"...и немногочисленные ещё в это время отдыхающие простились сегодня с лишь недавно обретённой красивейшей достопримечательностью нового, послеолимпийского Сочи. В результате жестоких весенних штормов, которые ожидаются обыкновенно в течение ближайших двух недель, съехал в море знаменитый вокзал-порт в Адлере. Жертв при этом не было, поскольку все пассажиры, встречающиеся и сотрудники съебались с... в смысе, были заблаговременно, то есть сразу после окончания Олимпиады, удалены с, короче, и..."
Где-то с полчаса провозилась, потом явилась на кухню, сразу беломорину из пачки на столе и за спичкой. Отобрал, сломал, выбросил, пачку убрал — Ты ж, — говорю, — в положении, дурёха, о ребёночке подумала бы. Вспыхнула было — не твой дело, мол, мудак, ты сунул вынул да и на хрен не пошёл бы, а, козёл мохнорылый? Потом вдруг как-то мгновенно успокоилась, говорит, с ма ничего страшного, хотя лучше б врача вызвать, хотя какие там врачи теперь, ей — Зинке то есть — в подмётки не годятся даже, она ж фельдшер тогдашней ещё выучки, двенадцать лет уже как, на Северах поработать довелось, а там на двести километров вокруг кроме постоянно вумат пьяного бывшего военного хирурга более никаких врачей нет, и доставить нечем, акромя как вертолётом, а тот почти что завсегда без горючего, так что не волнуйся, да и Юля не хочет, чтоб врача, и заявление не хочет писать, боится даже, впрочем, понимаю её — чмок в щёку — пока, если что, зови и... Спасибо тебе всё же, сволочь ты гадина мерзопакостная, зараза.
Зашёл к матери, смотрю, оклемалась немного.
— Не ходи, — лопочет, — Витенька, разбираться, они пьяные там всегда да под наркотой к тому же обычно себя не помнят, а если и помнят, так не лучше, поскольку нелюди они, убивают даже, люди говорят, и не напраслину гонят, похоже... Алкашей, и не только...
— Хоть дять Саше-то рассказала, а?
— А что дядь Саша? Там начальства детки большей частью, а ему здесь жить, и семье его. Только что лишь испереживается весь, а всё без толку.
Ладно...
Дождавшись, пока задышит сонно, таки двинул разбираться. Сначала девочку ту нашёл. Ну, про которую ма тогда рассказывала. Изнасилованную. Светочка — вспомнил её, попадалась такая, лет пятнадцать, судя по классу обучения, но с виду меньше, светленькая, голубоглазенькая, мелкая какая-то вся из себя. Здесь у нас в основном именно такая порода и преобладает, белобрысая, узкокостная и компактная.
Прошёлся вокруг дома, потом по окрестностям — смотрю, сидит. У канала, на мостках, где я по утрам вёдра на себя принимать обычай заимел. На воду канала любовалась, безобразно мутную и грязную, но по весне не вонючую ещё. Эдакой Алёнушкой насчёт братца Иванушки, что до козлёночка допрыгался, придурок озабоченный. Нехорошо так смотрела. Такое чувство, затягивала её в себя вода эта. Через глаза. Голубые с прозеленью. Русалочьи. Вспомнил, как увидел, что попадалась таки не раз, здоровались даже при встрече, вроде как даже что-то у неё ко мне было, интерес, что ли, ну, как у созревающих девушек нередко к парням постарше бывает. И хочется, и колется, и мама не велит... Типичная местная — мелкая, и крупной никогда не будет, волосы, брови, ресницы — всё будто выбеленное, худенькая, однако довольно симпатичная. Не из оторв, не курит даже, похоже. На дискотеке как-то приглашала, потанцевали — на пионерском, что называется — непонятно почему — расстоянии. Подошёл, — Привет, — говорю. А она подняла глаза, вроде как не видящие, потом сфокусировалась, узнала и — тут же убежала, заплакав. Горько так...
