Ар Мегиддо 1. Река вечности

Ипи усмехнулся и посмотрел на Аристомена.

— Приставленные люди ответят на все твои вопросы, если они не коснутся дел военных, а так же тех, коими занимаются Хранители. Тебе выдадут письменные принадлежности, и ты запишешь все, что тебе известно о деяниях Менхеперра и потомков его. А потом, в Уасите, обучишь своему языку меня, Величайшего и царственную Соправительницу. Я положу тебе жалование — сорок кайтов золота в неделю.

Аристомен поклонился.

— Благодарю тебя, достойный Ранефер. Что же ты намерен предпринять в отношении Александра?

— А вот это, — сказал Ипи, перестав улыбаться, — уже не твоего ума дело.

8

Путь в никуда

— Это не Ханаан, — мрачно изрёк Эфраим, исподлобья разглядывая слоновье стадо, мирно пасущееся в трёх стадиях от дороги, что, выйдя из лесу, загибалась к северо-западу.

— А что? — спросил Птолемей.

— Я не знаю. Но это не Ханаан. Здесь должны быть довольно густонаселённые места. Уже Назарет недалеко. Тут нет никаких лесов. И уж точно не водятся слоны.

— Не водятся?

— Когда-то, очень давно водились, но теперь их даже в Египте не часто встретишь.

— Откуда же везут слоновую кость? — спросил Александр с интересом, из-под ладони разглядывая невиданных зверей, о которых так много слышал, но воочию видел впервые.

— Из Нубии.

— Ты хочешь сказать, это Нубия? — усмехнулся Лагид.

— Я ничего не утверждаю, господин. Кроме того, что это не Ханаан.

Сначала они не придали большого значения этим словам иудея, но чем дальше продвигалось войско на север, тем чаще Эфраим твердил, что не узнаёт местность. В конце концов, "друзья", составлявшие ближний круг, ощутили лёгкую дрожь в коленях. Не обращать внимание на слова проводника, совсем серого от страха, стало невозможно.

Александр помрачнел. Птолемей, озадаченный не меньше, прокручивал в памяти переговоры с Ранефером и последующее сражение, пытаясь вспомнить какую-нибудь зацепку.

— Допустим, хотя это кажется бредом сумасшедшего, что мы в Нубии. Там водятся слоны? Водятся. Там есть леса?

— Есть, — буркнул проводник, — мне это доподлинно известно, хотя я там и не бывал.

— Хорошо. Вернее, плохо, но пока ладно. Если это Нубия, то что здесь делают египтяне?

— Египтянам в Нубии всегда есть, чем заняться, — сказал иудей, — оттуда до их земли рукой подать. И название этой страны происходит от египетского слова, означающего — "золото".

— Там много золота? — спросил Птолемей.

— Много.

— А ещё туда сбежал от персов Нектанеб, — буркнул Александр, — который второй.

— Вроде Ранефер что-то говорил про Нектанеба, — вспомнил Птолемей, — или нет?

— Я думаю, — сказал царь, — этот Менхеперра — потомок Нектанеба. Сын или внук. Копил силы долгие годы и решил вернуться.

— Если так, то зря времени он не терял, — кивнул Лагид, — подготовился неплохо.

— Нубия... Пожалуй, это все объясняет. Кроме одного. Как мы сюда попали?

— Ну... — протянул Птолемей, — гроза, иудейские боги. Забыл?

— Нет, — покачал головой царь, — не забыл.

Воцарилось тягостное молчание.

— Что будем делать? — разорвал тишину Клит.

— Идти в Тир, — твёрдо заявил царь.

— В Тир? — удивился Чёрный, — дотуда, поди, теперь тысячи стадий!

— У кого-то есть предложения получше? — сверкнул глазами царь, — все это может оказаться мороком, насланным колдунами варваров!

Предложений не нашлось. Македоняне переглядывались друг на друга, переминались с ноги на ногу и с надеждой поглядывали на царя.

У Александра играли желваки на скулах, он изо всех сил старался выглядеть хладнокровным.

