— Не поверишь, дуриком на вокзале. Барыги подрядили его автоматы фантиками забивать. Он делал это слишком близко к узбекам, а в тот день как раз “кони” выиграли у “Пахтакора” три-два. Злые узбеки, значицца, пресекли порчу социалистической собственности.

— Ну, хулиганка, пятнадцать суток.

— Вот и мы так думали. А в участке пальцы сняли, на машинку положили. Та пожужжала-посветила, и хопа, на табло: побег из Долгопрудного, убийство сотрудника.

— Во как. Да он у тебя ковбоец, оказывается. Ну-ка, подробности.

— Сидел по краже, готовальни из школы взял, из кабинета черчения. Сидели там с ним люди посерьезнее, они его быстро вербанули на блатной романтике. Вынули из ватника вату, с полочки дощечку отколупали, трением вату подожгли, а от нее ватник раздули. Дым, пожар, крики. Дежурный ошибся, вошел в камеру. Тут его в парашу головой, но не рассчитали: насмерть. Ну и разбежались, конечно. В Долгопрудном людей всегда не хватало, не столица, один дежурил.

— Орел, сука, комнатный. А попался дуриком. Фантики пихал, тоже мне воровское занятие.

— Не говори.

— Знаешь, по такому делу и звездочка упасть может. Прямо как в песне поется: “На вес золота нам вор-рецидивист”.

— Хорошо поет, кстати. Прямо как сам сидел.

— Проверяли знакомые, не сидел. Только у нас при Сталине много кто отсидел. Потом пацанам во дворе хвастался. Вот оно оттуда и расползается. Короче, жду приглашения.

— Не сглазь.

— И то верно. Расходимся, вон уже нам ворота открыли.

Конвоир забинтованного повел бедолагу в воронок и на суд.

Гирю ввели в первый этаж ненавистного “стакана”. По всем стенам “стакана” шли кольцевые коридоры с решетчатыми дверями камер: чтобы сидельцы хорошо видели середину. В середине, на высоте примерно третьего этажа, в клетке, сидели воспитуемые воры. Или они шили рукавички, или они не получали еды. Клетка просматривалась отовсюду. Никакой “грев”, никакой “кабанчик” в клетку не проскочили бы.

Мало того, над клеткой издевательски вытянулся лозунг: “Кто не работает — тот не ест!”

Чертов “кукурузник”! Даже у Кремля все-таки нет власти над каждой сопкой, каждым колодцем. Но вот здесь, в “американке”, кончились многие известные погоняла.

День ты выдержишь без еды, ну три дня. А потом все. Шьешь рукавички. И больше не вор. Зашкварился. Опомоился. Никто с тобой ничего вести не будет. Живи, как все живут. Ползай, выслуживай, ходи на задних лапках за дефицитом.

Быть “как все” Гиря не хотел никогда, и по коридорам “американки” шел в настоящем ознобе.

Конвойный втолкнул его в кабинет; в кабинете восседал за казенным столом восточный человек. Сверив имя-фамилию Гири, он велел конвойному выйти, что тот и сделал, пристегнув сначала наручники Гири к отполированному крюку в стене.

Восточный человек сказал:

— Ты плохой человек: вор, убийца. Но твой отец тащил меня на спине через Вислу. Ему я не могу отдать долг, он сгорел в танке, пока я лежал в госпиталях. Отдаю долг тебе. Жизнь за жизнь. Больше мой род ничего твоему роду не должен. Здесь тебе оставаться нельзя. В Союзе тебя найдут и расстреляют, а меня тоже — за то, что я сейчас тебя выпускаю. Поэтому вот…

Восточный человек толкнул по столу тощую папку.

— Возьми документы. Езжай, завербуйся, там тебя переправят очень далеко, никто не достанет.

— Другая планета, что ли? — Гиреев не спешил верить царскому подарку. Проверяют, может? Кореша говорили, сейчас мент пошел ученый, в душу без мыла влезет. Сперва мягко, а потом как гланды вырвет!

Через жопу вырвет, естественно: в стране советской все через жопу.

Восточный человек улыбнулся — так, что Гиря вжался в стул.

