Пока гость жадно хлебал густые щи, вылавливая из дымящейся миски куски мяса, положенные туда щедрой рукой поварихи, Николай, привалившись к стене и сложив руки на груди, стоял у приоткрытого окна, наблюдая за гонцом. Опытным глазом начальник охраны оценивал парня:
'Ну да, дворянчик из обедневшей шляхты, каких много... Младший сын, наверняка — пошёл на службу к новой власти. У-у, голодный какой! Кто такого пошлёт? Воевода? Купец?'
Вскоре в пустом зале столовой раздалось усталое:
— У-уф! — после чего послышался звук отодвигаемой миски.
Похватав оставшиеся на широком блюде пироги и засунув их в свою котомку, Артемий встал из-за стола и с готовностью поглядел на Николая.
— Следуй за мной, Артём, — не слишком вежливо проговорил начальник охраны, выходя в коридор.
Пройдя по диагонали пустой внутренний двор, они прошли аллею, обогнув цветочную клумбу. Впереди было двухэтажное здание с широкой каменной лестницей.
— Клуб? — прочитал Хмелевич надпись над входной двустворчатой дверью.
Пройдя внутрь, Артемий оказался в полутёмном коридоре, где, едва не столкнулся с девушкой, неожиданно вышедшей из-за двери, на которой висела табличка 'Читальный зал'.
— На лестницу, — приглашающим жестом показал ангарец.
На втором этаже они остановились перед очередной дверью...
'Радиокомната' — снова прочитал надпись Хмелевич, а Николай постучав, прошёл внутрь, сказав гонцу обождать немного. Вскоре из комнаты вышел плотный пожилой мужчина с чисто выбритым лицом и короткими, седыми волосами. Он внимательно осмотрел Артёма и пригласил его пройти дальше по коридору. Там оказалось открытое помещение с низеньким столиком посредине и четырьмя диванами вокруг. На столе стояла доска, покрытая чёрными квадратами, а на них фигурки... Артём видал однажды такие в Вильне, но не смог вспомнить название этой игры. Был на столе ещё и деревянный футляр, на котором стояло два стаканчика для костей, что лежали рядом — эту игру Хмелевич-младший и вовсе не знал. Артемий уселся на один из диванчиков, после того как сел старший из ангарцев и указал ему на место напротив. На соседний диване расположился Николай.
— Артемий! — кашлянув, заговорил седой. — Я Игорь Сергеевич Задорожный, начальник Ангарского Двора в Москве. Говори, кто таков, кем послан, с чем послан... Слушаю.
Хмелевич покосился на сидевшего поодаль Николая.
— Ты на него не смотри, на меня смотри...
Вздохнув, гонец заговорил:
— Моё имя Артемий Антонович Хмелевич, родом из Вильны. Отец мой, Антон Глебович, служит в Посольском приказе. Послан я от самого головы... Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащёкина. После того, как приехал он с отчин псковских, отца к себе звал, а отец, взяв меня со службы в гродненском гарнизоне, наказал мне привезти на Ангарский Двор письмо от самого головы, значит... Письмо личное.
— Так давай его, — протянул руку Игорь.
Артемий вскочил с диванчика, в спешке снял кафтан, чертыхаясь, оторвал подкладку и достал кожаный мешочек. Из него он и извлёк запечатанное сургучом письмо. Протянув его Задорожному, он снова сел и вытер рукавом выступивший пот. В помещении воцарилась тишина и стали слышны непонятные звуки — будто где-то недалеко пищали мыши, но как-то однообразно и вроде бы писк то и дело повторялся. Артемий поглядывал на старшего среди ангарцев — тот непонимающе тёр пальцами лоб, уставившись в текст письма. После чего потом свернул бумагу и тяжелым, ожидающим взглядом посмотрел на гостя.
— Письмо прочитано? — спросил Хмелевич.
Седой молча кивнул.
— На словах передать велено мне, что Афанасий Лаврентьевич будет в Нижнем Новгороде в декабре. Просит он прислать к тому времени человека от царя Сокола, дабы дела важные обсудить.
— Всё?
— Истинно говорю, мною сказано всё без утайки, — перекрестился Артемий.
