— И что же за хронику ты сочиняешь, Эдуард, что вызываешь духов этого места?
Эдуард, казалось, расслабился. — Если тебе на самом деле интересно, то я и вправду преследую духов. Потому что, если они и обитают где-нибудь на земле, то, несомненно, здесь. — Он поднял лампу повыше, чтобы разглядеть лицо Фэлона. — Мальчик, — сказал он. — Ты один, молодой человек?
Эдуард был невысок ростом. Его голова была огромной, слишком большой даже для такого тучного тела, которое ее поддерживало. У него был крошечный нос и глубоко посаженные глаза.
— Я не мальчик, — сказал Фэлон. — Ты поймешь это к своему сожалению, если не проявишь должного уважения.
— А-а. — Эдуард поклонился. — Конечно, проявлю. Да, можешь на это положиться.
— Эдуард-который-преследует-духов, из какого ты клана?
Темные глаза уставились на него из-под бугров плоти. — Я приехал из Лозанны. С недавних пор — из Брайтона. — Он опустился на скамью и откинул капюшон. Этот мужчина был примерно того же возраста, что и его отец, но он был другого сорта: никогда не ездил верхом. — Что привело тебя в эти жалкие развалины глубокой ночью?
— Я проезжал мимо и увидел огни. — Да. Это прозвучало бесстрашно. Пусть незнакомец знает, что он имеет дело с человеком, который совершенно не разбирается в демонах и чертенятах.
— Что ж, — сказал Эдуард тоном человека, который берет на себя ответственность, — я благодарен за компанию.
Фэлон кивнул. — Без сомнения. — Он украдкой взглянул на гробницу, на открытый склеп. На проход внутрь. — У тебя странный акцент, Эдуард.
— Я британец по происхождению.
Фэлон встречал других людей из туманной страны. Он находил их мрачными, претенциозными, властными. Ему казалось, что они редко высказывают свое мнение. — Почему ты здесь?
Эдуард вздохнул. — Я бы назвал имя одного из духов и ответил на вопрос. — Он взял кожаную сумку. — Могу я предложить тебе что-нибудь перекусить?
— Нет. Спасибо, но мне ничего не нужно. — Он посмотрел на британца. — Что это за вопрос?
Взгляд Эдуарда был тревожным. — Фэлон, ты знаешь, кто построил это место?
— Нет. Некоторые из наших старейшин думают, что оно было здесь всегда.
— Не очень-то поучительно. Оно было построено много веков назад расой, которую мы едва помним.
— И кто же они были, эта забытая раса?
Он, казалось, задумался. — Римляне, — сказал он.
Фэлон повторил это название одними губами. — Я никогда о них не слышал.
Эдуард кивнул. Ветки заскрипели. Пламя в фонаре заколебалось. — Мир полон их храмов. Ты, несомненно, проезжал по их шоссе. Рука, построившая этот город, создала другие, подобные ему, от Британии до долины Тигра. Они разработали систему законов и подарили миру мир. Но сегодня римляне и их имя превратились в пыль.
Слишком много слов для Фэлона. — Что с ними случилось?
— Вот в чем суть вопроса. Узнать, какая сила может инициировать упадок и вызвать падение такой власти.
— Только боги.
— Боги мертвы. — Это откровенное заявление, нечестивое и богохульствующее, потрясло его. Но Эдуард, казалось, не заметил этого. — Они потерялись вместе со своими последователями.
Фэлон пробормотал короткую молитву. Он никогда раньше не слышал таких разговоров. — Почему потерялись верующие? — спросил он. — Что с ними случилось?
Эдуард присел на обломок мрамора. — Возможно, "потерянные" — неправильное слово. Лучше сказать "забытые".
— И почему они были забыты?
— Потому что им не удалось создать независимый от государства институт, который мог бы сохранить память о них.
Фэлон кивнул, не понимая, но не желая выдавать своего невежества.
— Это могло бы сделать какое-нибудь научное сообщество, — продолжил Эдуард. — Или академия. Фонд. Даже, ради бога, церковь.