— Точно. Другая планета. Называется “Далекая Радуга”.

— … Называется “Далекая Радуга”, но мы говорим “Радуга”, короче так. А ты откуда?

Девчонку на борт принимать, понятно, не хотели. Приметы приметами, а окажется она беглой какой-нибудь в розыске, или переносчиком редкой инфекции, от которой никому ничего не кололи — и что тогда?

Да и задержались моряки в Браавосе. Третий день смотрели на титанову задницу. Соленое мясо и сушеную рыбу выменяли на два пожарных топора и кусок шланга, обозвав его “шкурой полярной анаконды”. Воду свежую налили в речке просто так. Хотелось уйти поскорее, но девчонка?

Боцман опытным глазом осмотрел сверток, велел:

— Открывать. Что там?

Девчонка вынула острый клинок и на удивление лихо срезала верхушку с буханки хлеба.

— Зачем ты ехать с нами хочешь?

— Сильные вы есть. Помощь мне нужно, — тут проскочило непонятное слово, — отец убит. Братья далеко. Сестра замок сидеть.

Моряки переглянулись. Китаец кивнул:

— Не врет, глаза такие часто видел.

— Где ты у нас такие глаза нашел?

— Зачем у нас? Дома. В Харбине. Когда вошли солдаты Юань Шикая.

Командир осмотрел всех:

— Давайте с младших. Пламен.

— За.

— Объясни.

— В справочнике написано, что меч оружие знати. Так ловко рубить учатся долго. Смотрите, у нее вся одежда рваная, а рапира блестит, как у нас медяшка.

— Точно, — сказал в свою очередь Варен. — Если она из дворянства, ее родичи за спасение будут благодарны.

Айсен просто кивнул.

Иван сказал:

— Беспризорник мало кому верит. Если она верит нам, уже высоко нас ценит. Оттолкнем — плохо.

— Согласен, — Митяй пальцами отстукивал неслышный ритм на привальном брусе. — Не одни, так другие рано или поздно прирежут ее за горсть сраных устриц.

— Мне похрен, — Александр честно развел руками. — Можем взять, можем не брать. Мы сами-то не знаем, куда нас несло от Секиры.

— Секира знаю! — на знакомое слово девчонка вскинула голову. Быстро сунула шпагу или меч обратно в лохмотья. — Лорат знаю, Секира знаю. Храм люди Секира приходить, умирать. Храм служить, слышать.

— Брать надо, умрет иначе. На улице дитя живет мало и плохо, — Ли махнул рукой. — Прокормим. Боцман еще кальмара выловит, если что.

— Получается, ее в храме так научили железкой махать? — механик взял подбородок в горсть. — Надо брать, командир. Она — мешок сокровищ. Просто некоторые перстни там с отравленной иглой. Но знаний об окружающем нам по доброй воле никто не расскажет. А девчонка нам обязана.

— Что уметь? — боцман поглядел в глаза девчонки.

— Мыть пол. Мыть мертвого. Подавать за стол.

— Мертвого подавать за стол?

Девчонка отчаянно завертела головой:

— Нет! Мертвый Храм служить, убирать. За стол подавать вино, еда. Служила великий лорд Ланнистер.

Командир зашуршал страницами. Отложил брошюрку.

— В справочнике нет Ланнистеров. Наверное, мелкие какие-то. Разведчики только крупных перечисляли.

— Или нездешние, — сказал боцман. — Видишь, Филиппыч-то прав. Она мешок знаний, стоит взять за одно это.

Командир откашлялся.

— Девочка, слушать.

Девчонка подняла глаза к стоявшим на полубаке морякам.

— Ты слушать Ли Чжун Хань.

Харбинец обозначил поклон. Девчонка поклонилась на удивление красиво — нет, определенно из дворянства.

— Жить он показать. Помогать готовить еда. Поняла есть? Повторить.

— Слушать Ли Чжун Хань. Помогать еда готовим.

— Имя твое назвать.

— Арья, — сказала девочка и все увидели, как она прикусила язык, чтобы не проболтаться дальше.

