Твое... величество-2!

Те загарцевали вокруг.

А что толку?

Народ не приближался, никто не пытался атаковать, никто не нападал — все тихо?

О, нет!

Крики становились все злее, полетели гнилые овощи и тухлые яйца, толпа ругалась и плевалась грязью, словно огромное многорукое и многоногое чудовище.

— Верни Марию.!!!

— Где наша королева?!

— Долой самозванку!!!

Иоанн скрипел зубами, но молчал, отчетливо понимая, что толпу — не перекричишь.

Приказать их разогнать? А вот такие вещи остаются у народа в памяти на века, дешевле не связываться. Остается только молчать и делать вид, молчать и милостиво проглатывать такое отношение... да, людям не пришлась по душе Диана.

Этого можно было ожидать.

Мария за столько лет стала своей, родной, она была в каком-то смысле идеалом жены и матери. Не слишком красивая, добрая, милосердная, покорная мужу и следующая за ним. И тут — такое.

Иоанн понимал, что будь Диана хоть из золота, но... людям не докажешь.

— Прекрати это! — зашипела на него супруга, впервые становясь какой-то хищной, неприятной даже... — Я не хочу этого слышать, немедленно прикажи их разогнать! Или я сама сейчас прикажу!

Иоанн едва успел поймать ее за руку.

— Молчи, идиотка.

Зеленые глаза тут же наполнились слезами.

— Ты!!! Ты меня не защищаешь?!

— Сиди и молчи. И улыбайся, — рявкнул Иоанн, окончательно наплевав на протокол. — Поняла?!

— Д-да...

Диана всхлипнула.

Защитный механизм сработал, и по щекам ее потекли крупные слезы. Благо, вот так, напоказ, плакать Диана умела. Они текли, скатывались по щекам в глубокое декольте, блестели маленькими бриллиантиками, и нос у нее не краснел, и сопли не лились...

Только вот королю в кои-то веки было не до Дианочкиных достоинств. Его сильно занимал вопрос: Саймон? Или кто-то еще?

И знает ли этот кто-то о подмене?

Вопрос был. Ответа не было.

* * *

Время для разговора настало, когда Рэн пришел в себя.

Противная слабость пока еще одолевала, все же крови он потерял много, и голова кружилась, и подташнивало. Куда уж тут встать?

Бертран сильно помогал. И поганое ведро подставлял, и убирал, и даже обтирал Рэна водой, дождевой, правда, ну хоть какая есть. Рана не гноилась, но все равно было плохо.

Подросток долго думал, как начать разговор, а потом махнул рукой, да и спросил впрямую.

— Скажи, ты знаешь, что у тебя на шее висит? Камень Многоликого?

Рэн едва на пол не упал.

Как?!

В другой момент... убил бы он за этот вопрос! Убил бы, потому что нельзя раскрывать такой секрет, просто уничтожил! А что сейчас? И руки не поднять, и... и не поднимется та рука! Все же, Бертран уже не был чужим. Рэн свою кровь отдал, защищая этих людей.

Круглоглазые?

Чужаки?

Не знающие истинного пути?

А наплевать! За это время Рэн понял то, что не осознавали многие на Шагрене — людей нельзя делить по расам, цвету кожи и форме глаз. Людей надо делить на чужих и близких, на друзей и врагов, и если круглоглазые тебя выхаживают, а в родном доме тебя хотели убить, то кто тебе родня? Кому ты помогать должен?

Мачехе, которая тоже шагренка, и которая утопить тебя хотела, чтобы под ногами не путался отпрыск ее мужа, или вот такому Бертрану, который просто помог? И тогда, когда их из лодки доставали, и ухаживал за ними, и ведь переживал! Искренне, такое не подделаешь!

Знает Бертран про камень, и... откуда бы он о таком знал? Вот что спросить-то надо! А то: убить, нельзя, тайна... даже и подумать смешно сейчас! Какие уж тут тайны?

И тонкие губы чуть шевельнулись, выпуская на волю одно-единственное слово.

— Знаю.

Бертран насупился.

— Но ты не двуипостасный?

— Нет.

