Планета-мечта

Его одежда валялась на полу. Свет здесь был такой яркий, словно в операционной. Я побоялась, что он действительно заснет, но он сидел в воде, обхватив колени руками и опустив голову. Мне показалось: он плачет. Плечи его подрагивали. На спине, через позвоночник тянулись несколько извилистых белесых шрамов. Я осторожно закрыла дверь. Кэррон не шевелился, похоже, он не слышал, как я вошла.

— Кэр, — сказала я тихо, — Кэр, что ты? Ты плачешь?

Он поднял голову. Я так и не поняла, плакал он или нет. Лицо у него было мокрое, но кто знает. Он ничего не сказал, просто смотрел на меня и молчал. Взгляд у него был потухший.

— Извини, — сказала я, вдруг опомнившись, — Мне выйти?

Он покачал головой.

Я села на пол рядом с ванной и облокотилась на бортик ванны, подперев щеку рукой. Я сидела и смотрела на него. Он и раньше был не красавец, а теперь уж слишком похудел. Мокрые волосы были убраны назад. Глаза у него были какие-то сонно-равнодушные. "Как бы и правда не заснул", — подумала я.

— Где ты был все это время?..

— В Альвердене... последние три дня...

— В Альвердене? — спросила я живо, все время помня о своей находке.

Кэррон помолчал, искоса поглядывая на меня черным глазом. В тот момент я подумала, что никогда толком не видела его в птичьем обличье. Только мельком. Но было в нем что-то от птицы. Этот острый профиль и манера смотреть одним глазом...

— Не в нем самом... — сказал он, наконец, — У Иахэлиэлэ...

— У лииена? — сказала я неуверенно: я не знаю, как его зовут, эти сумасшедшие лииенские имена сам черт не запомнит. И то, что назвал Кэр, было, наверняка, сокращением.

Он кивнул.

— Я знаю, что ты говорила с ним, — сказал Кэррон, — Знаю, он тебе рассказал.... Детка, я.... Ты прости меня за это...

— Кэр! — сказала я. Он так много извинялся последнее время, просто слушать я уже это не могла.

— Я ошибался тогда, — продолжал он, не услышав моего возгласа, — Может, я и умею только, что ошибаться.

— О чем ты? О том, что сейчас?

Кэррон кивнул, не сводя с меня глаз.

— Комплекс неудачника, — бездумно сказала я, — На тебя это не похоже.

— Много ты знаешь, Ра, что похоже на меня, что нет...

— Знаю, — сказала я, улыбаясь.

Глаза у него повеселели, и на душе у меня стало легче. Спокойнее. Слава богу, что он здесь. Слава всем богам, какие ни есть.

— Я думал, ты... разозлишься.

— Кэр!

— Ты не злишься?

— Я люблю тебя, Кэр, очень люблю.

— Я тоже люблю тебя, милая.

— Я знаю, — сказала я поднимаясь. Теперь уж я не боялась оставить его одного, — Ты только не усни, ладно?

Пока он мылся, я застелила кровать и перенесла бумаги на кухню. Кэррон вышел минут через пятнадцать. Заснул он сразу.

Я всю ночь просидела на кухне, разбирая бумаги. Под утро я вошла в комнату и остановилась посредине. Это про детей обычно говорят, что, спящие, они выглядят как ангелы. Именно это я подумала, когда смотрела на него, на сбившееся одеяло, смуглое худое плечо и разметавшиеся по подушке черные пряди. Лицо у него было безмятежное. Худое, жалкое, смуглое и такое спокойное лицо.

Он похож был на ангела. На измученного, оголодавшего, но все еще крылатого ангела. Я смотрела на него, и мне хотелось плакать. Становилось светлее. Неяркие еще солнечные лучи косо ложились на подушку и на его лицо, высвечивая каждую морщинку, а было их уже немало. Возле глаз, на лбу поперечная, глубокая, жесткие складки у рта. Уж очень похудел.

