Губы Остория искривила злорадная усмешка, однако в его последующих действиях пренебрежительного превосходства больше не прослеживалось. Меч префекта замелькал с быстротой молнии и не успел Север вздохнуть трижды, как уже был ранен в правую руку чуть выше локтя. Стиснув зубы, Квинт попытался отдарить гостинец выпадом в лицо. Клинки столкнулись, а спустя мгновение префект сбил центуриона с ног подсечкой. Падая, Квинт взмахнул мечом, в попытке дотянуться... Префект еще раз ударил Севера ногой, заставив распластаться на спине, и наступил ему на правую руку.

— Осторий!

Полдюжины легионеров во главе с Барбатом дружно шагнули вперед, еще с десяток схватились за мечи. Префект бросил быстрый взгляд на них, посмотрел на поверженного центуриона и, плюнув ему в лицо, шагнул к своему коню. Под копытами лошадей зачавкала жижа.

Север поднялся на ноги, утираясь. Префект и варвары стремительно удалялись прочь.

— Командир... — Барбат смотрел на меч центуриона.

Квинт поднял клинок и успел увидеть, как с его кончика сорвалась рубиновая капля.

— Первый меч Гая Коскония... — потрясенно проговорил легионер Авл.

— Кому-нибудь удавалось раньше достать Остория? — спросил другой солдат.

— Я не слышал, — покачал головой Авл.

Поморщившись, Север осмотрел руку, провел пальцами по разорванным кольцам под ключицей.

— Интересно, командир, — спросил Барбат, перевязывая руку центуриона, — кто из богов так ловко играет за тебя?

— Не знаю, — ответил Квинт.

Лицо его цветом было немногим розовее выбеленного льна. В тот день у него не осталось сил обдумать происшедшее. Вечером шестая центурия строительством лагеря не занималась — согласно очереди стояла в охранении. После смены, измученный Север, спихнув оставшуюся рутину на опциона, завалился спать. А на утро, по глазам солдат Квинт понял, что от оппозиции не осталось и следа.

Последний переход был самым длинным. Север не знал местность и без описания примет не мог определить, сколько еще осталось до цели. Между тем солнце клонилось к закату, и в голове каждого легионера преобладала единственная мысль: "Скорей бы уже остановиться". Однако приказ о строительстве лагеря все не поступал.

Вдоль колонны мчался верховой, задерживаясь на пару мгновений в голове каждой центурии и что-то крича. Вскоре дошла очередь и до Севера.

— Ускорить движение!

— Что случилось? — крикнул центурион, но вестовой не ответил, ускакав прочь.

Впереди идущие начали отрываться, и Квинт поспешил повторить приказ солдатам:

— Шире шаг!

Легионеры недовольно заворчали, но с исполнением не задержались.

— Бой будет, — предположил Авл, идущий в первой шеренге, — чего иначе гнать на ночь глядя?

— Сходу, что ли? Целый день топаем, — его товарищ поудобнее перехватил фурку, — они там все с ума посходили?

— Не служил ты, братец, в Африке, — буркнул седой ветеран, — мы за Югуртой по пустыне только так и гонялись. Переход — бой. А иначе его было не поймать. Скользкий, как угорь.

— Это вас Цецилий Метелл так воспитывал? — злорадно оскалился Авл, — я слышал, вы там совсем в студень превратились, не воины, а бабы на сносях: "Всего боюсь, мозгов не имею".

— Язык откуси, сопля! — возмутился ветеран.

Зубоскала толкнули в спину, и кто-то из задних добавил:

— Беготня была с Марием, а Метелл все больше ползал.

— Мы так Капсу взяли, — обиделся ветеран, — по пустыне целый день, под солнцем, и сходу в бой.

— Ты что же, Кезон, с Марием служил? — поинтересовался сосед ветерана.

— Служил, — буркнул седой.

— А никогда не рассказывал...

— Давно это было. Тогда еще в легионы всякую шелупонь, вроде тебя, не принимали. А Сулла у Мария в трибунах ходил.