— Боцман, вписать юнгой. Из провизионки остатки еды вынести. Все равно морозильник уже пустой, а рыба и солонина у нас в трюме. Пускай в провизионке живет. Ли. Первым делом научить языку, чтобы она понимала, что с ней делают и зачем. Вторым делом переодеть и вымыть с вошебойкой. Волосы короткие, хорошо. Надеюсь, мыла она не испугается. Робу ей подогнать из ковбойских запасных, они по размеру самые малые. Ценные вещи ее сложить в оружейку под замок. Чтобы не боялась, что отберем, выдели ей патронный ящик с замком, который мы под картографический сейф переделывали. Ключ ей выдай, спокойней будет. Лохмотья ее в топку. Арья…

— Слушать.

— На борт!

Девчонка, видимо, поняла только приглашающий жест и взлетела на катер с пирса, обойдясь вовсе без трапа. Рукой на привальный брус, прыг — и вот на полубаке.

Митяй с “четвертым палубным” убрали сходни; Филиппыч уже скрылся в машинном. На руль встал Иван: только ему командир катера доверял ходить в портах и узостях.

Ли девчонку в надстройки не повел. Усадил рядом с собой на полубаке, и начал с языка: показывал, называл, спрашивал, как оно называется. Арья называла по-своему.

Командир поглядел на Сашу:

— Радио работает?

— И радар, товарищ старший лейтенант.

— Как выйдем из… Браавоса… Надо будет где-то пристать, нарубить чурок посуше, хотя бы половину трюма. Солярку будем беречь на случай шторма, меньше трети осталось.

— Задачу понял, товарищ старший лейтенант. Кого взять?

— Ну кого, ковбоев бери. Они к нам прямо из леса пришли. Нагрузи так, чтобы у них самая мысль о бабе на борту не возникала.

— Товарищ командир, они все-таки пацаны. Дрова рубить правда Вася-водолаз нужен!

— Значит, пускай тонкие рубят. Сам видишь: нет у нас Васи-водолаза. Ивана с вами пошлю, Митяя в помощь. Начинай искать место завтра утром.

Утром катер Т-99 ушел уже довольно далеко от Браавоса на ост: по лагу миль сто пятьдесят.

Ни штиля, ни противного ветра катер не боялся. Сильное течение оставил он севернее, правда, что и к берегу не прижимался, чтобы не сесть на камни в незнакомых водах. Но вилять по ветру или там под ветер катеру не требовалось, так что встречные и попутные моряки ему завидовали.

Закончив с приборкой, команда собралась в кают-компании. Командир назначил партию дровозаготовителей. Митяй с Иваном взяли бензопилу — правда, горючего к ней на борту нашлось буквально пять литров. Александр взял малую рацию “Раз-два-три”. Построились на полубаке: больше на маленьком катере просто негде.

— Взяли что-нибудь от комаров?

— Так точно, товарищ командир! От комаров я взял самое лучшее — скорость, ловкость, смелость, упорство.

— Отлично. А против комаров?

— Дэтой облились. И вот, накомарники.

— Ну, вперед, флибустьеры… Ковбои, с лотами на обе скулы. Филиппыч, самый малый. Боцман, рули вон туда, где бережок отлогий.

Катер подошел к месту, где береговой обрыв разламывался, а над обрывом стояли желанные дрова — правда, покамест в форме деревьев.

Подкравшись, сколько посчитали безопасным, сели носом на гальку. Ковбои спрыгнули, приняли пилу. Матросы постарше попрыгали следом. Саша проверил связь — на катере слушал сам командир Матвей Григорьевич.

Ковбои пошли вперед и скоро нашли, как подняться к лесу. Влезли по крутой тропинке на гребень. Осмотрелись.

Море серое, небо чуть в голубое, но тоже больше серое. Ветер холодный, лес под ним клонится, и листья кажутся серыми — только чуть с прозеленью.

Немного подивились, что никто не поселился возле удобного спуска к воде. Иван, когда поднялся, объяснил:

— Спуск еще не порт. Где тут лодку держать? Берег открытый. Первый шторм, и все… Саша, докладывай: нашли хорошую рощу с ветровалом. Кубов пять до вечера сделаем.