— Расскажешь, откуда он у тебя?

— Зачем?

Парень засопел.

Зачем-зачем! А вот! Потому что я через эти камешки да милость Многоликого чуть жизни не лишился! Только вот Рэн Тори об этом не знает, а может, и надо ему рассказать? Тяжело было парнишке на такое решиться, а все же придется! Рэн и шагренец, и чужой, и еще...

— Клятву дай. Что никому про меня не расскажешь, не то убьют меня.

Рэн выдохнул.

Даже это легкое движение причиняло боль. Но есть вещи, которые он обещать не вправе.

— Если это нанесет вред Шагрену...

— Нет же! Где Шагрен, а где Фардания! Вы и рядом не стояли! И тейн для вас никто!

С этим Бертран тоже прав был. Какой там тейн? И неинтересен он был Рэну, вот еще! Какая ему разница, во что верят круглоглазые? Если эти глупцы сами ставят каких-то посредников между собой и Многоликим, тем хуже для них. А шагренцы знают правду, их Император — потомок Многоликого, избранный и осененный милостью Его.

К чему кто-то еще?

— Я промолчу, если это не во вред Шагрену.

С этим Бертран согласился. Собрался с мыслями, да и рассказал, как было. Как трое мальчишек шкоду устроить решили, как искру увидели, как один из них к тейну пошел, как потом двоих убили, а Бертран сбежал...

Рэн внимательно слушал, потом согласно опустил ресницы.

— На Шагрене это тоже узнали. Меня послали найти осененного Его милостью и привезти на Шагрен.

Бертран не был бы собой, если бы не спросил:

— А зачем? Привозить, то есть?

— Мы утратили милость Многоликого. Ее можно вернуть...

Бертран аж назад от Рэна шарахнулся.

— На смерть повезешь?! Да!?

Теперь настала уже очередь Рэна дернуться назад, зашипеть зло и коротко от прострелившей все тело боли.

— Рехнулся?!

— А ты не знаешь? Правда?

— Чего я должен знать?

Бертран потер лоб.

— Ну... это. — Вроде и не страдал он никогда косноязычием, а вот признаваться в своих грехах неприятно. Тем более, шагренец, они такие, строгие. — Я ж не просто так из храма ушел, злость меня взяла. Парни в могиле, а тейн будет жизни радоваться? Залез я в библиотеку, что смог унести, то и спер, а остальное спалил!

Рэн покачал головой.

— Книги... жаль.

Книга — редкость и ценность, глаза мудрецов, глядящие на тебя со старых страниц и голоса детей над лугом, слова, остающиеся в вечности. Уничтожить книгу, как убить человека. *

*— между прочим, как-то автору попалось интересное сравнение. Раб во времена Пифагора стоил 300 — 500 драхм, а книга — 2500 — 3000 драхм. Прим. авт.

— А мне парней было жаль, — огрызнулся Бертран. — Тейна я убить не смог бы, и что-то такое ему сделать тоже, ну хоть так его достал, гада!

Спорить было сложно, Рэн махнул рукой.

— Хорошо. Почему ты это сказал?

— Потому что. Знаешь про свитки на шелке?

— Знаю... это мы вышивали. Наш обычай.

— Ну вот. Я такие и спер, их вынести легко, вокруг себя обмотал, да и неси, и воды они не боятся, и удобно, и не поймет никто, что это такое. Для моряков, вон, тряпка она и тряпка, на портянки годится? Нет, не годится, скользкая, потому что. Вышивка шелком по шелку, старая.

— И?

— Там и про вас написано. Про то, как приносили в жертву осененных милостью Многоликого, старались ее вернуть. У вас такое было? Ты сейчас за этим пошел?

Рэн от такой заявочки аж головой замотал.

— Я? Нет, никогда, я воин, не палач!

Дурнота накатила, в ушах зазвенело, завыло, от одной мысли... его что — правда послали привезти человека на смерть? ДА? Как палача, как самое презренное существо в мире?!

Брат не мог!

Или мог? Или Ишуро все знал, просто не сказал Рэну? Могло такое быть?

Самое ужасное, что могло.