— Ну и как оно, с Марием-то? — спросил Авл.

— Вон его спроси, — кивнул Кезон в сторону Севера, — он большим начальником был, лучше расскажет.

— А и верно! Слышь, командир? Где лучше, с Марием или у нас?

— Так он тебе и скажет, — раздался голос сзади.

— Я Мария ни разу в глаза не видел, — спокойно ответил центурион, — служил в Испании.

— Ну и как?

— Как везде. Легаты меняются, а служба одна.

Квинт уже сбился со счету, в который раз затевался подобный разговор. Сравнение полководцев было для солдат одним из любимых развлечений в походе. Необременительно, чеши себе языком. Центурион от беседы не уклонялся, под нее неплохо мерялись мили, особенно, когда легионы ступили на Эгнатиеву дорогу и ноги уже не вязли по колено в грязи. Приняв, наконец, Квинта, как своего, солдаты, тем не менее, никак не могли осмыслить тот факт, что Север не с луны свалился, а служил прежде, так же, как они. В таких же легионах.

"Хорошо Сулла поработал. Эти за ним на край света пойдут. Брат против брата встанет, не задумываясь. Марианец для них — существо чужой крови".

— Я слышал, — сказал Авл, — у марианцев похоронных коллегий нет, и легаты на погребение покойников из своих средств деньги выделяют.

— Вранье, — опроверг слух Север, — солдаты скидываются, как везде.

— А донативу[94] всю выдают?

[94] Донатива — выплаты легионерам сверх жалования, денежные подарки.

— Половину. Остальное только после службы. Иначе на что ты жить-то будешь, если покалечат?

— Да платили бы всё! Я бы ни за что не истратил!

— Ври больше! Кто в Беотии общественный котел в кости проиграл? Мало мы тебе ребер пересчитали? — возмутились в задних рядах.

Разговор сам собой скатился в сторону от обсуждения возможного сражения, но вскоре предчувствие недоброго вернулось: небо на севере затягивало дымом.

— Это что еще такое?

— Гераклея горит!

— Точно, мне вчера знакомец из первой когорты сказал, недалеко уже до Гераклеи. Подходим.

— А кто поджег-то?

— Варвары, кто же еще.

— А может наши ворвались? Зря, что ли, командовали топать быстрее?

— Надо бы, братья, поспешать! Этак нам никакой добычи не достанется!

Солдаты приободрились, откуда только силы взялись. Передние шагали в ногу с командиром, а задние начали спешить и толкаться.

— Ну-ка, ровнее строй! — рассердился Север, — куда ломанулись, как стадо баранов?

— Какая вам добыча? — осадил торопыг Барбат, — кто даст римский город грабить? Базилл точно не даст.

— К тому же варвары все давно растащили, — добавил Авл.

— Вот мы у них назад и отнимем!

Отнять не получилось. Дромихет покинул город. Убираясь восвояси, фракийцы в бессильной злобе поджигали дома — не досталось им, пусть никто не получит. Авангард Базилла, достигнув Гераклеи, застал отход последнего отряда фракийцев. Римляне немедленно вступили в бой и перебили варваров, но пожар успел разгореться. В застройке старого македонского города преобладал камень, однако и дерева хватило, чтобы Гераклея стремительно превратилась в гигантский костер.

Марк Лукулл, командовавший авангардом, послав гонца к Базиллу, немедленно приступил к тушению пожаров, но людей у него было немного. Легат отправил на помощь Марку всю кавалерию, пехота тоже поспешала, как могла. Достигнув города, первая когорта заняла оборону, остальные, по мере подхода, включались в борьбу с огнем.

Базилл оценил обстановку. Проходя через Гераклею, Эгнатиева дорога продолжалась на северо-запад, и варвары могли отступить по ней, но это был не единственный вариант: дорог, обычных грунтовых, ответвлявшихся от основного тракта и ведущих во Фракию, было несколько. Варвары могли уйти в Лихнид, в Дамастион, в Скопы... Куда угодно. Куда?

