу без сознания. Первую помощь ему оказали, остальное сделают медики на базе. Сашка сидел чуть в стороне, о чем-то глубоко задумавшись. Охотники поглядывали на него — не выкинул бы сдуру какой фортель, и оружие из рук, ясное дело, не выпускали, но, по большому счету, не воспринимали Сашку-чекиста как врага. Да он и в самом деле не был врагом, просто упертый солдафон, веривший своим командирам и старательно выполнявший приказы. Как это в Уставе? Солдат обязан выполнить приказ командира точно и в срок. Так, кажется? А о том, что этот приказ преступен, солдат думать не обязан. Этого вы, я думаю, ни в одном Уставе не найдете. Так что Саня наш ни в чем неповинен. Он всего лишь солдат и всего лишь выполнял приказы. Вот и пусть посмотрит теперь, что натворили те, кто отдавал ему приказы. Как он после этого спать-то будет? Кошмары не замучают?

— Александр!

Чекист оторвался от своих раздумий, посмотрел на меня. В отражении целый коктейль чувств и все негативные. Ну, еще бы. Я же вампир, враг человеческого рода, нежить. А он, надо полагать, светлый рыцарь, последняя надежда человечества. Тьфу! Солдафон пустоголовый!

— Чего тебе, вампирша?

Чесались у меня руки дать ему по морде. (Вы же знаете, как мы относимся к этому прозвищу). Но бить пленного, недостойно как-то, так что "вампиршу" пришлось проглотить.

— Я хочу, чтобы ты посмотрел, что вы тут охраняли.

— Это приказ?

В голосе у Сашки вызов, а в отражении сложная смесь чувств: тут тебе и злость, и унижение, и обида на судьбу... Ах, ну да, это же так унизительно, что нежить имеет наглость командывать человеком. Ладно, черт с тобой, не буду накалять обстановку. И откуда во мне столько рассудительности? У самой нервы как взведенная пружина.

— Нет, это пожелание. Если хочешь, просьба.

— Это просьба? Тогда я, пожалуй, посижу здесь!

Ну, все! Взведенная пружина начала стремительно распрямляться. Я не стала больше ничего говорить, просто схватила Сашку и зашвырнула в открытую дверь лаборатории. Такого он от меня не ожидал, потому и помешать не успел. Зато упал красиво, сразу видно — учили. Мгновенно сгруппировался, погасил инерцию и вот он уже на ногах в стойке... и под прицелом трех АК — Охотники тут же отреагировали на изменение обстановки. Впрочем, мгновением спустя чекисту расхотелось драться. И дело тут даже не в "Калашах", просто он увидел живые агрегаты. Глаза вылупил: брезгливость пополам с любопытством.

— Что это? — спросил он, подойдя к ближайшей живой машине.

— Это? — я уже стою рядом с ним, — Ты не знаешь, что охранял? Это то, что ваши по—

ганые союзники сотворили с такими как я. Хотя, что тебе до нас? Мы же для тебя

нежить, незачем нас жалеть. Верно? Ты лучше вот сюда посмотри! — я показала на

соседний стол, мой голос сорвался в крик, — И туда! И вон туда тоже! Вроде все

то же самое, но они были людьми! Ты слышишь, пенек?! Людьми!! Теми, кого

ты собирался защищать! Они о чем-то мечтали, кого-то любили... Только твоим

начальничкам было на это плевать! Это с их согласия людей превратили в эти

агрегаты! Тзимицы бы на такое не осмелились, если бы не получили добро от

твоего руководства!

Сашкино лицо стало белым, как мел.

— Я не верю, — пробормотал он, — Как из человека можно сделать такое?

— Ты же чекист! Тебе должны были рассказать о способностях разных кланов каи—

нитов. Клан Тзимицы умеет подвергать трансформации любое живое существо,

переделывать его под свои нужды.

Чекист судорожно сглотнул.

— Зачем?

— Сейчас покажу.

Я схватила его за руку, наверно, слишком сильно схватила. Под пальцами смялись, сплющились мышцы, но Сашка даже не поморщился. Подтащила его к ближайшему агрегату, открыла краник — в ладонь, разбрызгивая красные капельки, ударила тонкая струйка. Я поднесла ладонь к его лицу.

— Вот за этим! Это кровь, Александр, человеческая кровь. Они превратили людей в

живые агрегаты по ее производству. Тебе ведь не нужно объяснять, зачем им эта

кровь?

Рука дрожала, да меня всю колотило. Нервы. Расплескалась кровь с ладони, и себя облила и Сашку.

— А сейчас посмотри вот на это! — я дернула его к соседнему столу.

Теперь из крана медленно вытекала густая тягучая темная жидкость.

— Узнаешь свой чудо-элексир? Все просто. Твоим начальникам была нужна наша

кровь, много крови, и тогда для них союзники-тзимицы трансформировали плен—

ных каинитов, а взамен, получили разрешение, сделать тоже самое, только уже с

людьми, — (Кажется, у меня начиналась истерика. Я никак не могла удержать сле—

зы. Они просто сами собой катились из глаз), — Говорят, когда твое тело начина—

ет корежиться, изменяться, ты испытываешь невыносимую, ни с чем несравни—

мую боль. А еще они все ощущали ужас, потому что знали — им недолго остава—

лось быть собой. Боль и ужас, ужас и боль... Ты чувствуешь? Здесь все пропита—

но ими.

Сашка-чекист стал зеленеть — рвотные спазмы. Да и у меня давно уже на желудке неспокойно было. Контроль над телом пока еще помогал. Надолго ли?

— Самое страшное тут даже не эти несчастные, превращенные в автоматы, — про—

должала я, — Страшно, что "Шабашникам" это сделать разрешили люди! Так, кто

из нас большая нелюдь, и нежить я — каинитка, или те, кто позволил такому слу—

читься? Погляди! В этой лаборатории тзимицы провели трансформацию, но рабо—

тали здесь и обслуживали всю систему люди!

— Почему... ты... так считаешь? — кажется, Сашке стало совсем худо.

— Свет, Александр. Он слишком яркий для наших глаз. Здесь точно работали люди.

Подошел Илья Васильевич до этого бродивший по лаборатории и вроде бы не обращавший на нас внимание.

— Вон там, — он показал в конец зала, — на столе кто-то оставил недопитый чай и та—

релку с бутербродом. Каиниты твердого не едят...

Похоже, упоминание о бутерброде стало последней каплей. Первым скрутило Сашку, а следом за ним и меня. Черт возьми, это больно, когда тебя рвет, а рвать-то и нечем. Пусто на желудке. Только желчь идет, да во рту, как кошки нагадили. Погано, одним словом. Через некоторое время все же полегчало. Вытираю губы, гляжу: чекист Сашка стоит (видно, раньше меня очухался). Стоит и эдак задумчиво на меня смотрит.