Евнух, распорядитель приёмов, закончил расставлять прибывших согласно их достоинству. Много времени это не заняло: вельможи прекрасно знали придворный этикет, и на места пришлось указать лишь нескольким невежественным эллинам.
Ближайшим к хазарапатише стоял Оксафр Ахеменид, младший брат великого царя, наиболее знатный из присутствующих. Следующим должен был стоять Мазей, могущественнейший из "младших царей", но он остался в Вавилоне, управлять державой в отсутствие её повелителя. Дарайавауш доверял Мазею больше, чем кому бы то ни было, и собирался вскорости породниться с ним, обещав выдать за него свою дочь Статиру.
Далее расположились родственники и придворные рангом поменьше, и первым среди них — хшатрапава Бактрии Бесс. Замыкал ряд высших вельмож престарелый Артавазда.
Обнаружив его среди придворных, Набарзан испытал некоторое удивление, быстро сменившееся нарастающим гневом. Он не любил неожиданностей, а появление в лагере войска старика, который по мысли хазарапатиши должен был лежать в постели своего дома в Вавилоне, раз уж сказался больным, вывело Набарзана из себя.
Что дед здесь делает? Это, как раз, понятно. Старик надеется, что в походной обстановке ослабнет бдительность хазарапатиши, падут чиновничьи препоны, мешавшие опальному Артавазде попасть на приём к царю царей в столице. Рассчитывает оказаться поближе к повелителю, когда будет решаться судьба Мемнона и Фарнабаза и тогда он сможет отвести немилость от своей семьи, как сделал это много лет назад, добившись прощения от Артахшассы Вауки[68] за свой мятеж.
[68] Артаксеркс III Ох.
Не дождётся.
В этот раз старикан рассердил Набарзана всерьёз. Хитрый дед на старости лет снова занялся интригами. Опять он хочет усидеть сразу на двух стульях. И ведь смог обвести его вокруг пальца! Да так, что ему, Набарзану, нечего предъявить государю, обвиняя Артавазды в измене. Словам царь царей не поверит, слишком много сил положил Набарзан на то, чтобы утопить Артавазды и его родичей-яванов. Государь милостив. Вся опала старика, подпитываемая властью хазарапатиши, рассыплется в прах, как только тот попадает на приём к повелителю.
Нельзя этого допустить. Набарзан раздражённо отметил про себя, что евнуха-распорядителя необходимо будет наказать: опальный Артавазда должен был утратить своё место в высшем совете, о чём есть его, хазарапатиши, письменное распоряжение, но евнух, очевидно, об этом забыл.
В тайном состязании невидимых сил хазарапатиша проиграл Артавазде, да так, что это поражение способно навредить войску повелителя больше, чем десятитысячная рать в чистом поле. Набарзан знал за собой вину. И знал, что единственный, кто может выдать его повелителю, стоял сейчас перед ним, смиренно держа глаза долу. На расстоянии вытянутой руки...
Бывший хшатрапава Фригии-на-Геллеспонте, некогда бунтовавший против Вауки, горячо приветствовал восшествие на престол хшаятийи Дарайавауша, ибо водил дружбу с его отцом. Помня об этом, государь всегда отличал старика. Именно протекция Артавазды ввела его родича, Мемнона, в круг высших военачальников и помогла ему получить титул карана.
Ещё пару лет назад царь царей считал Мемнона выдающимся полководцем, но, слушая донесения о том, как родосец терпит поражение за поражением от македонян, Дарайавауш все чаще раздражался. Не имея возможности выплеснуть свой гнев на самого Мемнона, повелитель перенёс его на Артавазды. Пожилой вельможа впал в немилость. Тщетно он, вместе со своей дочерью Барсиной, супругой Мемнона, добивался приёма — царь царей не желал их видеть.
Зато часто видел Набарзан: дня не проходило, чтобы старик не появлялся на пороге государственной канцелярии с прошением о приёме.