— Осторий послать две турмы[95] по каждой дороге. Если найдут варваров — в бой не вступать. Клавдий, немедленно найди кого-нибудь из местных, кто в состоянии связно рассказать, что тут творилось.

[95] Турма — подразделение римской кавалерии, 30 человек.

Глабр бросился исполнять и довольно быстро приволок двух человек: пленного фракийца, уцелевшего в схватке с конниками Лукулла и горожанина, оборванного и перемазанного сажей.

Первым делом Базилл обратился к местному жителю:

— Как тебя зовут?

— Мел... Меланфий Фуллон, господин, — чуть заикаясь, пролепетал горожанин. Вид у него был чрезвычайно испуганный.

— Ты римлянин?

— Н-нет.

— Он сукновал, — вставил Глабр.

— Это я вижу[96], — резко ответил Базилл, — ты кого-нибудь позначительнее найти не мог? Где городской префект? Старший "бодрствующих"[97] или другие магистраты?

[96] Фуллон (лат) — 'сукновал'. [97] 'Бодрствующие' — пожарная охрана в Древнем Риме. Регулярная служба была организована во времена Августа, а до тех пор пожарные команды создавались горожанами по собственной инициативе, без участия властей.

Глабр лишь покачал головой. Командующий обратился к сукновалу.

— Меланфий, ты знаешь, где городской префект?

— Т-там... — Фуллон указал рукой в сторону городских ворот, — висит...

Базилл помрачнел.

— Понятно. Сколько всего здесь было варваров? Какие? Кто ими командовал? Куда ушли?

— Н-не знаю... Много... Фра... фракийцы...

— Из какого племени? — спросил легат Гортензий, присутствовавший при допросе.

— Н-не знаю... Волки... Вырезали... Аминту убили, соседа... Семью его... Все амбары выгребли... Волки...

— Какие еще волки?

— Н-не знаю... Волки... С хвостами...

— Тьфу-ты! Кого ты притащил, Клавдий?! Найди другого, вменяемого. И побыстрее, у нас мало времени! — Базилл посмотрел на пленного, — теперь с тобой, варвар. Куда ушел Дромихет?

Фракиец оскалился и сплюнул:

— Чалас.

Легат сжал зубы.

— Без перевода понятно. Клавдий, постой, займись этим, он должен заговорить.

— А он по-нашему, понимает? — спросил Лукулл.

Базилл посмотрел на Марка.

— Переводчика сюда.

— Луций, я отправил всех фракийцев-проводников с Осторием, — объявил Гортензий.

Базилл глухо зарычал.

— Мне нужен фракиец! Любой. Гарса здесь?

— Еще не вступил в город, мой легат. Его когорта в самом хвосте.

— Марк, дуй к Гарсе, у него там наш марианец. Вроде, среди его людей фракиец был. Тащи его сюда.

— Слушаюсь!

Шестая центурия подошла к городу уже в темноте. Хотя, это с какой стороны посмотреть — Гераклея пылала, и мятущееся пламя пожара ярко-рыжими ножами кроило ночь на лоскутки света и тьмы. Зарево разливалось по небу, видимое за много миль. Ворота города распахнуты настежь. Сотни, тысячи людей суетились в кольце городских стен и снаружи, растаскивали баграми горящую кровлю домов, сараи, загоны скота, заваливали огонь песком. Легионеры и горожане топорами, лопатами, что в руки попалось, создавали вокруг каждого горящего дома пустое пространство. Если в городе и были ручные помпы, с таким большим огнем им не справится, а из реки, текущей совсем рядом с городом, ведрами воды не наносишься.

Городские ворота, обращенные на юг, были образованы двумя каменными башнями, соединенными деревянной галереей, охваченной пламенем и грозившей обвалиться в любой момент. Над одной из башен с громким треском обрушился дощатый шатер, взметнув в ночное небо целый фейерверк искр.