Я было за ней, но тут вдруг другая, того же примерно возраста девушка-девочка, мимо которой едва проскочил, сзади окликнула, — Эй, — слышу, — Витёк! Тоже прежде не раз навстречу попадалась, пухленькая такая пампушистая брюнеточка, бутончик, но уже с сигареткой, по смелу судя, ментоловой в розовых губках. С роскошнейшей меткой дебилки — так я про себя постоянные тату называю — на шее. Где-то рядом живёт, наверное. Или подружка Светкина, вроде видел их рядом пару раз. Мельком.
— А, привет.
— Тебе чего, к Светке-то?
— Да так. Спросить кой-чего надо.
— Насчёт этих, что ли?
— Чтоли.
— Так это... Их там банда целая. С одиннадцатого, десятого, девятого даже класса есть. Атаманит у них Артурчик, с параллельного, десятого "А", то есть, такая сволочь, гад отвратный натурально. Мелкий, вот и комплексует, выпердыш гомосячий. Ща от школы иду, ёпть, так они аккурат возле болтаются, блин, рыл десять их там сейчас нах. Ближе к нам сюда ежли прям от канала идти.
— А как понять, что они? Там обычно народу полно, всякого...
— Ну вот блин как всегда мужики до чего ж блин беспомощные нах... Аккурат сегодня акромя них вроде как нонче там и нетути никого. Впрочем, у Глеба, мать его, он тож в той шабалде, ну, который сынишка Вальки тля Крокодиловны незабвенной твоей, так он тоже там, ему ещё блин куртку новую недавно родаки прикупили, приметную, знач так... ща... вся из себя чёрненькая такая, но не блестючая, а вроде как матовая и с капюшоном, а рукава оранжевые, и понизу две полосы, тож оранжевых, и по карману, опять же. Модныяяя...
— Спасибо тебе.
— Не за что. Так ты чё, тля, прям туда нах?
— Ну.
— Пойду блин Светку позову нах. Ей блин надо. Оклематься шоб тля.
Вот ведь... Шалава вконец оторвистая с виду, даже не начинающая уже, в шестнадцать, казалось бы, мелких лет пробу уже некуда ставить, вспомнил, пару раз в нюню датой и вдымину раздрызганной на танцульках попадалась, а о подружке таки заботится. Трогательно. Ладно. Пусть Светка считает, что это из-за неё я. Может и полегчает ей от этого. Мне же без разницы.
Школа, тоже жёлто-белых облезлых тонов, сталинской ещё постройки в три, но высоченных — выше хрушёвских пятиэтиажек — этажа, от нашего дома метрах в двухстах всего. Глеба того я, кажись, видел пару раз — к матери в магазин приходил. Довольно рослый, сверх меры упитанный, вальяжный такой, медлительный, лицо округлое и подбородков уже сейчас больше одного. Запомнился премерзким жеребячьим ржанием по поводу и без повода. Оптимист, блин.
"...новый российский автомобиль, собранный в Бангладеш из комплектующих лучших мировых фирм, произведённых в Китае, известной и дорогой русскому сердцу марки Руссо-Балт, запатентованной и защищённой, включая, особенно, символ и эмблему, конструкция, впрочем, от Иран Ходро Кампани, зато табличка на радиаторе — фирменная, высшего качества, изготовлена фабрике Гознака Санкт-Петербургский Монетный Двор, гордо рассекает встречный поток на скорости до..."
Как говорят, на ловца и зверь бежит. Едва вышел к школе, — Эй, — справа, от деревянных двухэтажек слышу, — Глебон, вона, смотри, папаша твой новый, временно исполняющий. Голос противный такой, ломкий и вроде как с продвзвизгом, на слух уже прибить хочется. Обернулся — и морда под стать, крысёныш прыщавый. Я остановился, они подтянулись. Молоденькие все ребятки, мальчуганы, личики чистые, глазёнки ясные. Сейчас, правда, не очень — дурь принятая так и колышется расширенными зрачками. Словом, типичные онижедети на боевой тропе. С возрастом черты характера у многих проявляются морщинками, у молодёжи же этого нет — легко ошибиться, приняв, к примеру, вполне прожжёную уже стерву и шлюху за ангела чистой красоты, или смолоду безнадёжно подсевшего алкаша за непьющего спортсмена.