Фэлон пожал плечами. — Что ты здесь ищешь?
Эдуард заглянул в хранилище. — Личность владельца.
Ночной воздух был холодным. — Тогда ты действительно опоздал, — сказал он наконец, отодвигая ногой обломок камня. Он посмотрел на статую, наполовину собранную, как пазл. Там были часть ноги, туловища, плеча, щита. Нога соответствовала фигуре на вершине гробницы. На щите был изображен тот же символ, что и на фасаде склепа.
— Нет, — сказал британец. — Думаю, что нет. — Он поерзал, пытаясь устроиться поудобнее.
— Тогда кто он? — спросил Фэлон.
Эдуард спрятал руки в рукава, чтобы согреть их. — Несравненный полководец. Герой, который мог предотвратить всеобщую катастрофу. Уже примерно четырнадцать столетий, как он мертв. Хроники иногда противоречат друг другу. — Он поправил мантию, расправил ее на плечах. — Тебе что-нибудь говорит имя Максенций?
— Нет, — сказал Фэлон.
— Он был тираном, который правил римской столицей, когда этот город был молод. Порочный, распущенный, некомпетентный трус. — Эдуард встретился с ним взглядом. — Под его властью не были в безопасности достоинство ни одного мужчины и честь ни одной женщины. К нему тащили жен и дочерей и надругались над ними. Тех, кто протестовал, казнили. Народ был обращен в рабство. Солдаты были единственной категорией людей, которую он уважал. Он заполонил свои земли вооруженными отрядами, потворствовал их нападениям на простых людей и поощрял их грабежи и резню. Он был символом всего, что шло не так с империей.
Рука Фэлона легла на оружие. — Я бы с радостью выступил против этого монстра.
Британец кивнул. — Был один, кто это сделал. Его звали Константин, и я не сомневаюсь, что он с радостью поддержал бы тебя в своем деле.
Фэлон почувствовал прилив гордости.
— Константин, по-видимому, осознавал, что империя, которая в его время была раздроблена, распадается. Но он разработал планы, как ее можно сохранить. Или, если было уже слишком поздно и крах невозможно было предотвратить, он обдумывал, как можно передать ее суть дальше. — Эдуард покачал головой. — Если бы он смог победить Максенция, все могло бы сложиться по-другому.
— Значит, он потерпел неудачу?
— Он был невольным крестоносцем, Фэлон. И выступил против Максенция только тогда, когда тиран пригрозил вторгнуться в его владения.
— Не могу одобрить такую робость.
Эдуард улыбнулся: — Я был бы разочарован, если бы ты это сделал. Но Константин хотел сохранить мир и благополучие в своем королевстве.
— А где было его королевство?
— Британия. И здесь.
— Но я не понимаю. — Фэлон схватил Эдуарда за плечо. — Если этот Константин был выдающимся командиром, как ты сказал, то как же случилось, что он не одержал победу?
— Герои побеждают не во всех сражениях, — медленно произнес Эдуард. — Максенций посылал против него армию за армией. Константин обратил их в бегство. Большинство итальянских городов между Альпами и рекой По признали его власть и встали на его сторону. И, наконец, он предстал перед самим Римом. Резиденцией тирана. — Эдуард сделал паузу. Они были на открытом воздухе, и ветер проникал под жилет Фэлона. Британец посмотрел на него. — Тебе холодно?
— Нет. Пожалуйста, продолжай.
— У Максенция была гораздо более многочисленная армия. У него также была бронированная кавалерия — противник, которого ты никогда не увидишь. К счастью. Но он решил не полагаться только на военную силу. — Он замолчал и отошел в тень. Через несколько мгновений вернулся с тканым одеянием для молодого воина.
Фэлон взял его, поблагодарил и накинул на плечи.
Эдуард вернулся на свое место. — Через Тибр был мост, который соединял город с равниной. Это был Мильвийский мост. Максенций приказал своим инженерам ослабить его. Когда они это сделали, он выехал навстречу захватчику.