Под огненной аркой бежали люди. Из города выносили раненых, выводили женщин и детей. Некоторых волокли силой. Один солдат тащил на плече девушку. Та вопила, срывая голос, звала кого-то по имени и рвалась назад, в огонь, в смерть. Пылающая галерея опасно покосилась. Рухнет и похоронит всех, десятки жизней за один миг...

— Отняли награбленное... — процедил Авл.

Возле ворот валялись трупы побитых варваров. Своих товарищей, погибших в недавней схватке, легионеры стаскивали в сторону.

— Мешки и щиты на землю! — скомандовал Север, — кольчуги долой, шлемы оставить, взять корзины для земли, лопаты и топоры!

Легионеры спешно разоблачались.

— А это что такое? — спросил один из солдат, указывая пальцем.

— Где?

— Да вон, у самых ворот.

Север сжал зубы: возле городских ворот в землю было вкопано с десяток длинных шестов, на которых висело... Раньше это было живыми людьми...

— Сбереги, Юпитер... — прошептал Авл, — как же это...

— Варвары, — процедил Кезон, — заостряют кол и жертву задницей на него натягивают. Потом вертикально ставят. Кто сразу от боли помер — тому повезло. Кол все потроха медленно раздирает...

— Избавь меня от этих подробностей, — поморщился Авл.

— А галлы, я слышал, жертву в плетеной клетке сжигают, — поделился знанием другой солдат, не столь впечатлительный.

— Заткнитесь все, — отрезал центурион.

Почерневшие, разложившиеся трупы, обклеванные воронами, висели на колах уже весьма продолжительное время. Один из них был обернут в нечто, когда-то бывшее всаднической тогой. Узкая пурпурная полоса еще угадывалась по краю одеяния, темно-бурого от высохшей крови.

— Они казнили местных магистратов, — высказал догадку Квинт, — наверняка, префекта города и других начальных лиц.

К Северу подлетел всадник в доспехах трибуна.

— Ты второй гастат десятой когорты[98]?

[98] Второй гастат — центурион шестой центурии (hastatus posterior).

— Так точно.

— В твоей центурии служит фракиец. Он срочно нужен легату в качестве переводчика.

— Реметалк! — позвал Север.

Фракиец вышел из строя. Он был облачен, как обычный легионер.

— Садись ко мне, — скомандовал трибун, — а ты, гастат, приступай к тушению пожара.

Фракиец забрался на коня за спину гонцу, и они умчались прочь.

Север окинул взглядом построившихся солдат и скомандовал:

— За мной бегом, марш!

До прибытия переводчика пленного предварительно "обработали", не задавая ему вопросов. Глабр, за время восточной кампании поднаторевший в пыточных делах, лично руководил процессом. Во время экзекуции варвар не молчал, постоянно что-то трещал на своем языке. Это навело трибуна на мысль, что трудностей не возникнет. Кто говорит, тот скажет. Правда, несколько смущало, что болтовня варвара не отличалась разнообразием. Фракиец повторял один и тот же набор слов, в котором преобладали "суку" и "чалас". Глабр догадывался, что это ругательства, и поэтому продолжал "подготовку" пленного к допросу.

В наскоро поставленную палатку вошли Лукулл с переводчиком. Пленный стоял на коленях, вернее безвольно висел, уронив голову на грудь. Двое солдат завернули ему руки за спину. Лукулл приблизился и приподнял голову варвара за подбородок. Вся нижняя часть лица фракийца, искаженная хищной гримасой, была залита кровью.

— Быстро ты его, Клавдий. Часом, не перестарался? — поинтересовался Лукулл, — он говорить-то вообще сможет?

— Сможет. Вполне в сознании. Смотри, как таращится.

Действительно, глаза фракийца не закатились, затянутые поволокой, как бывает, когда жертва "плывет", а впились в Марка, как зубы хищника в беззащитную плоть.

— Ну ладно, времени мало, приступим к делу, — Лукулл повернулся к Реметалку, — спроси-ка его, куда бежали варвары, захватившие Гераклею? Сколько их?