— Коля, — чуть растерянно позвал удивлённого начальника охраны Игорь Сергеевич. — Артемия пока определи на постой. Поглядывай там внимательно.
— Есть, — Николай проводил гостя на выход.
А начальник ещё пару минут сидел в тишине, погрузившись в собственные мысли, потом решительно встал и направился к радистам:
— Ребята, ночью организуйте связь с Нижним!
Задорожный пошёл было к оставленным им последним сообщениям, что он разбирал перед визитом гонца, но на полпути остановился, ещё раз глянув в бумагу:
'Ныне ведомо мне, кто вы есть и откуда пришли тако же'
Ангарская фактория, Нижний Новгород, Царство Русское. Декабрь 1660.
Глубокой ночью Тимофея, отдыхавшего в караулке при воротах, бесцеремонно разбудил Иван, его старший товарищ.
— Что? — встрепенулся юноша. — Уже моё время на двор иттить?
— Тимоха! А ну, пошли, поможешь ворота отпереть! — пихнул его в бок товарищ. — Гости скоро прибудут. Потом ещё подрыхнешь малость и сменишь меня.
'Что же это за гости такие? Нешто ночью добрые дела делаются?' — недоумевал Тимофей. Недоумевал да помалкивал, ибо знал — дурного за ангарцами допрежь не водилось, а доброго он от них получил сполна. Его, вечно голодного сироту, чья мать умерла от лихоманки спустя два года после его рождения, а отец сгинул на работах при тульских заводах Виниуса, ненавистный дядька при подвернувшемся случае отвёз с обозом в Коломну, где и оставил его на самобеглом судне. Не просто оставил десятилетнего мальца, а продал за серебряную монету. Но Тимоша не гневался на дядьку — с тех пор он был ему благодарен за такой поворот судьбы. Всё к лучшему.
Холодно. Морозец щипал нос и щёки. Похрустывал под ногами мягкий снег. От фигур людей, которые негромко переговариваясь, ожидали неведомых гостей, валил пар, подсвеченный из оконцев караулки. Парни подошли к приоткрытой калитке, где уже находился начальник охраны фактории и двое его ребят.
— Открывай ворота! — послышался возглас начальника.
Тимофей с Иваном кинулись отпирать засов, охранники помогли им развести створки. На дворе появились огни. Спустя несколько секунд в открытые ворота на вороных жеребцах влетела четвёрка всадников, а за ними крытый возок — рядом с возницей двое крепких юношей в заснеженной одежде.
— Тимоха! Ворота запирай, дурень! Чего вылупился? — Иван подтолкнул друга. — Не наше дело глядеть, кого ночью принесло. Вишь, тайно обставлено? Я-то и не знал, до последней минуты. То-то...
— Ничего, — вновь запирая засов, пыхтел Тимофей. — Вот к лету школу-то закончу, тогда другой будет ворота тягать.
— Правильно мыслишь, — выдохнул облачко пара Иван. — А всё-таки интересно, кто это приехал? Верно, важная птица.
Некоторое время спустя
Ордин-Нащёкин долго не начинал предметного разговора. Сначала он с нарочитой радостью согласился испить горячего чаю с обжаренными в масле хлебцами и мёдом, потом долго расспрашивал о здоровье царя Сокола, его жены, детей. Интересовался Ордин-Нащёкин и сыновьями сибирского царя, причём известие о женитьбе старшего сына Сокола на сестре корейского государя привело его в восторг. Правда после этого известия Карпинскому пришлось долго и обстоятельно рассказывать о Корее, о торговле с ней и с китайским царством. Грауль, так же как и Петр, приехавший в город на Волге для встречи с приказным головой, пока отмалчивался, потягивая ароматный напиток. Известие, полученное в Ангарске от начальника московского Двора, не стало откровением — слухов об Ангарии на Руси ходило уже множество, но вот автор письма... Это был один из самых влиятельных людей в государстве, определявший всю её внешнюю политику, ближайший советник Романова, щедро им обласканный. Разумеется, в Ангарском кремле моментально связали пропажу на Руси посвящённого в их тайну отца Кирилла, как оказалось, сгинувшего после встречи с Патриархом, послание от Строгонова, сообщившего о том, что священник схвачен и недавнее письмо Афанасия Лаврентьевича. Наконец, воздав должное китайскому чаю, который пользовался всё большим спросом в купеческих лавках русских городов, Афанасий устроился в кресле удобнее и, оглядев спокойным взглядом собеседников, произнёс:
— Значит, всё в вашем царстве ладно и справно...