— Эфраим, если мы все же в Финикии, если это морок, сколько дней нам осталось идти до моря?

Проводник давно уже не мог сориентироваться, потому довольно долго тянул с ответом, прикидывая. Наконец, сказал:

— Если повернуть на запад, то день, государь. Если море никуда не делось. Но нам придётся пересечь Кармельский хребет.

— Ты точно не видишь никаких примет? Значительных? Река или гора, к примеру.

Эфраим подумал и ответил:

— Если бы мы были в Ханаане, то завтра достигли бы левого берега Киссона.

На следующий день после полудня войско действительно подошло к реке.

— Это и есть Киссон? — спросил Александр.

— Не знаю, — покачал головой Эфраим, — тут мост должен был быть. Да и берега я не могу узнать.

Александр дёрнул щекой. Помолчал немного.

— Река течёт с востока на запад, как ей и положено. Я принял решение. Нет смысла идти в неизвестность. Поворачиваем на запад, к морю.

— А если река впадает не в море? — заметил Птолемей, — а в другую реку?

— Всё равно лучше держаться поближе к водным путям.

Войско двинулось вдоль берега реки вслед заходящему солнцу. Воины, видя напряжённость своих начальников, заподозрили неладное и начали выпытывать у них, что случилось. Те молчали, опасаясь возникновения паники, но тем сильнее вызывали беспокойство подчинённых. Стараясь отвлечь людей от мрачных мыслей, царь гнал их, не давая отдыху никому, в том числе и себе. Он шёл во главе основной части колонны, сразу за авангардом, ведя в поводу Букефала. Точно так же поступили все гетайры: следовало беречь лошадей.

На исходе следующего дня, когда уже пришла пора искать место для лагеря, со стороны ушедшего вперёд передового отряда прибежал человек. Он размахивал руками и отчаянно орал:

— Море! Море!

Македоняне возбуждённо зашумели. Волна воодушевления покатилась вдоль тела гигантской, растянувшейся почти на пять стадий змеи.

— Бывают же совпадения... — прошептал царь.

— О чём ты? — спросил Птолемей.

— Вспомни поход десяти тысяч. Они кричали так же, с ума сошли от счастья... "Море! Море!"

— Я помню эти строки.

— История повторилась, Лагид. Хотя мы и не бродили несколько месяцев по бесконечным равнинам и горам, но оказались в похожей ситуации.

Семьдесят лет назад, эллины, наёмники Кира Младшего, претендента на персидский трон, после неудачной битвы при Кунаксе возвращались на родину из самого сердца Азии. Измотанные длительным походом, с честью выдержавшие борьбу с племенами диких варваров и гигантскими расстояниями, они вышли к Понту Эвксинскому и море вдохнуло свежие силы в людей Ксенофонта, записавшего для потомков перипетии этого грандиозного похода. Птолемей отметил про себя, что Александр довольно воодушевлён собственным сравнением со знаменитым полководцем и историком, хотя, сказать по правде, оно не слишком справедливо.

— Мы ещё не выбрались из этой Керберовой задницы, — буркнул за спиной Клит, — по-прежнему не можем объяснить происходящее.

— И все же, — ответил Александр, — у меня камень с сердца свалился. Море на западе. К западу от Нубии только пустыни, где даже звери не живут. Я видел много карт и читал землеописания. Значит это все же Финикия, а эта река и есть Киссон. До Тира три дня пути.

— Твои слова, богам бы уши, царь, — покачал головой Птолемей.

Однако Александр оказался прав. Через два дня его войско, измученное сражением, переходом, неизвестностью и целым ворохом всевозможных страхов, встретило своих. Разведчиков, посланных Эвменом.

Спустя сутки, к моменту вступления в Тир, Александр уже знал в общих чертах, что произошло, и лицо царя, въезжавшего в восточные врата Ушу, внешне совершенно невозмутимое, своей неестественной бледностью выдавало такое смятение, какого сын Филиппа не испытывал никогда. За всю свою жизнь.

* * *

— Дурень, тебе же говорят — мы все их видели. Все.