Набарзан не обольщался на счёт смиренного облика старика. Хшатрапавы, гордые и неприступные в своих владениях, прибывая ко двору, в приёмную канцелярии хазарапатиши, старались стать как можно меньше ростом. Они боялись его, как огня, ибо тот знал, что каждый из них съел на завтрак и о чём подумал минуту назад.
Артавазда старательно прятал глаза, избегая встречаться взглядом с, буквально сверлившим его, хазарапатишей. Набарзан хищно раздул ноздри, припомнив двухмесячной давности разговор в Вавилоне с Багавиром, одним из своих соглядатаев.
Этот шустрый каппадокиец был тенью хазарапатиши, незаметной в окружающем Набарзана со всех сторон блеске царского двора, и отчётливо проступающей лишь на удалении от него.
В тот жаркий день начала месяца Адрвахишта[69], Багавир сообщил своему начальнику, что в Вавилоне замечен Фратапарна.
[69] Вторая половина апреля. Месяц Ардвахишт посвящен Аша Вахиште, богине Правды, Порядка и Гармонии в зороастризме.
— Сегодня утром он появился возле резиденции Эгиби, одетый купцом. С ним несколько рабов, повозка, лошади. Как обычно, изображает торговца самоцветами, необременённого большим караваном.
— Куда он направился дальше? — спросил Набарзан.
— Он посетил дом Артавазды, но пробыл там всего ничего. Задержался лишь для пары слов. А может что-то передал.
— Значит, побывал уже... — протянул хазарапатиша, — давно он в городе?
— Ещё не знаю, господин.
— Узнай.
Багавир поклонился и вышел, а Набарзан задумчиво разгладил бороду.
Через три дня царь царей созывает большой совет, на котором, несомненно, будут объявлены сроки выступления армии в поход. Принятие решения изрядно затянулось. Зима прошла в бесчисленных совещаниях, как с глазу на глаз, так и при больших собраниях приближённых. Обсуждалось, кто из хшатрапавов приведёт войска, а кого надлежит избавить от этого бремени. Кто-то рвался подраться, грозя закидать яванов шапками, кто-то совсем воевать не жаждал. Предполагалось, впервые за десятилетия, собрать войско числом до ста тысяч человек. Во все уголки державы мчались гонцы, развозя приказы хшатрапавам. Решались вопросы снабжения огромной армии. Среди придворных начался подковёрный делёж хшатр, захваченных яванами, благо те остались бесхозными. Их "младшие цари" сгинули при Гранике все, кроме Атизия, хшатрапавы Фригии, и Равамитры, командовавшего в битве правым крылом войска. Оба спаслись чудом и теперь, вымолив прощение у государя, вновь рвались в бой.
Атизий надеялся, что ему вернут владения. Набарзан лишь посмеивался про себя: хшатру давно обещали другому. Особенно хазарапатишу забавляло то, что даже Киликию, которая вполне себе пребывала в составе державы и яваны до неё не добрались, придворные "поделили", прямо вместе с её нынешним правителем, Аршамой. Претендовал на Киликию Равамитра.
Бесса, хшатрапавы Бактрии, на войну звать вовсе не собирались. Его владения располагались в самом дальнем углу державы, а войска набиралось довольно много и без бактрийцев. Однако тот, несмотря на огромные расстояния, зорко следил за происходящим на западе, состоя в переписке с Оксафром, и сразу засобирался в поход. Дарайавауш удивился, но Бесс объяснил ему своё рвение тем, что двое Ахеменидов пали при Гранике, а он, Бесс — Ахеменид. Негоже ему оставаться в стороне, когда сам хшаятийя будет рисковать жизнью. К тому же хшатрапава напомнил государю об исключительных боевых качествах бактрийцев. С этим никто не спорил, другой такой панцирной конницы в войске царя царей не было. Ко всему прочему, письмо Бесс составил в столь пафосно-трогательных оборотах, что Дарайавауш прослезился.