— Афанасий Лаврентьевич, — не выдержал Грауль. — Что с отцом Кириллом? Умучили на дыбе, железом или ещё как? Жив ли он вообще? К чему эти расспросы, если вы желали говорить о деле?
— Можно и о деле, — степенно кивнул боярин. — Со служителем Церкви нашей ничего дурного не случилось, он сам всё патриарху Павлу поведал, без утайки.
— И вы поверили? — усмехнулся Карпинский.
— Вера тут не надобна, — в свою очередь улыбнулся Афанасий. — Ежели бы Кирилл обмануть патриарха пожелал, то не смог бы оного свершить — тяжела была бы ноша для плеч его. А теперь нет его среди нас...
— Так сказано было... Жив он?! — опешил Пётр.
— Жив, — улыбнулся приказной голова, зрачки его блеснули в приглушённом свете фонаря. — Да только в скиту он теперь. Что? — тихо рассмеялся боярин, увидев недоумевающие лица ангарцев. — Теперь у вас веры нет словам моим? А может, у Строгоновых о том вызнать?
— Да-а, Афанасий Лаврентьевич, за вами не угонишься в интригах, — задумчиво побарабанив пальцами по ручке кресла, произнёс Павел, исподлобья скользнув взглядом по богатым одеждам боярина. — Так давайте уж начистоту — чего Никита Иванович желает узнать?
— Государь мой Никита Иванович? — изобразил удивление Афанасий, разведя руки в стороны, однако глаза его оставались прежними — цепкими и внимательными. — Государь не ведает о беседе нашей, о словах Кирилла. Патриарх Павел известие о словах ангарского попа мне направил, в Посольский приказ.
— А кто ещё знает? — спросил Карпинский.
— Токмо те, кому следует, — лаконично ответил боярин, поглаживая бороду. — Лишнего уха нету, а коли будет — то его вина.
— Так что же ты, Афанасий Лаврентьевич, от разговора нашего желаешь? — Грауль подался вперёд. — Ежели условия какие ставить нам — так то напрасное дело, должен знать.
— Верно, — отвечал Ордин-Нащёкин. — Да токмо условие моё одно будет — царь Сибирский Сокол должон на трон московский сесть после Никиты Ивановича. А коли не пожелает — то пусть сядет сын его, старший али молодший.
Карпинский едва сдержался, чтобы с его уст не слетело лишнего словца. Грауль поразился не меньше товарища, но хладнокровно переспросил:
— Сел на русский трон? Неужто на Руси нету выбора?
— Государь наш бездетен, — сокрушённым тоном произнёс Афанасий, и тут уж неясно стало — то ли боярин снова играет, то ли говорит искренно. — Невесту хоть уж избрал себе! Да токмо наследника покуда нет! А уж вокруг трона вьются бояре да князья, партии собирают, союзы сговаривают... Государь болеть стал часто, не ровен час... — зашуршав богатой одеждой, Ордин-Нащёкин перекрестился, прошептав слова молитвы. — Коли загубят дело его, худо станет. Иной раз думаю — токмо я да ближние его люди понимают все задумки его — тот же флот! — вдруг истово заговорил боярин. — Бают многие — не нужен он, при отцах и дедах наших не было таких кораблей, куды на них плыть? Словно дети неразумные...
Афанасий вдруг умолк и снова заёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, будто что-то мешало ему.
— Афанасий Лаврентьевич, — произнёс Карпинский, отпив стылого чая, чтобы промочить вдруг охрипшее горло, — какова же твоя партия, что за нашего государя стоит?
— Да и остальные — что затевают, как в прошлые времена — польского королевича или шведского принца? — задал вопрос и Грауль.