И знать мог, и не сказать — к чему им лишние тяжести? Есть задание, его надо выполнить, а что, сделав такое, человеком быть перестанешь... это как?! За что, брат?!

Бертран сунул под нос смертельно побелевшему шагренцу нюхательную соль.

— Ну-ка, дыши! Рехнулся, что ли? Ты тут сдохнуть решил, гад?!

Рэн медленно вдыхал и выдыхал воздух. Едкий запах соли прочищал разум, отгонял прочь мерзкие мысли.

— Это правда?

— Что думаешь, о таком врать можно? — насупился Бертран. — Вот что, я тебе свитки эти принесу. Их тейн особо ценил, хранил в тайнике, вот сам и почитаешь. Еще я врать тебе буду! Всю жизнь мечтал, аж повизгивал! Тьфу!

Рэн прикрыл глаза.

— Прости. Устал. Принеси, пожалуйста, я почитаю. Там на нашем языке?

— Часть так, часть этак, — Бертран понял, что шагренцу еще и похуже пришлось, и злиться перестал. И правда, для него это неожиданность, а что это значит?

Правильно. Что его еще сильнее обманули, чем Бертрана.

— Прошу.

— Принесу я, принесу. Только не объясняй никому, что это такое и постарайся не показывать, понял? Уж капитан-то точно поймет, что к чему, а это ценность и редкость.

Это Рэну объяснять и не надо было. Как себя поведет капитан, окажись у него в руках, считай, новый корабль? Никто не знает... лучше не провоцировать.

— Хорошо. И — спасибо.

Бертран шмыгнул носом.

— Не за что. Сейчас свитки принесу, пусть пока у тебя полежат, и пойду. Матросов мало, всем работать приходится, тяжко.

— Спасибо. Я тебя не подведу. Слово.

Бертран кивнул.

И только выйдя из каюты боцмана, в которой сейчас лежал шагренец, вдруг осознал, что ему стало чуточку легче. Тяжело же, когда ты один, и даже поделиться тебе не с кем, и поговорить. А сейчас... он один, и этот парень один. Может, они и смогут понять друг друга?

* * *

— Вы понимаете, что я могу так и головы лишиться?

— Понимаю, эрр. Но если так, я могу просто дать бумагам ход, — Алесио Ихорас смотрел насмешливо. — Почему нет? Воровать вам понравилось, вы попробовали, вы не попались, так чего ж теперь? Ах, простите, попались.

Эрр Расмус стиснул кулаки.

— Вам не понять!

— Конечно, мне не понять. Я, как человек, который в жизни всего добился умом, не пойму того, кто делает карьеру другим местом. Но это еще ладно, решили вы пойти на содержание к эрре Верни, но зачем же было так мелко пакостить? Воровать, шантажировать...

Расмус зло зашипел.

Зачем-зачем, думаете, этих подачек ему хватало?! Он молод, красив, обаятелен, и... и так беден! Ему даже новый жилет иногда купить не на что! Да что — жилет! Вы не понимаете, ему иногда даже есть приходится на дворцовой кухне, благо, его там привечают, и покушать дают, но это... это унизительно!

Бедность... когда у тебя только и есть, что титул, когда ты младший сын младшего сына, когда наследства тебе не будет ниоткуда — в семье вообще лишних денег нет, а так хочется... да просто — всего! И когда эрра, которая тебе в матери годится, начинает делать недвусмысленные намеки — почему бы и не поддаться? А потом и вторая, третья... Эрр Вейнард вообще предпочитал женщин постарше. Не потому, что вкус у него такой, просто женщинам помоложе надо делать подарки, а женщины постарше могут дарить ему всякие приятности и полезности, вроде хорошего кинжала, или перстня с бриллиантом, или просто кошелечка с деньгами.

Но сначала-то ему хватало. А потом... потом стало мало!

Захотелось перстень не с изумрудом, а с бриллиантом, да не один камушек чтобы был, а четыре, так сейчас модно носить, и пряжки на туфли с бриллиантиками — в тон. Захотелось не просто шляпу с пером, а шляпу с пером, крашеным в четыре цвета, по той же моде. А это деньги и деньги. И где их взять?