Стайка очень быстро сгруппировалась вокруг меня, продемонстрировав некоторую слаженность действий. Однако пацаны пацанами. Как-то тяжело внутри себя окончательно поверить в то, что о них знаю. Ненависть, с которой, буквально, сосуществовать в одном теле невозможно было, вдруг подевалась куда-то. Чувствую — не могу. Вот так сразу чтоб и живого человека да по мордасам. Рука не поднимается. А тут ещё в голове статьи УК мелькают — откуда знаю, когда выучил — бог весь. Однако подмогнули...
Чувствую, под колени сзади кто-то мелкий подставился тушкой, а этот, жирный который в чёрно-оранжево-полосатом, по позе вижу, руками в грудь толкнуть наметился. Чтоб, значит, упал — а потом ногами помесить. Всласть. Я ж в голове всё время кручу, как вколачивая — со всей дури нельзя, убивать-калечить тем более. С такими мыслями в голове биться чтоб так вообще лучше б не затевать, есть у меня откуда-то такое вот понимание текущего, значит, момента, таким образом можно ведь и от гораздо слабейшего запросто огрести, а их здесь вона сколько. Собралось. Однако тут ма плачущей вспомнилась, Светка эта ещё, и будто всего изнутри пламенем опалило... Тому, что на четвереньках сзади, каблуком аккурат в подреберье получилось, правое — ну извини, что печень там — а Глеб уже на меня качнулся, вытянув грабки, так я его за запястья, тут же на приём, обе сломать чтоб, но тормознулся, включившись, и лишь только сжал, не изо всех даже сил, сдержаться сумел, то бишь — однако косточки хрустнули. Кисти и пальцы у меня... С гайками и болтами большей частью без ключа обхожусь, с шестигранной или квадратной головкой если, Степаныч на спор уже дважды по стакану так выигрывал.
Вообще, неправильно это и нехорошо, когда сам себе вроде как задушевно разгуляться не даю, дюже неладно так получается. Стоял себе идиотом нелеченным и любовался, как Глеб с закатившимися зенками на спину откидывается, опомнился почуяв, непонятно каким образом, опасное движение сзади... Развернулся, увальня отпустил — тот как стоял, так и осел, прям на месте — а сзади, смотрю, тот мелкий паскудник, который всё это дело начал, неслабым таким тесаком уже и в почку мне наметился. Ну, руку поймал, начал что-то делать на автомате, и лишь уже под конец циркуляции понял — самозакалывание будет, тормознул, ножик вывернул, руку тоже подломил, кажись, слегка, тут другой орёлик, похоже, Клод-ван-Дамом себя вообразил, рифлёная подошва в песке аккурат мне к фейсу на подходе, в развороте с прыжком. Просто присел, пропусил над, да тут же и швыранул его, зависшего, левой, что без ножа, на дружков — хорошо полетел. Отскочил к стенке сарайчика, деревянного — а их человек шесть ещё, кто с цепью, кто со свинорезом, и ведь не боятся ни хрена, мерзавцы... Нож отобранный сходу швыранул в стену деревянной двухэтажки, метрах в двадцати, надо ж — воткнулся. Не фиг, самооборона самооборонойЈа нож в руке, он нож и есть, и зовут его нож — в УК. Гля, а под лавчонкой, где мужички, верняк, присаживаются насчёт позвиздеть или хряпнуть по чутку иль сколька е, железяка невесть с какой стати завалялась, будто специально кто положил. Умеренно ржавенькая, вроде как то что надо, ежели на первый взгляд, а на второй времени не было — хвать её, и понеслась... по кочкам. С шестернёй на конце, обломок вала, пожалуй, может, с судна какого — судоремонтный-то завод вон он, рядом почти — и до чего ж он мне по руке пришёлся, и длина-то самая что ни на есть подходящая — метр с небольшим где-то... Почему-то легче пуха показалась мне хреновина та здоровеннвя, а ведь килограмм аж под тридцать в ней было, если не больше, и до того ж здорово по руке пришлась, что смог даже и аккуратненько... Нет, не по головёнкам отмороженным, а так... По ногам, рукам, туловам. Можно сказать, слегка. Но чувствительно. Бегают, вопят, а кто уже и лежит, стонет... А не хрен было! Дети, блин. Цветы жизни.
