Беги, Василич, беги

Небо было относительно чистое и только вблизи города летало несколько магнекаров с латинской надписью "Polizei", то ли искали кого-то, то ли просто патрулировали. Часа через два и они улетели.

Я, как окруженец во время Великой войны, стал передвигаться в ночное время вдоль дорог, на которых никого не было. Дороги были не только непроезжими, но и непроходимыми для человека.

— Вот оно — будущее человечества, — думал я. — Сколько мне приходилось читать про разрушенные дороги, заросшие бурьяном и уходящие в неизвестность и про диких людей, иногда выходящих на эти дороги, чтобы подивиться чему-то диковинному, созданному неизвестно кем и неизвестно для чего.

Дороги проходили по разрушенным поселкам и городкам. Как будто прошла большая война, и люди не стали восстанавливать разрушенное, оставив это как памятник прошедшей войны. Но и ничего построенного нового рядом не было. Одну из днёвок я проводил на четвертом этаже полуразрушенной пятиэтажки-хрущёвки, которую я использовал в качестве наблюдательного пункта. Жаль, что у меня не было бинокля, но вдалеке на уровне горизонта я заметил нескольких человек, что-то делающих в поле, а рядом с ними стоял трактор с телегой.

Следующей ночью я заметил огоньки в темноте и направился было к ним, но меня учуяли собаки и завыли как по покойнику, а возможно, они действительно завыли по покойнику, а не учуяли меня. И я не стал искушать судьбу и искать приключений там, куда меня никто не приглашал.

Глава 116

К утру после третьей ночи я вышел примерно туда, где закончился мой путь по болоту. Там уже стоял магнекар и около него прохаживался мой старый знакомый Алекс. Я не думаю, что он сдал меня и сейчас просто выжидает, чтобы нажать кнопку тревоги и получить обещанное за меня вознаграждение. Собственно говоря, это он сделал из меня Юниса и как бы легализовал в высшем обществе. Будь что будет, и я пошёл к нему.

— Слава ГБ, ты жив, — сказал Алекс и обнял меня. — Ты исчез внезапно и о тебе не было ни слуху, ни духу. А потом тебя самого объявили в розыск, и я сразу понял, что тебя нужно ждать только здесь. Пойдешь к себе домой? Давай я тебя туда подброшу на магнекаре.

— Не будем рисковать, Алекс, — сказал я. — У нас магнекаров не было и твой аппарат может испортиться там. Но я не уверен, что ты приживешься у нас. Хотя, у нас всё тоже, что и у вас, правда ГБ ещё не называли ГБ, но уже были близки к этому, такие же несвободы и преследование инакомыслия. Наши люди живут так же, как на дне в средине нижнего уровня. Зачем тебе менять шило на мыло? Если мы у себя ничего не сделаем, то и вы будете такими же, как есть сейчас. Если мы улучшим нашу жизнь, перейдем от упадка к расцвету, то и ваша жизнь расцветёт. Мы и живем для того, чтобы вы жили лучше. Прощай и читай книги, я постараюсь написать о тебе и о себе. Был у нас такой поэт Пушкин. Он о писателях сказал так, что у них есть возможность воздвигнуть себе и другим памятник нерукотворный. И я воздвигну его. Как только увидишь где мою фамилию, знай, что я сдержал свое обещание.

Мы пожали друг другу руки, и я пошёл к своей слеге, которая лежала на берегу и уже изрядно высохла, отчего стала легкой прямо как пушинка.

Нащупав твердое дно, я двинулся вперед. Вернее, назад. Хотя, какая здесь разница? Куда бы ни двигался человек, хоть вбок, он всё равно он движется вперед, туда, где он уже был или туда, где он ещё не был.

Обратный путь оказался не менее тяжелым, чем путь в мое будущее. У меня был какой-никакой запас продуктов, и мне не пришлось ловить рыбу и есть ее в сыром виде. Возможно, что тот, кто снова пойдёт туда, поймает того окуня с блесной во рту. Но тогда этот окунь будет больше и нужно изловчиться, чтобы выкинуть его на траву. А лучше, господа, носить под лацканом пиджака или под воротником рубашки маленький крючок с кусочком лески. Когда-нибудь, но он вам очень пригодится.

Все сигнальные тряпочки на кустах я перевязал так, чтобы они были хорошо видны с той и с другой стороны. Не ровен час, придётся снова воспользоваться ими.

Переобувшись в полуботинки, ожидавшие меня у стенки амбара, я снял с шеи ключ и вставил его в замочную скважину. Два оборота, и я открыл дверь. Тишина. Я снова закрыл дверь и спрятал ключ в потайное место. На выходе из амбара я услышал возню и крик чекиста Гудымы:

— Беги, Василич, беги, я их тут задержу.

Гудыма лежал со своим именным от товарища Дзержинского маузером и в кого-то целился. А рядом валялся деревянный футляр от него в виде чурбачка от апостола Петра.

— Стой, Гудыма, не стреляй, — крикнул я, — некуда нам бежать, это наша родина, пусть они с нашей родины бегут, нам здесь ещё жить и страну нашу поднимать из ямы, в которую её столкнули хозяева этой жизни. Становись рядом со мной. У нас нормальных людей больше, чем подлецов, и они нас поддержат.

Гудыма встал и подошёл ко мне. Мы с ним закурили, а со всех сторон к нам приближались вооружённые автоматами люди в иссиня-чёрной форме. Словно черная туча надвигалась на когда-то цветущие поля, чтобы с корнем вырвать всё, что было посажено нашими предками, сорвать недозревшие плоды и сожрать их, совершенно не беспокоясь о том, что будет завтра. А завтра будет новый день, и он разгонит эти тучи. По улицам пойдут жизнерадостные люди, не боящиеся того, что их схватят и посадят в тюрьму только за то, что они захотели что-то сделать и высказать свое "фэ" тем кадровым ошибкам, которые привели к власти людей, заботящихся только о собственном благополучии.

— Кстати, как там с заказом от Гуни? — спросил я Гудыму.

— С заказом всё хорошо, сами откинулись, сердце не вынесло ожиданий, — сказал старый чекист. — Я им на могилку букетик отнёс, а в букет положил карточку с надписью: "С приветом от Гуни". Пусть корешок там порадуется.