А я стояла и думала: где он был? Последние три дня — в Альвердене. А остальное время? Почему он сказал только про Альверден? И еще я думала о том, что, когда я улечу, он останется совсем один. И я страшусь этого. Ведь он и так убивает себя своими магическими выходками. У него явное тяготение к самоубийству, хотя, может быть, и неосознанное. Я... честно говоря, я не представляю, чтобы он осознанно пошел бы на это. Но он убивает себя, убивает. О Дорне ничего такого ведь не известно, напротив, он Марию заставил использовать Жезл. А Кэр сжигает себя. Дорн же не отдал ни одного дня из оставшихся ему, чтобы защитить свой народ, хоть дни эти были несчастливыми и тягостными.

Вот так я стояла и смотрела на него, а солнце набирало силу, ярчело, играло в комнате. За окном расчирикались птицы. Кэр, и правда, очень исхудал, и при его смуглой коже напрашивалось одно только сравнение — словно жестокое пламя опалило его. И вдруг я подумала: а ведь у меня нет больше родни. Мои родители мертвы. У меня есть только Тэй. И Кэррон. Надо же. Я ведь и не задумывалась над этим, но в детстве я Тэя считала братом на полном серьезе, да и сейчас.... И Кэр....

А потом в дверь постучали. Кэр поднял растрепанную голову с подушки и сонно посмотрел на меня. Я улыбнулась ему, пожала плечами и пошла открывать, недоумевая. Было еще совсем рано, и кого там принесло, я не могла понять.

Ни коридора, ни чего-нибудь такого у меня нет, дверь открывается сразу в жилую комнату. Кэррон сел, свесив с кровати босые ноги, натянул на плечи одеяло. Я еще посмотрела на него, повернулась, отперла дверь. Распахнула ее. И испугалась. На пороге стоял Торион.

Я действительно испугалась. Меня как окатило холодной водой. Если бы они сцепились.... Я смотрела на Ториона снизу вверх, и глаза у меня, наверное, были как у собаки перед живодером — и страх, и злоба. Если бы он сделал хоть шаг, я сама ударила бы его.

Сейчас я думаю, все-таки он очень красив. Тогда, в детстве, я слышала разговоры о его красоте, но видела только, как застывает лицо Элизы при его приближении. Как он мог быть красив для меня, когда мое сердце было отдано его жене, которой он причинял столько горя? А теперь я думаю: ведь правда. Он красив. Строгая это красота, холодная, словно изо льда высеченная. И он был совершенно такой, как раньше. Словно все было в порядке, словно Серые горы высились во славе своей. Свободные черные одежды, черный плащ, сколотый на плече серебряной брошью. Он смотрел на меня всего миг. Перевел взгляд в глубь комнаты. И лицо его застыло, окаменело.

И вдруг Кэррон засмеялся. Торион вздрогнул, лицо его изменилось, рот странно скривился. И только тогда я заметила, что в его коротких черных волосах уже изрядная доля седины. Ну, да, ведь ему за семьсот, ближе уже к восьмистам, он старше Кэррона на триста с лишним лет. Может, ему и рано еще седеть, Дрого уже за тысячу, и не одного седого волоса. Но и люди ведь седеют по-разному, а Ториона мальчиком никто не назовет.

— Что же ты? Заходи! — сказал Кэррон сквозь смех.

Торион потерянно посмотрел на меня. "Извините", — сказала я одними губами, мне казалось, что я должна извиниться перед ним. Что бы он ни сделал, увидеть здесь Кэррона ему было больно, это видно было.

— Заходи, Торри, дружище!

Торион стремительно развернулся и сбежал с крыльца. Смех Кэррона тут же оборвался. Я медленно закрыла дверь и обернулась. В лице Кэррона не было ни тени веселья, усталое оно было и расстроенное.

— Извини, — сказал он негромко, — я не сдержался.

— А он поседел.

— Ему это нелегко все далось, — тихо сказал Кэррон, — Что ты так смотришь на меня? Он был в своем праве, когда изгонял меня, он думал об Алатороа.

— А о тебе он не мог подумать? — крикнула я, — Ох, извини.

Кэррон нагнулся за рубашкой, лежавшей на полу, и сказал:

— А ты замечаешь, что мы постоянно извиняемся?...

— Кэр...

— Тебе не кажется, Ра, что это глупо?

— Ну, может, — сказала я.