Саша взялся за рацию. Пламен почесал затылок:

— С пилой мы десять кубов сделаем.

— Напилить не фокус, как грузить будешь? — Митяй подмигнул и пропел:

— Бобры загрызли Буратино,

он весь в березовом соку

лежит в траве, раскинув руки.

И дятлы кружатся над ним.

Первым часовым назначили якута. Тот, конечно, снарядился выпрошенным “К98”, и даже прицел поставил. Теперь Айсен осторожно пошел по лесу глубже, довольно щурясь: лес выглядел нехоженым. Все ветки бьют в лицо, тропинки только звериные: узкие, кривые, ныряют под сломанные сухие стволы. Есть надежда, что никто не наскочит с ножами, как тогда, на Опушке Динозавров. Или ее уже переименовали в Драконью?

Ветровала на морском берегу хватало. Оставалось напилить, самые большие чурки поколоть, чтобы в топку влезали. Связать хотя бы штук по десять, чтобы не бегать с одной-двумя палками. Отнести руками по крутому спуску до катера, затолкать в трюмный люк, сложить вперевязку, чтобы при качке поленница не летала по всему трюму…

Ковбои переглянулись, вздохнули. Пламен процитировал:

— Ценой неимоверных усилий с погрузкой анамезона справились до наступления ночи.

До наступления ночи десять кубиков не сделали, но и пятью не ограничились. Впихнули в трюм семь, почти восемь — тут Филиппыч дальнейшее издевательство над машиной задробил. Сказал: посмотрим еще, как оно гореть будет. Сухостой сухостоем, но влажность больше двенадцати. Умаемся колосники отчищать.

На что командир возразил: остаться в море без хода, потому что солярку съели, тоже мало хорошего. Вся береговая команда на слово “съели” сделала стойку, синхронно сглотнув слюну. Командир посмеялся и велел коку подавать.

Получив под начало девчонку, Ли превзошел себя. Остатки вяленого кальмара и сушеную картошку он превратил в подлинную пищу богов; Пламен, впрочем, догадывался: семь кубометров здорового физического труда на свежем воздухе — лучшая приправа к чему угодно.

— А ведь маловато нам семи кубов, — сказал он, отвалившись от стола. — Плыть нам еще и плыть.

— Ничего, — Варен преисполнился оптимизмом. — У нас бензопила есть. Глаза боятся, а руки…

— Из жопы, — буркнул Филиппыч. — Анамезона у нас на один разгон. В смысле, бензина литр остался. Ли, что твоя подопечная говорит про Секиру? Далеко до нее?

— Не спрашивал пока. Не так хорошо язык знаем. Завтра, может, объяснимся лучше. Попрошу карту нарисовать.

— Где она сама?

— Спать после ужина отпустил. Голодная, как сто чертей, наелась — разморило.

— Сколько ей лет?

Ли поморщился:

— Товарищ командир, без доктора не сказать. Они как-то по зубам умеют определять. Я не умею. На вид не больше десяти, но рассуждает почти как наши ковбои. Чуть-чуть не взрослая.

— Видать, не брешет, что отец убит, сестра в плену.

— Дворянство, хлопчики, это не только красивые платья и блестящие шпаги, — Филиппыч почесал затылок. — Насколько я читал исторические книги, везде пишут, что дворяне платят налог кровью. Вот оно вам, въяве и вживе, матросы. Хотя кино про мушкетеров и мне нравится, а все же…

Филиппыч выпил чашку “противосонного” чая Ли как водку, вздохнул:

— Бывает, подумаешь о войне — и война тут как тут. А бывает, подумаешь о счастье и радости…

— И война снова тут как тут, — буркнул Всеволод Кириллович. — Добро. Командир, с погрузкой все закончено. Трюм задраен. Инструмент принят, рацию вернули на место.

— Отходим через четверть часа, — командир поднялся. — Ли, нам нужна карта. Попроси девчонку, пусть изобразит, что сможет. Если она правда дворянка, ее, наверное, учили географии тоже. Цивилизация тут вполне себе мореходная, должны быть не карты, так хотя бы лоции или там портоланы.