— Константин ждал, и армии атаковали друг друга. Это была жестокая битва, и преимущество переходило от одной стороны к другой. Исход оставался неясным на протяжении большей части дня. Но постепенно войска Константина одержали верх.
— А теперь, — настаивал Фэлон, — убей вождя.
— Да, — сказал Эдуард. — Можно было подумать, что ты был там. И он это начал. Он собрал свою личную охрану и загнал тирана на мост. Но Максенций предвидел такое развитие событий, все спланировал. Он отступил через опасный пролет. Забыв об осторожности, Константин бросился в погоню, истекая кровью от множества ран.
— И в тот ужасный час, когда Константин достиг середины моста, тиран подал сигнал, и сооружение обрушилось в Тибр.
— Трус, — прорычал Фэлон. А затем философски заметил: — Доблести не всегда достаточно. Константину не нужно стыдиться.
— Нет, конечно, нет.
— И нашелся ли герой, который отомстил за него?
— Да. Но это уже другая история, потому что мстителю не хватило политической мудрости, и вскоре после его успеха огни империи потускнели и погасли. Затем мир погрузился в ночь, у которой не было рассвета.
— Но какая связь между твоей историей и этой гробницей?
Эдуард протянул лампу. — Может быть, ты согласишься осмотреть ее вместе со мной?
— Нет. — Он отстранился. — Нет, я бы так не поступил. — Вторгнуться в место упокоения мертвых означало навлечь несчастье.
Британец поднялся. — Как пожелаешь. — Он улыбнулся, как обычно улыбаются детям. — Но для меня этот момент настал. — Он извинился и вошел в гробницу. Фэлон проводил его взглядом. Вспомнил снисходительную улыбку. И решил, что, пока он ни к чему не прикасается, с ним, вероятно, все будет в порядке. Поэтому он последовал за ним.
Было сыро и холодно. Пол был завален мульчей, землей и сорняками. Стены были покрыты плесенью и трещинами. Потолок был низким. Фэлону пришлось наклонить голову.
— Ходили слухи, — сказал Эдуард, — что Константин выжил после падения в Тибр. В одном из сообщений, копия которого у меня есть, утверждается, что его, раненого и наполовину утонувшего, доставили в дружественный, но неназванный город. Согласно этому сообщению, он прожил в этом городе один год. Другие утверждают, что три. Трудно быть уверенным в том, что произошло на самом деле. Достоверные источники сходятся во мнении, что он надеялся возглавить еще одну армию против Максенция. Но, по-видимому, он так и не оправился полностью от своих ранений, — Эдуард пожал плечами. — Я много лет искал правду.
— А как бы ты узнал правду?
— Легко. Найдя его могилу. — Он отбросил ногой опавшие листья и грязь и указал на царапины на каменном полу. — Вот здесь должен был находиться его саркофаг. Его доспехи должны были храниться на полке.
— Для использования в будущем мире? — спросил Фэлон.
— Возможно, в лучшем мире.
— Значит, это его могила?
— О, да, я вполне убежден на этот счет. Да, несомненно, он был похоронен здесь.
Фэлон удивился, откуда он мог знать такие вещи.
— Он говорил о строительстве второго Рима на востоке. — В его голосе звучало сожаление. — Чего-то, что поможет выжить.
Дым, поднимавшийся от фонаря, становился все гуще. Эдуард погрузился в молчание. Он закашлялся, пытаясь отогнать ядовитое облако. — Мы закончили, — сказал он.
— Хорошо. — Фэлон схватил Эдуарда за локоть и повел его обратно к звездному свету. Воздух снаружи был чистым и приятным на вкус. — Но как ты можешь быть уверен, что это его могила? На ней не выгравировано имя.
— Тем не менее, она обозначена довольно четко. Оглянись назад. — Он указал на частично собранную статую. — Посмотри на щит.
Порыв ветра рванул его одежду.