— Я ни в чем не виню Ториона, если тебя это интересует.

— Ты назвал его Торри.

Кэррон засмеялся довольно нервно. Уже одетый, он сидел на кровати и пытался пятерней расчесать спутанные волосы.

— В ванной есть расческа, — сказала я.

— Он ненавидит, когда его зовут Торри.

— Этакая мелкая месть, — сказала я, — Ты как ребенок, Кэр.

— Тебя устроило бы, если бы я вцепился ему в глотку?

— А ты смог бы? — сказала я серьезно.

Кэррон покачал головой. Я подошла и села на кровать рядом с ним. Кэр взял меня за руку, погладил мои пальцы.

— Знаешь, деточка, я не знаю, что бы я без тебя делал, — он усмехнулся, — Если бы ты между нами не стояла, я бы точно на него бросился. А этого не стоило делать, это не его вина, понимаешь? Но я... как бы это сказать... раздумал умирать.

Я искоса посмотрела на него. Кэр заметил, улыбнулся мне мягкой своей улыбкой.

— Я боюсь, — тихо сказал он, — Нет, не то чтобы я не верил ему, деточка, но я не хочу... оставлять Алатороа с ним... Торион будет неплохим Царем, но он... не маг.

Я кивнула. В сущности, это был просто снобизм того особого рода, который присущ всем талантливым людям, привыкшим нести большую ответственность: им все кажется, что остальные сделают хуже, и они никому не могут доверить сделать что-то за них.

— Знаешь, Кэр, — сказала я невпопад, — А я ведь тоже была в Альвердене. Но раньше, чем ты. А где ты был до того?

— Меня не было на планете, — сказал он.

— И где ты был?

— Неважно.

Мы помолчали немного.

— И что в Альвердене?

— Что?

— Ты говорила про Альверден.

— А, — сказала я, — Я нашла там кое-что, что тебе нужно увидеть. Но сначала я... послушай, ладно? — я повернулась к нему, — Улетай, Кэр. Пожалуйста, полетим со мной, ведь ты умрешь здесь. Кэр, прошу тебя!

Он засмеялся. Смех этот был довольно странный. У него иногда прорывается это — что-то странное в смехе или улыбке, что-то злобное, и это пугает меня. Как только раздался его смех, речь моя прервалась, и я только смотрела на него растерянными глазами.

— Тебе легко будет улететь отсюда? — сказал Кэррон, отсмеявшись и внезапно став серьезным, — Я не могу. Я люблю ее. Я... слышу ее. Каждую травнику, каждый камень. Иные деревья я помню от семени, упавшего в землю. Что ты, как я... я не могу ее оставить. Ведь и ты... — он осекся.

— Да, — сказала я тихо.

Я отняла у него свою руку, встала и отошла к столу. Записи служительницы Света лежали под тетрадями Михаила Александровича.

— Вот, — сказала я, возвращаясь к кровати. Отыскала нужную страницу, протянула книгу Кэррону.

— Что это?

— Посмотри, — сказала я, — Там немного.

Читал он долго. Потом долго просто сидел и бездумно водил пальцем по строкам, согнувшись над рукописью. Волосы свесились ему на лицо. Я сидела за столом и ничем не занималась, просто смотрела на Кэррона.

— Кэр, — позвала я.

Он вздрогнул и захлопнул книгу.

— Кто знает об этом?

— Никто, — сказала я, — Только ты. Я думала, будет лучше, если ты узнаешь первым.

Кэррон убрал волосы с лица.

— Я хочу, чтобы это увидел Торион, — сказал он, — Но не раньше, чем... ну, пусть сначала твою находку задокументируют.

— Думаешь, он может уничтожить ее?

— Да, — сказал он, — Так и будет.... А эта книга так и лежала в Альвердене? В библиотеке?

— Я подумала, наверное, никто на эти записки не обращал внимания. Подумаешь, Дарсинг какой-то. Я, кстати говоря, не нашла его на карте, а на Поозерье карты у нас хорошие.

— А его и нет. Там была деревня, это на Дар-элле, в верховьях. Оттуда была моя мать, из этой деревни.

— Да что ты?