Истинная причина, побудившая Бесса сорваться с насиженного места, конечно, была иной. Знали её высокородные согды, Спитамана и Ухшатра. А ещё знал Набарзан, ибо то, что известно троим — не тайна вообще. Ахеменид Бесс с некоторых пор стал задумываться, что Бактрия расположена слишком далеко от сердца державы. С одной стороны это позволяло ему пользоваться независимостью, недоступной для большинства других хшатрапавов, но с другой... Узнав о захвате Малой Азии яванами, Бесс, ни минуты не сомневаясь, что она будет возвращена под руку царя царей, положил глаз на Лидию. Эта богатейшая хшатра приносила ежегодно доход в размере пятисот талантов. А Бактрия только триста шестьдесят, да и то в самые урожайные годы. Если же ещё удастся заполучить Ионию... Собственно, почему нет? Мятежный брат царя Артахшассы, Куруш[70], некогда владел сразу всей Малой Азией, а Бесс тоже родственник государю. Кто, как не он, достоин? Правда, есть ещё Оксафр, но ведь впереди война, на войне всякое может случиться... Вот и торопился бактрийский отряд к дележу пирога.
[70] Кир Младший, сын Дария II, брат Аршака, будущего царя Артаксеркса II, с которым боролся за трон, но потерпел поражение и погиб в битве при Кунаксе.
Царь царей, напротив, не спешил. Готовясь к войне, он, будучи нерешительным по складу характера, старался предусмотреть кучу мелочей с великим тщанием. Дарайавауш не поехал в зимнюю резиденцию в Экбатанах. Чем теплее становились дни, тем меньше времени он проводил в охотах и увеселительных прогулках, посвящая большую его часть военным совещаниям и упражнениям в стрельбе из лука.
Будучи сложением скорее хрупок, нежели могуч, царь царей, тем не менее, имел заслуженную славу доблестного воина. Более двадцати лет назад, тогда ещё не Дарайавауш, а Арташту, он победил в единоборстве знаменитого поединщика племени кадусиев, придумавших воевать с его царственным родственником, Артахшассой Ваукой. С тех пор он больше не участвовал в сражениях, но не оставлял регулярных воинских занятий, следуя правилу, установленному для знатных юношей и зрелых мужей самым первым государем персов из тех, кто носил имя "Добронравный":
"Как всадник, я хороший всадник. Как лучник, я хороший лучник, и пеший и верхом".
Многим была известна любовь Дарайавауша ко всему эллинскому. Он даже стал носить на поясе прямой меч-ксифос, отказавшись от акинака. Придворные шептались по углам, а маги и вовсе открыто объявили, что это дурное предзнаменование, сулящее гибель державе персов. Дарайавауш, если и знал об этих разговорах — не обращал на них внимания. Он окружил себя эллинами, бежавшими от Филиппа и Александра, и все чаще прислушивался к их словам.
Царь царей прекрасно говорил на ионийском диалекте, много читал, изучая сочинения эллинских историков, особенно Ксенофонта, который более других был осведомлён о военном устройстве державы персов, изучив его изнутри во время знаменитого "похода десяти тысяч". Хшаятийя стал горячим поклонником западного военного искусства и считал своих наёмников более боеспособной силой, чем даже отборных арштибара. Будь такая возможность, он бы всю армию сформировал из эллинов, которым достало бы беспринципности, чтобы с лёгким сердцем воевать против своих же соплеменников. Однако хитрые эллины ещё со времён Междоусобицы, когда в борьбе за трон Парсы схватились братья Куруш и Аршак, задрали свою цену до небес. И совершенно справедливо — те десять тысяч наёмников, которых Ксенофонт вывел из сердца Азии после неудачной для них битвы при Кунаксе, всем в Парсе доказали, что запрашиваемых денег они стоят. Наёмники очень дорого обходились далеко не бездонной казне.
Выход нашел ещё Артахшасса Ваука, а Дарайавауш активно развивал его идею: цари занялись созданием войска из персов, вооружённых эллинским оружием и обученных сражаться фалангой. Во главе этих отрядов, получивших название "кардаков", стояли эллины, которые втихаря над ними посмеивались: вид у оштаненных варваров в льняных панцирях, вооружённых гоплитскими копьями и щитами, был донельзя странным.
