— Не так быстро. Впрочем, ты и прежде временами был излишне горяч и нетерпелив. И да, прежде чем ты задашь очередной вопрос, я отвечу: да, мы встречались раньше. В некотором роде. Ты был моим... паладином. Нет, не так — ты был моей рукой. Моей вооружённой рукой. Или оружием в моей руке... Не в том, правда, смысле, о котором ты подумал. Слово "паладин" все же гораздо ближе к сути... хотя сознательно ты выбрал службу другому... другой. Но я не в обиде, - двойник ободряюще улыбнулся.
А я молчал, пришибленный этим известием. Разум буквально кипел, пытаясь переварить услышанное и родить хотя бы одну более-менее приемлемую версию. Лидировала та, согласно которой, я лежу в коме где-нибудь в больничке и ловлю глюки под воздействием очередного лекарства, должного разбудить моё сознание... возможно, потому что была наиболее разочаровывающей.
От размышлений меня отвлёк негромкий смешок — незнакомец откровенно забавлялся, наблюдая за ходом моих мыслей.
— Удивительное постоянство во вкусах — жениться на рыжих шлюховатых стервах и терпеть их измены, — насмешливо проговорил он, держа в руках взятую со стола фотографию моей жены. — Хотя эта, хе-хе, Лекса — крашеная... И, в отличие от предыдущей, не причастна к твоей смерти. Да-да, ты действительно мёртв, а не лежишь в коме в больничке и ловишь, хм, глюки. Забавно, что это тебя обрадовало, кстати... Вот, смотри, - он протянул фото мне. — Оцени символизм...
Портрет Лексы в моих руках увеличился, рамка пропала, а изображение... В судебной фотографии такие именуются "узловыми фотоснимками". До того, как уйти в адвокатуру, я насмотрелся на подобные фото вдосталь... да и потом в рамках работы случалось. Но я никогда не думал, что однажды сам попаду в объектив судебного фотографа в качестве трупа "жертвы происшествия".
В кадр попала чья-то стопа в кроссовке в окружении целой россыпи разнокалиберных бетонных обломков и кусков арматуры, но я смотрел только на... центральный "объект". Пришпиленный куском арматуры к покрытой выщерблинами стене какого-то подвала истерзанный труп в изорванном и пропылённом тряпье, в котором едва угадывались остатки дорогого костюма. Вместо лица и верхней части грудной клетки — кровавая каша с торчащими из неё осколками костей и стекла, цементная пыль и крошки раствора запорошили волосы. На ногах ниже колен — массивный обломок бетонной колонны. Как ни странно, я почти ничего не чувствовал. Я знал это место. Не подвал, как я подумал вначале — подземная автопарковка, в которой я обычно оставлял свою машину. Если бы мне прямо не сказали, что на этом фото — я... но, даже зная это, я не мог соотнести себя с этим куском истерзанной плоти. И... возможно, это малодушие, но меня не слишком интересовало, что привело к такому исходу. То есть предположения, у меня, разумеется, были... но моё будущее меня волновало гораздо больше, чем прошлое.
— Символичная картинка, не находишь?
— Боюсь, я не понимаю, о каком символизме речь, — признался я, разжимая пальцы.
Фотография немедленно спланировала под стол, проскользила по паркету и исчезла. Я невольно хмыкнул, лишний раз убедившись в нереальности окружения.
— Ладно, — он казался слегка разочарованным. — У тебя ещё будет возможность это понять. Настанет момент, когда ты не сможешь игнорировать очевидное.
Очевидное? Только не для меня. Смутная догадка, на что все это время намекал мой визави, слабо забрезжила на самом краешке сознания, но для того, чтобы осмыслить её полностью, мне нужно было отвлечься от происходящего, а момент для этого был совершенно не подходящий.
— О. Кажется, ты все же начинаешь понимать. Зная твоё упорство, я ожидал, что тебе понадобится намного больше времени. Видимо, твоё пребывание в этом мире пошло на пользу твоему разуму. Жаль, что придётся кое-какие твои знания... м-м... спрятать. Временно, разумеется. Считай это наказанием за безрассудство. Хотя идея с, хе-хе, вундервафлей, — в отличие от Элемара, он это слово произнёс абсолютно правильно и без малейшей запинки, — действительно хороша. Поэтому ты не утратишь ничего по-настоящему ценного. Я все-таки заинтересован в твоём успехе... в чем бы он ни выразился. Просто теперь тебе придётся обходиться без костылей...
Я отшатнулся, но он был быстрее. Раскрытая ладонь с звучным хлопком впечаталась в мой лоб и... ничего не изменилось. Всё то, что казалось мне важным, осталось при мне, а нового вроде бы ничего не добавилось.
Двойник хмыкнул.
— Не понял? Ничего, ещё поймёшь. Тебе пора, мой бывший паладин.
— Постой, — я понимал, что прямого ответа мне, скорее всего не дадут, но не мог не попытаться. — Это ты забрал мою... меня из моего родного мира?
— Ошибаешься. Я вернул тебя в твой родной мир.
— Но кто ты? Не хочешь говорить, так хоть намекни!