Эдуард поднес фонарь поближе. В его мерцающем свете Фэлон увидел только странный меч. На своде и на щите.
— Это было его изобретение, — сказал Эдуард.
Фэлон прижал к нему пальцы. — Почему ты так уверен? Многие используют оружие.
— Это не оружие, Фэлон. Это был символ, который иногда использовался в малоизвестных религиозных культах. На протяжении многих веков это был позорный знак. Говорили даже, что он обладает магическими свойствами.
— Не меч, — сказал Фэлон.
Эдуард кивнул. — Нет. Они назвали его крестом.
ОБЕЩАНИЕ СДЕРЖИМ
На прошлой неделе я получил рождественскую открытку от Эда Бендера. Иллюстрация представляла собой фрагмент знаменитой рождественской телепередачи с Каллисто: посадочный модуль безмятежно стоит на усыпанной щебнем равнине, из его окон льется теплый желтый свет. За ним возвышаются игольчатые пики, а на переднем плане виден край кратера. В небе возвышается огромный полумесяц.
В одном из окон кто-то повесил венок.
Это сохранившийся момент, живая картина, буквально созданная Кэти Перт, извлеченная из ее сумки с реквизитом. Где-то здесь, среди документов о страховке и купчей на дом, хранится запись оригинальной телепередачи, но я ее никогда не смотрел. На самом деле, я наблюдал ее только один раз, в тот вечер, когда шла передача. Но я знаю слова, слова Кэти, которые Виктор Лэндолфи читает своим богатым баритоном, смешивая вечные ценности этого времени года с призрачными снегами другого мира. Теперь они появляются в школьных учебниках и на мраморе.
На внутренней стороне открытки крупными, вызывающими буквами Бендер написал "СЕНТЯБРЬ!" Это слово, с помощью которого он надеется завоевать мир. Иногда, ночью, когда снег искрится под холодными звездами (как это было на Каллисто), я думаю о нем и его квесте. И мне очень страшно.
Я почти вижу следы Кэти на замерзшей поверхности. Это было хорошее время, и я хотел бы, чтобы был способ вмешаться в это дело, еще раз отпраздновать праздники с Виктором Лэндолфи, обнять Кэти Перт (и никогда не отпускать!) и каким-то образом спасти всех нас. Это был конец невинности, последнее место встречи старых друзей.
Мы снимали рождественскую ленту примерно пять дней. Кэти потратила буквально несколько часов на видеосъемку, но Каллисто — это место скал, льда и мертвящего однообразия; здесь мало что может смягчить эффект космического безразличия. Вот почему все эти снимки высоких пиков и разбросанных валунов были сделаны с большого расстояния и в полутьме. То, что не видно полностью, по ее словам, всегда очаровательно.
Самой большой проблемой для нее было уговорить Лэндолфи озвучить ленту за кадром. Виктор был высоким, худощавым, аскетичным человеком. У него были пронзительные глаза и огромные черные усы. Его мир был построен исключительно из субатомных частиц и управлялся электромагнетизмом. Те, кто не разделял его увлечений, вызывали у него презрение; это означало, что он понимал полезность работы Кэти по связям с общественностью и в то же время сожалел о ее необходимости. Участвовать в ней означало поступиться своей честностью, однако его чувство деликатности помешало ему высказать это мнение Кэти; он умолк, сославшись на нехватку времени, виновато подмигнул и погладил усы. — Сойер прочтет это для тебя, — сказал он, нетерпеливо приглашая меня к разговору.
Кэти усмехнулась и раздраженно уставилась в окно (то, что с венком) на Юпитер, тяжело висящий на фоне хрупкого неба. К тому времени мы уже знали, что у него есть обнаруживаемая поверхность, что большая планета представляет собой сплошное море жидкого водорода, окружающее каменистое ядро. — Должно быть, это расстраивает, — сказала она, — осознавать, что мы никогда этого не увидим. — Ее тон был небрежным, почти фривольным, но Лэндолфи не так-то легко было задеть.