"...Петреуса вынуждены были уволить из-за того, что его уличили в супружеской измене. Сначала его отставку пытались представить, как добровольную, однако вскоре выяснилось, что на самом деле его прищучило ФБР, постоянно ведущее наблюдение за секретоносителями такого уровня. Героиней этого почти служебного романа оказалась журналистка Пола Бродуэлл, замужем, двое детей, написавшая, в соавторстве, биографию теперь уже бывшего главы ЦРУ. Как выяснилось..."
В общем, минуты не прошло, как один остался. Ну, не считая повергнутых в беспамятство и притворяющихся. Осмотрелся — крови вроде как нет. Ну и слава богу.
Дома долго руки оттирать пришлось от ржавчины. Хозяйственным мылом. Быстро эта дрянь въедается. Ма спит, стограммульку приняв релаксации для. На кухне прибрался, мусор вынес. Потом вроде спать захотелось, а лёг — не спится. И, такое чувство, что-то я не учёл, что-то неправильно сделал. Тревожное, в общем, состояние какое-то. Хоть и дома вроде как, всё нормально, радиоточка, вон, бубнит... Расслабляюще и успокаивающе... Потом вспомнил — когда драчка та не началась ещё толком, ошущение странное было... Будто я — это не я. В смысле, не настоящий. А настоящий я будто пролезть обратно в меня хочет, но не может. В тот аккурат момент это случилось, когда, неведомо как почуяв опасность, на свинокол тот оборачивался, что мне в почку совсем без малого не вошёл. Забавный ножичек, кстати. Фирменный. Американский trench-knife. С кастетом. Убойная штучка, особенно в руках юного отморозка. Жаль было в канал выбрасывать...
Овальный кабинет Белого Дома. Президент США Майкл Тайсон и Государственный секретарь США Джон Керри, тоже люди.
04:12 после полудня, восточное время (GMT -05:00), 03 мая 2014 г.
— И что теперь делать будем, Джо, мальчик мой?
— А что тут сделаешь?
— Не, ну я не понимаю... Взрослый мужик, аж целый директор ЦРУ, а попался, как тинейджер... Кто ж по имейлу такие вещи делает? Каждому самому что ни есть недотёпистому даже ниггеру в Бронксе известно, что трюк этот с фальшивым адресом email белыми нитками шит. Ну тупые... И баба эта его бешенная — тоже ведь вроде как полковник в отставке...
— Подполковник.
— Какая на хрен половая разница. И эта тоже... Как её... Керри? Не родственница?!
— Не шути так. Келли. Джипп Келли.
— Ладно... Керри так Керри... Мало ли этих Керри...
— Келли!
— Пусть Келли. Мужика не поделили, дурынды.
— Да... До чего ж бабы суки и дуры. Зла не хватает.
— Истину глаголишь. Знаешь, напомнило одну историю из моей... эх... далёкой уже молодости. Пролезла тогда ко мне в номер, ну, гостиничный, одна из этих... ну, типа поклонниц. Симпотная такая деваха вся из себя... чёрненькая, вопреки обыкновению. И попкой прям таки аж вся искрутилась передо мной. Славной такой, кстати, попочкой... Ну я и... человек слаб. А на следующий день звонит — так мол и так... Я, натурально, хотел её сразу... Ну, куда подальше. А тут вдруг — как мокрым полотенцем по потной спине, и так на меня прямо вот... прям вот не поверишь, будто тюрягой дохнуло. Доводилось бывать... На малолетке, ну и после. Посетителем, разумеется. До корешей ходил. У нас в Бронксе много было... таких. Не, думаю, ну его... Женился, в общем. И такая, знаешь, оказалась шустрая да ловкая... тварь. Теперь вот я, типа, Президент, а она, типа, Первая Леди... бледи. Правда, вот иной раз думается мне теперь, да всё чаще и чаще — а не прогадал ли я тогда? Подумаешь, кича. Три года — и свободен, как птичка. Или пусть даже и пять. Вот и теперь... Такое же чувство. Куда ни кинь — всюду клин.
— Да ладно, этот уйдёт — поставим нового.
— Впрочем, действительно, и хрен бы с ними. А что там, кстати, в России, новенького, в смысле?
— Да ничего. Всё как обычно. Воруют.