— Намекнуть? Что ж... Я, так же, как и ты, считаюсь мёртвым. Вот тебе ещё один намёк, — он раскинул руки в стороны, точно распятый.
От резкого движения полы пиджака распахнулись и стало видно белую рубашку. На которой тут же расползлось яркое кровавое пятно — точно напротив сердца. Постояв так пару секунд, мой двойник невозмутимо опустил руки и поправил пиджак.
— Когда мы встретимся в следующий раз, мне будет любопытно узнать, к какому выводу ты пришёл, — усмехнулся он. - Не разочаруй меня.
Мой кабинет вдруг начал оплывать и размываться, одновременно темнея, словно рисунок, на который щедро плеснули чёрной туши, разведённой в воде.
— Ах, да... — Кожа от запястий до локтей вдруг вспыхнула болью, словно я сунул руки в огонь. — Может, тебе это и не пригодится, но я не привык отнимать сделанные когда-то подарки... — донёсся до меня затихающий голос.
Гаснущим зрением я успел увидеть только, как опадают пылающими клочьями рукава моего пиджака, оставляя черные полосы ожогов...
Глава 20. "Купите моего сына..."
Тук. Тук. Тук. Тук...
Элемар, не глядя, нащупал еще один дротик. Небрежно прицелился...
Тук. Серебряная "стрелка" воткнулась Каю в нос. Повисела несколько мгновений и свалилась на пол, издав звонкое "блямс!" а альтмер, поморщившись, потянулся за следующим дротиком. Зачарованная Вторым "вварденфафля" была завернута в большой лоскут ткани и упрятана на самое дно заплечной сумки — с глаз подальше. Элемар не хотел лишний раз видеть или, тем более, брать в руки вещь, стоившую его... другу? Да, пожалуй, именно другу... если не жизни — живым, строго говоря, Второй не был — то существования. Но при этом понимал, что раз тот озаботился созданием того, что он назвал "чудо-оружием", это самое "чудо-оружие" ему понадобится. И было бы неплохо научиться с ним обращаться.
Было, конечно, большое искушение показать "вварденфафлю" кому-нибудь из магов — той же Улени Хелеран, с которой он, прибыв в Садрит Мору, провел две очень... интересные ночи — данмерка оказалась весьма изобретательной любовницей. Но паранойя исчезнувшего "соседа" явно была заразной: Элемар понимал, что случай для применения зачарованного дарта должен быть совсем не рядовым, к тому же, судя по обмолвкам Второго, как-то связанным с Клинками. И, показав его какому-нибудь магу... нет уж, лучше перетерпеть — саму Улени Хелеран он был не склонен подозревать, но кто знает, какие связи у того же Кая в Гильдии Магов? Нет, были, конечно, еще Телванни... но из них он знал только Арару Увулас и мага-зачарователя, к которому его в прошлый раз привел Второй. И то, последнего только в лицо. К безымянному магу он обращаться не хотел — тот мог заинтересоваться, как Элемару, не будучи мастером, удалось такое сделать. Правду рассказывать было нельзя ни в коем случае, а убедительное вранье не придумывалось. Хотя выяснить, что за чары Второй умудрился навертеть, очень хотелось: интересно же, что там такое, что выпило всю энергию из духа, а потом едва не вогнало в могилу самого Элемара? В случае же с Арарой Увулас... если Второй был прав, и телваннийка действительно им заинтересовалась, стоило держаться от неё подальше — только "кошачьих боев" между волшебницами ему не хватало. Внимание со стороны сразу двух привлекательных женщин, безусловно, льстило его самолюбию, но опасение оказаться виноватым со всех сторон и получить трёпку от обеих волшебниц разом — передравшись друг с дружкой, они наверняка объединятся против него — было сильнее. И это, если не считать того, что телваннийка также захочет узнать, как он сумел наложить на дротик такие чары...
Впрочем, то, что Второго не привязало к даэдровому дротику, альтмер с горем пополам разобрался самостоятельно, благодаря выпискам из всё того же трактата Трамала Ускорини. Чары были на диво мощными, но явно одноразовыми, как и должно было получиться без привязки души. Оставалось выяснить, куда он тогда подевался: развоплотился окончательно, улетел куда-то в Обливион или все же остался здесь, просто лишен всех сил? Элемар, памятуя, чем обернулась попытка духа разорвать связь между ними, склонялся к последнему варианту, старательно прогоняя мысли о том, что связь могла незаметно развеяться, если ей некого стало удерживать. И не раз ловил себя на том, что обдумывая что-либо, невольно обращается к своему "соседу" или просто прислушивается — не слышно ли где-то "за спиной" едва заметного "звука чужого дыхания"? Но нет — он по-прежнему оставался один.