Но однажды любовница совершенно случайно потеряла у него дорогую сережку.

А потом эрр Расмус принялся создавать такие случаи целенаправленно. Сам мог навестить шкатулку с драгоценностями, или совершенно случайно что-то прихватить — и что?

Эти старые дуры ему и так по гроб жизни должны, за обращенное на них внимание! Он им жизнь украсил, у них такого любовника, как он, никогда не было, и не будет, и деньги — небольшая плата за такое сокровище.

Нет?

Кто-то так не думает?

Следующий шаг сделать было еще легче.

Люууууубит она!

А муж твой знает, кого ты там любишь? А то, может, стоит ему намекнуть? Так, самую чуточку?

Если ты делаешь идиотские признания, если ты пишешь глупые письма, будь готова, что они могут оказаться не в тех руках. И за них потребуют деньги.

Нет-нет, это не эрр Вейнард, он-то все письма вернул по первому требованию, но на слугу напали, избили его, отобрали письма... где они, и у кого оказались?

Да кто ж знает!

Пришло предложение их выкупить? Так выкупайте, эрра! Кто ж вам не дает?

Дорого?

А скандал дороже обойдется, и монастырь тоже... Вейнард не зарывался — пока. Он примерно знал, сколько может заплатить та или иная его любовница, и старался не выжимать баб до конца. А вдруг к ним еще вернуться потребуется?

И все шло более-менее ровно, пока не нашелся на его голову эрр Ихорас. Который и прищучил слишком умного любовника.

Эрра Верни оказалась его давней знакомой, ну и Расмус чуточку не рассчитал, запросил больше, чем она могла дать.

Эрра кинулась к казначею, справедливо рассудив, что у него-то деньги быть должны, Алесио этот вопрос заинтересовал, он приставил нескольких человек проследить за передачей денег и писем, и Расмус попался. Его ухищрения были рассчитаны не на воров, которых попросил Алесио, а на богатых эрр, которые, понятно, в таких делах были беспомощны.

Люди казначея от души поколотили незадачливого любовника, потом отобрали у него все письма и отнесли заказчику.

Алесио подумал, и пригласил Вейнарда к себе на разговор. Да-да, он на этого типчика злился еще со времени того случая, с Марией... да как этот паршивец вообще посмел на королеву глаза поднимать? Это ему — что?

И признание, что его нанял Виталис Эрсон, дела не улучшило. Алесио думал недолго.

Эрсон тебя нанял?

Вот против Эрсона ты и поработаешь! И попробуй только, откажись! В порошок сотру, всем о твоих достижениях известно станет! Не то, что в Эрланде, ты и на Шагрене не укроешься!

Хотя Расмус и хотел отказаться, особенно когда узнал, что от него требуется.

Соблазнить королеву?

А может, сразу убьете? Король все равно за такое голову снесет! Расмусу жить хотелось, а тут его жизни и лишат! Нет-нет, он на такое не согласен!

Ах, не соблазнять?

Просто поухаживать, просто вскружить голову, сделать так, чтобы она отвлеклась от мужа?

Ну...

Алесио покачал головой, и все разъяснил.

Иоанн не вечен. А вот королева моложе, может, и проживет еще долго, и будет при ребенке... принце или принцессе, кто у них уж там родится! А рядом с ней будет умный и красивый Расмус. Вейнард будет влиять на королеву, Алесио на Вейнарда — чего еще надо? Даже и сейчас через королеву можно будет узнавать что-то о делах Эрсонов, или просить что-то у короля.

Что в этом такого страшного?

Влюбленная женщина на многое готова, а уж когда предмет любви недоступен — вдвойне!

Расмус подумал немного, да и успокоился. На такое он согласен, за такое-то не казнят. Он ведь ничего и делать не будет! Развлекать королеву, очаровывать, влюблять в себя... преступление? Ан нет!

Вот наставить королю рога — преступление. А если королева верна мужу, но вздыхает о ком-то другом... так кто же мешает супругу? Он преотлично может уделять жене больше внимания, засыпать подарками, любить и ценить... что-то и Расмусу достанется.