— Сговорились.

Раздался нервный смешок. Теримах театральным жестом воздел руки к прокопчённому потолку.

— Боги, ну как можно быть таким твердолобым?!

— Ты за слова-то свои...

— Ответит, не волнуйся, — на плечо недоверчивого слушателя, сидевшего спиной к двери, легла мозолистая ладонь, а густой бас заставил многих присутствующих втянуть головы в плечи.

Послушать байки походников явилось высокое начальство. Таксиарх Кен, один из старших стратегов, командир асфетайров[117], при всей своей внешней суровости отличался особой близостью к простым воинам. Вечером его частенько можно было увидеть в их кругу с деревянной миской просяной или гороховой каши.

[117] Таксиарх — командир таксиса, подразделения фаланги численностью в 1500 человек. Кен командовал элитным, наиболее боеспособным таксисом асфетайров ("городских гетайров"), набранных в Верхней Македонии и занимавших в бою правый фланг. Кен обладал большим авторитетом среди солдат. В Индии он возглавил делегацию ветеранов, просивших Александра прекратить поход и вернуться на родину.

Теримах и ещё несколько человек привстали, приветствуя стратега. Рыжий и воины его декады, приняв приглашение земляков-знакомцев из числа "пеших друзей", пришли отметить возвращение и рассказать о своих приключениях. Собрались в Старом Тире, в каком-то доме недалеко от порта. Вид города, конечно, впечатлил вновь прибывших, но нельзя сказать, что очень уж сильно. Всякого навидались за пять дней перехода от Пепельной Пустоши. Следам пожаров, разгрому в домах и на улицах, малочисленности местных, тоже никто не удивлялся. Только Медведь совсем почернел лицом, увидев в какой-то подворотне труп женщины с подолом, завёрнутым на голову. Он и прежде не отличался разговорчивостью, а после того инцидента в иудейском селении совсем замкнулся, общаясь с товарищами односложно.

— Сидите, — махнул рукой Кен, — ты, рыжий, продолжай. Как ты там их обозвал? "Финикийские коровы"?

— Да, — ответил Теримах.

— Помнится, в Олинфе, на агоре, видел целиком слоновый рог, а недавно, в Сидоне...

— Это не рог, — перебил стратега рыжий.

— Я слышал, это у них зубы такие, — сказал один из воинов.

— Брехня, — авторитетно заявил другой, — это же какую пасть надо иметь...

— Не брехня, — буркнул Полидор, молчавший в течение всего теримахова рассказа о "Малом Анабасисе", как уже окрестили вылазку Александра некоторые её участники.

— Верно, — сказал Теримах, — эти зубы у слона изо рта торчат.

— Бывает же чудес на свете...

— Да уж... Разливай. Накатим за чудеса. Будь они прокляты...

— "Пурпурные" рассказывают, — сказал Кен, — что в Вавилоне, в царских садах, Дарий держит много слонов. Их родина далеко на востоке, в Индии. Оттуда пригоняют. Там на этих зверюгах ездят. Даже сражаются, сидя верхом, как на лошади.

— Как это, "далеко на востоке"? Вон, Теримах говорит, в дне пути отсюда целое стадо видели...

— Это здесь. А там... — Кен неопределённо мотнул головой, но все поняли, что он имеет в виду, — не водятся. Вымерли, видать. Как львы у нас, в Македонии. Мне бабка рассказывала, последнего льва ещё при Филэллине[118] прикончили.

[118] Александр I, царь Македонии в 498-454 гг. до н.э. Воевал на стороне персов, но при этом снабжал греков информацией о планах противника. Афиняне прозвали его "друг эллинов".

— Твоя бабка, Кен, небось и Ксеркса живьём видела? — поинтересовался кто-то из задних рядов.

— Дурак ты, — беззлобно ответил стратег.

Многие присутствующие помрачнели. Только отвлеклись от тягостных мыслей, как вот нате вам снова...

— Ох-хо-хо... Охохонюшки... Как же мы теперь-то будем? — спросил, глядя в пустоту, Тидей.