Ордин-Нащёкин долго не отвечал, собираясь с мыслями, словно решал какую-то задачу. Наконец, взгляд его прояснился:
— Шведы сами только что нового короля получили. Да и с польскими королевичами сейчас совсем непросто. Ян Казимир не сегодня, так завтра будет низвергнут с трона, а может и живота лишён, повторив судьбу родича своего. Выборы нового короля будут, как пить дать... Фёдор Михайлович о том знает.
— Фёдор Михайлович? — переспросил Карпинский. — Ртищев?
— Он самый, — кивнул боярин, усмехнувшись. — Вот тебе и ответ мой на вопрос о моей партии.
Грауль удовлетворённо кивнул — оный человек при дворе царя был весьма известен — именно Ртищев основал Преображенский училищный монастырь, из которого позже выросла знаменитая Славяно-греко-латинская академия. Он же открыл и первую в Москве больницу для неимущих. Во время польской войны Фёдор Михайлович заботился о раненых воинах, кроме того, жертвовал немалые деньги на выкуп пленных из крымского рабства — всем этим Ртищев по праву заслужил уважение и в народе, и у ангарцев. Ныне окольничий Фёдор Ртищев, высоко ценимый и государем русским, служил в Польском и Лифляндском приказах, возглавляя их.
— А кто же ещё в партии? — продолжил Павел.
— Мало? — тихонько рассмеялся ставший вальяжным Афанасий. — Подымай выше... Бывший епископ Коломенский.
— Патриарх Павел? — изумился Карпинский.
— Снова угадал, Пётр Лексеич! Ох, вот токмо не жалует патриарх государя нашего, не жалует. А то, что в Вильне тот живёт — так и вовсе ругает! Но... — спохватился Ордин-Нащёкин, выставив указательный палец. — То слова тайные есть!
— Мы не говорливые, — хмуро проговорил Грауль, голова которого шла кругом. — Сильна же ваша партия. Кто же ещё в ней?
— Думаю, сказанного достаточно, — вмиг посерьёзнел боярин. — Однако скажу ещё одно имя — князь Черкасский, Яков Куденетович. А теперь, пожалуй что и хватит.
И Грауль, и Карпинский думали об одном и том — все названные боярином фамилии, включая его самого, являлись приближёнными царя. Кроме главы Церкви, разумеется — и виной тому было прохладное отношение Никиты Ивановича к патриархальным нормам бытия, увлечение его европейскими нравами, а также отсутствие у Романова всякого авторитета к высокому сану Павла. А сколько знатных фамилий Ордин-Нащёкин до поры умолчал?
— Афанасий Лаврентьевич, но вы же не собираетесь смещать Никиту Ивановича? — осторожно спросил Павел.
— Упаси Господь! — воскликнул боярин, сузив глаза. — Откель тебе такое в голову пришло?! Нет, государь наш править должон сколь долго, сколь ему Бог отпустит. Надобно лишь вовремя занять престол.
Боярин вздохнул, сложив руки на животе — было видно, что он устал, а разговор сей ему всё же в тягость. Ангарцы тоже почувствовали себя измотанными — сказался недосып, общая усталость от спешного пути из Ангарска на Волгу и то волнение, что устроил им визит приказного головы. Перед тем как покинуть Ангарский Двор, Ордин-Нащёкин остановился перед дверьми из переговорной комнаты. Уронив плечи под тяжестью одежд, он наморщил лоб и огладил в задумчивости бороду. Будто вспомнив что-то важное, Афанасий обернулся:
— Патриарх Павел писал, что ваше явленье в наш мир... Есть Божий промысел, — медленно, растягивая слова, говорил боярин. — И только он. А потому Павел на том и стоять будет, как и Ртищев, и Черкасский. Тако же и я. А более никто не ведает правды, но на нашей стороне будет. Ответ от царя Сокола жду, уповая на милость Господа.
Более Афанасий не проронил ни слова. Уже светало, когда его возок выехал со двора. Ворота закрылись, а в комнате для переговоров продолжал гореть свет — многое ещё предстояло осмыслить ангарцам. Многое нужно было рассказать в столице сибирской державы.