Минул праздник Новой Жизни, в Вэйресте отмечаемый на несколько дней раньше, чем в остальном Тамриэле. Продав всё, что удалось вынести из Аркнтанда — получилась очень неплохая сумма — Элемар, как и собирался, купил для Джослин новую лютню взамен той, которую бретонка пыталась разбить об его голову. Вручал инструмент, разумеется, Агнинг, иначе подарок наверняка постигла бы та же печальная участь, что и его предшественника. Но бретонка все равно каким-то образом догадалась, кто является истинным дарителем — осторожно проведя по запевшим под её пальцами струнам, она вдруг резко подняла голову и в упор посмотрела на Элемара. Альтмер ни тогда, ни после не сумел понять, что заставило его едва заметно — самыми краешками рта — улыбнуться в ответ на этот взгляд и беззвучно прошептать: "С Новой Жизнью, девочка". Казалось, что именно это произнёс бы тот, кто всего несколько дней назад делил с ним тело... Потому что он умел подбирать именно те слова, которые были нужны.
А по ночам ему снились сны. Не обрывки памяти Неревара Индорила и не тяжкие кошмары, насылаемые Даготом Уром. По правде говоря, Элемар даже не помнил толком, что именно ему снилось. Кроме высокого, чуть хрипловатого голоса, полукриком-полуречитативом — альтмер не мог назвать это пением — выводившего странные, врезавшиеся в самую душу строки:
"...Дрогнет в небе черно-белом
Флаг печали вечных снов.
Самый смелый путь к победе
Мы узнали из песни без слов..."(37)
Элемар даже попытался записать их — но четкий ритм, который он явственно слышал во сне, мгновенно пропал, распавшись ворохом слов, которые не несли и половины той силы, какую он ощущал во сне. Не помогло ни знание бретика, ни даже неведомо откуда взявшееся знание данмериса — слова оставались мертвы и все так же не желали складываться в те самые ритмичные строки из сна. А единственная предпринятая им попытка зарифмовать их самостоятельно оставила жгучее чувство стыда и твердое понимание того, что боги при его рождении обделили его способностями не только к музицированию, но и к стихосложению тоже.
Альтмеру не понадобилось много времени, чтобы понять, осколок чьих воспоминаний остался в его разуме, бередя и тревожа, подобно вонзившейся в кожу занозе. Он даже, ведомый смутной надеждой неведомо на что, рискнул заглянуть в ранее ревниво оберегаемые Вторым записи — но знаки языка чужого мира были по-прежнему ему непонятны...
Тук.
Дротик воткнулся Косадесу в середину высокого лба, расчерченного волнами морщин... и снова свалился, увлекая с собой исколотый несколькими десятками попаданий рисунок на пол. Элемар вздохнул и неохотно встал, чтобы поднять "мишень" и собрать раскатившиеся по полу дротики.
Вообще-то, портрет вварденфелльского координатора Клинков узнать в этой мешанине чернильных росчерков мог разве что автор рисунка. Но Элемар, изображая своего начальника, за сходством с оригиналом и не гнался — мало ли кто увидит его художества? Напротив, рисовал нарочито небрежно: пропорции лица соблюдены, глаза и нос на месте — и хорошо. Да и не считал он себя особо талантливым художником. Хотя Второй его рисунки хвалил и вроде бы даже искренне...
Сложив собранные дарты в сумку, альтмер скомкал издырявленный рисунок и вышел из снятой комнаты: никуда идти ему, конечно, не хотелось, но желудок недвусмысленно намекал на то, что было бы неплохо подкрепиться. Да и новости узнать не мешало.
Внизу, в зале "Шести Рыб" стоял гул куда громче обычного. Озадаченный Элемар поинтересовался у трактирщика, что бы это значило.
Агнинг усмехнулся в бороду:
— Слух новый появился, — медленно проговорил он, наполняя шейном глиняный стакан. — Говорят, пропала Кольчуга Повелителя. Да-да, та самая, — кивнул он в ответ на изумленный взгляд альтмера. — Но я не хочу говорить об этом. Хочешь узнать больше — спрашивай у народа. А я больше ни словечка не скажу.
— Без вопросов, — пожал плечами Элемар, хлопнув об стойку парой медных монет. — Я просто удивился.
Норд смерил его недоверчивым взглядом, но монеты забрал.
— Неужто совсем неинтересно? — не выдержал он примерно полминуты спустя.
— Интересно, конечно, — кивнул альтмер, покатав на языке терпкое вино. — Но не настолько. Я всего несколько часов назад вернулся из Садрит Моры, поэтому просто переполнен впечатлениями. О Телванни, их, гм, архитектуре и отношении к приезжим. До сих пор в себя прийти не могу.
— Ты ж вроде недавно там уже был, — прищурился трактирщик.
Потом просветлел лицом:
— Али опять у бабы был? Ты вроде болтал, что с кем-то там закрутил...
— Ага, — не стал отпираться Элемар. — Только в прошлый раз мне не пришлось столько общаться с местными, — поморщился он, вспоминая яростный торг с ростовщиком за принесённые им двемерские находки.
— А-а, — глубокомысленно протянул Агнинг. — Ну дык, чего ты хотел? Это ж Телванни! Они своих-то, темных эльфов в смысле, из других Домов не жалуют. А ты и вовсе чужак.
— Да знаю я, — Элемар прикрыл глаза и сделал небольшой глоток шейна. — Вот что... не убирай кувшин. И... сколько там тебе доплатить за комнату? Я вроде до вечера оплачивал... не хочу просто в часовню идти. После того случая...