В сражении с египтянами милетянин рвал и метал, стараясь смыть позор плена. Дрался в самом горячем месте, был легко ранен. Не зря на него в своё время большие начальники обратили внимание. Воином наёмник оказался не из последних. Теримах видел это, потому после боя расквасил носы паре острословов, намеревавшихся наградить Тидея почётным прозвищем — "Засранец".

Но вот этот вздох некоторые посчитали притворным.

— Тебе-то что, милетянин? — мрачно посмотрел на него Медведь, — у тебя ни жены, ни детей. Наёмник...

— Как будто у тебя жена есть.

— У меня мать с отцом ещё живы...

— Все, считай в покойники запишут, — бросил один из "пеших друзей", воин, у которого все лицо пересекал уродливый шрам, а левое ухо отсутствовало.

— Может, вернёмся ещё? — неуверенно протянул другой.

— Хрен, ты вернёшься, — ожесточённо сплюнул себе под ноги одноухий, — так все и подохнем здесь.

— Двум смертям не бывать, — спокойно сказал Тидей, — чего бояться? Пока мы живы — смерти нет. Когда она придёт — нас не будет.

— Воистину так, — согласно кивнул Кен.

— Да ты философ, милетянин, — сказал одноухий.

— Не я — Эпикур.

— Образованный, выходит? Не веришь, значит, в Лодочника?

— Не верю. Басни для деревенской темноты.

— Ишь ты, какой... Как хоть тебя в наёмники-то занесло?

Не дождавшись ответа, воин посмотрел на Теримаха и других щитоносцев.

— Не видели вы, чего тут у нас было...

— Мы, зато, многое другое повидали, — спокойно ответил Теримах.

Повисла пауза.

— Заметно... — в тягостной тишине прозвучал ещё один голос, — сколько вас вернулось...

— Слышь, милетянин, вон, рыжий сказал, вы даже тела павших не погребли. Ничего, что они к Харону без оплаты ломанутся, а он их пинками назад? Неприкаянными скитаться. Не напрягает?

— Чего ты ему рассказываешь? Он в Харона не верит.

— Да мне насрать, во что он там верит... Столько народу, без погребения... Эпикур хренов. Удобно так, да?

— Ты, я смотрю, недоволен? — процедил Теримах, — иди, хорони. Дорогу объясню.

— Будут мне трусы ещё указывать, — снова сплюнул одноухий.

Теримах вскочил. Полидор схватил его за локоть.

— А ну, сядь! — рявкнул Кен, и повернулся к одноухому, — если пасть не захлопнешь, язык вырву! Ты кого в трусы записал? Александра? На том поле Гелланик голову сложил! Тело варварам досталось... Мы с ним дорог протопали... Ты ещё...

Кен замолчал, не в силах слова подобрать.

— Ну, скажи, Кен, — подался вперёд одноухий, — скажи: "Ты ещё под стол пешком ходил". Чего молчишь, ведь на языке верти...

Он не закончил, полетел на пол от могучей затрещины.

— Ты ещё пешком под стол ходил, — с расстановкой произнёс Кен, — когда мы с Геллаником иллирийцев по горам гоняли.

Одноухий вскочил, злобно покосился на стратега, и вышел прочь, хлопнув дверью.

Кен обвёл глазами воинов и сказал:

— Чего-то распустились вы. Разговорчивыми стали... Я вам брат, сват? Когда и так. Но не сейчас. Сейчас такое дело, что я вам — командир. Вот ещё раз подобное повторится, выбитыми зубами не отделаетесь. Никого жалеть не стану. Кто не верит, сходите за ворота.

Воины потупились. Возле лагерного палисада лежали без погребения тела казнённых, виновных в разжигании ненависти к финикийцам, раздувании паники.

Стратег помолчал немного, потом снова заговорил:

— Следует павших помянуть. Налейте-ка мне.

Кену подали вырезанную из дерева походную кружку, похожую на чашу-киаф, которой на пирушках смешивают вино с водой.