Дарайавауш возлагал на кардаков большие надежды, но вынужденно признавал, что их численность и боеспособность пока оставляют желать лучшего, поэтому немало времени проводил в бесконечных инспекциях. С Аристомедом-фессалийцем, командиром кардаков, царь царей совещался чаще, чем с военачальниками из числа персов.
Это приводило к обидам. Персы ревниво смотрели в сторону Аристомеда, предполагая в нём очередного Мемнона. Особенно возмущался (конечно, не в лицо царю царей) Равамитра. Набарзан был убежден, что Равамитра ненавидел Мемнона в первую очередь за то, что тот оказался прав в своей оценке сил Александра. Особенно битый полководец бесился от осознания того, что нахлёстывая коня, с сердцем, стучащим в пятках, он удирал от мёртвого врага.
Набарзан ненависть Равамитры разделял. Ему не нравились эллины, не нравился Мемнон, он не доверял ни ему, и никому другому из числа его родственников, даже если они приходились ему, хазарапатише, единоплеменниками, как Артавазда. Неудачи Мемнона облегчили задачу хазарапатиши, который изо всех сил помогал Дарайаваушу утвердиться в мысли, что назначение родосца караном с обширными полномочиями было ошибкой.
Его усилиями царь царей, наконец, принял решение отозвать родосца из Эгеиды. Племянник Мемнона, Тимонд, отправился под стены осаждённой Митилены с приказом к дяде сесть вместе со всем войском (вернее, его остатками) на корабли и отплыть в Атар, который эллины называли Тройным городом, Триполем, а далее идти по суше к Арбелам. Царю царей для войны требовалось как можно больше эллинских наёмников, и он не желал их распылять по очагам военных действий, собираясь объединить в ударный кулак.
Набарзана беспокоил Артавазда, но удача оказалась на стороне хазарапатиши: царь царей не желал того видеть. Зная за собой излишнюю для владыки половины мира мягкость и склонность к прощению, Дарайавауш сам избегал встречи, во время которой, поддавшись жалости, непременно помиловал бы друга своего отца. Царь царей старательно изображал гнев, хотя уже начинал тяготиться им.
Впрочем, избегать Артавазды было не так уж и сложно: занятый военными приготовлениями, Дарайавауш почти не вспоминал про него, а тот всякий раз упирался в непреодолимую стену, которую возводил перед ним хазарапатиша. В результате Артавазда остался в стороне от подготовки войска и не имел никаких сведений о планах владыки.
Это играло на руку Набарзану, который подозревал старика в двурушничестве, прекрасно помня, как тот интриговал против Вауки, выходя вместе со своими родичами сухим из воды. Хазарапатиша давно уже выявил всех подсылов, работавших на Артавазды. Часть удавил, остальных перевербовал. Конечно, доверял он им с большой оглядкой. За ними всегда нужен глаз да глаз, особенно за Фратапарной.
Сириец появился у Набарзана вечером того же дня, когда о его появлении доложил Багавир. Сведения Фратапарны о делах в Ионии не отличались новизной и не представляли большого интереса. Хазарапатиша и так уже знал о том, то Антигон собирает войско в Сардах, готовясь к выступлению на восток. Тем не менее, лазутчик получил оговорённую плату и спокойно отправился в гостиный двор дома Эгиби. Багавир организовал за ним слежку и периодически докладывал, что сириец ведёт себя спокойно, без суеты. К Артавазде он больше не заходил, занимался своими самоцветами.
Все же что-то не давало Набарзану расслабиться, необъяснимое чувство, нажитое годами службы главой шептунов. Подошёл день большого совета, на котором царь царей объявил давно уже утверждённые планы перед многочисленными придворными. Артавазда присутствовал на приёме, ибо Дарайавауш, в кои-то веки решивший пробежать глазами список приглашённых подданных, не обнаружил имени старика и попенял за это хазарапатише. Гнев царя царей остыл, он пребывал в добром настроении от уверенности в том, что кампания против яванов спланирована хорошо. Набарзану ничего не оставалось, как подчиниться.