Я растерялась немного. При всем моем воображении я не могла представить себе Кэррона маленьким. А уж тем более женщину, которая его родила.

— Эта деревня еще до моего рождения сгорела. Лесные пожары, тогда все верховья Дар-элле выгорели.

В моей голове происходили некие арифметические расчеты, потом до меня дошло.

— Твою мать забрали маленькой?

— Ну, не такой, как я хотел тебя, — он сказал и смутился, даже покраснел, чего уж я совсем не ожидала, — Лет тринадцати. Но я не был старшим сыном.

— И сколько вас было? Детей, я имею в виду?

— Четверо.

Я немного удивилась. Мне казалось, что у них бывает один, очень редко два ребенка. Вообще-то, если это помножить на их манеру жениться один раз, да еще на женщинах, которые живут в десять раз меньше, чем мужья, то получается такая демографическая картина, что волосы дыбом встают.

Мы поболтали еще немного, потом я собралась к Михаилу Александровичу с записями дарсингской священнослужительницы.

— Кэр, ты не уйдешь еще?

Он пригладил волосы, улыбнулся.

— Нет, детка, не надейся.

Я засмеялась.

— Я, может, задержусь, но ты, по крайней мере, дождись меня, ладно?

Он кивнул, встал, подошел к столу.

— Чем ты занимаешься? — спросил он, раскрыв наугад одну из тетрадей.

— Это не мое. Мне просто дали почитать.

— Ничего, если я посмотрю? Там нет ничего секретного?

— Нет, — я засмеялась, — Но там все на галактисе.... Так ты не уйдешь?

— Нет. Если ты позволишь, я у тебя побуду до ночи.

— Я скоро вернусь, — сказала я, но задержалась я надолго.

Михаил Александрович обрадовался моему визиту, а находка моя его поразила. Он тоже долго читал, потом перелистал книгу, оглядел переплет. Я присела на край стола и сказала:

— Нужно сделать виртуальные копии. И, Михаил Александрович, кроме здешнего архива отправьте еще в Центральный информаторий, ладно?

— Боитесь, что запись могут уничтожить?

— Да, — сказала я.

Михаил Александрович подпер щеку рукой и сказал:

— Пожалуй. Все остальное ведь наверняка было уничтожено. Политика.... Где теперь Царь-ворон?

— Который? — мрачно спросила я.

— Мм... бывший.

— В моем доме, — сказала я.

— Он видел это?

— Да, видел.

— И что?

— Он хочет, чтобы я показала Ториону. Но сначала сделайте копии. А то Торион большой и сильный, знаете, разозлиться и просто порвет. Не драться же с ним. Он в своем праве, да он и сильнее меня. Пришлось бы его убивать еще.

— А ведь вы сказали интересную вещь, Кристина. Он в своем праве. Может быть, копирование этой записи не совсем... мм, законно?

— Ну, да, — сказала я, — Они имеют право, конечно, уничтожать все сведения о нем. Ладно, я сама сделаю копии. И сама разошлю, а то вы невесть до чего так додумаетесь.

— В сущности, вы не правы, Кристина. Это их жизнь, их планета, и решать должен Царь-ворон.

— Который? — сказала я зло.

— Кристина!

— А я не признаю этого... за Царя. Если он носит Жезл, это еще ничего не значит.

— А что, по вашему, значит?

— Его должен был избрать Совет, — быстро и зло заговорила я, — Не думаю, что Совет успел это сделать. Из выживших нет ни одного члена Совета, так что он самозванец.

— Но если они все погибли? Что же теперь...

— А по наследству? — сказала я, — Вороны не часто используют наследный принцип, но когда нет четко определенной кандидатуры, или Совет не может договориться.... У Кэррона нет наследников, значит, власть переходит к потомкам Седовласого, а это Дрого.

— А Дрого — потомок Седовласого?

— Да.

— Вы-то откуда знаете, Кристина?

— Он носит серебряную флейту на цепочке. Знак рода. И потом, о нем говорят... говорили в Альвердене. Знаменитый род, почти такой же, как род Корда.

— А у Корда были потомки? — я кивнула, — А Кэррон не...

— Нет, — сказала я, — Это Торион, только он не прямой потомок.