Жернова истории 2 - Сводный файл

Фрунзе молчит, пытаясь погасить вскипевшее в нем было раздражение. Добавляю, чтобы облегчить ему принятие своих замыслов:

— Михаил Васильевич, речь ведь не идет о том, чтобы с сегодня назавтра декретировать создание танковых войск. Для начала нужно создание одной экспериментальной механизированной бригады, которая будет играть роль своего рода полигона для отработки перспектив боевого применения таких войск, а заодно выполнять функции школы, готовящей кадры для будущего бронированного кулака страны Советов.

— Полигон? Школа? — произносит Фрунзе, обращаясь как будто к самому себе. — Вот в таком разрезе эту мысль можно и обдумать...

— Собственно, не на чем ином и не настаиваю, — бросаю финальную реплику.

— Да, накидали вы нам идеек... — тянет наркомвоенмор. — И где вы, Григорий Иванович, такого интересного спеца раскопали? Уншлихт мне тоже про него говорил, насчет Остехбюро...

Что ему говорил Юзеф Станиславович насчет Остехбюро, Фрунзе распространяться не стал, хотя сильно подозреваю, что в их разговоре не только Остехбюро поминалось, но и мои прежние контакты с ОГПУ и с РУ РККА.

Григорий Иванович широко улыбнулся:

— Богата талантами наша земля...

— Хорошо! На самом деле, разговор получился не пустой. Кое-что полезное в ваших идейках определенно есть, — Фрунзе встал, давая понять, что разговор окончен:

— До свидания, Григорий Иванович! До свидания, Виктор Валентинович!

Пропускаю Котовского перед собой, немного задерживаюсь, дожидаясь, пока за ним закроется дверь, и оборачиваюсь к председателю Реввоенсовета:

— Михаил Васильевич, а как ваша язва?

— К чему вы это? — нахмурился Фрунзе.

— К тому, что с ней шутки не шутят. Надо залечить, во что бы то ни стало.

— С чего бы это такая трогательная забота о моем здоровье? — не скрывая иронии, интересуется нарком.

— Да с того, что очень не хочется, чтобы эта язва вас скрутила, а на ваше место уселся бы, например, Ворошилов! — буду играть в открытую. — Конечно, Климент Ефремович человек, в общем неплохой, делу партии предан, по житейски неглуп, да и в военном деле понимает — однако, боюсь, не настолько, чтобы хорошо руководить всеми вооруженными силами Республики. А если он, чего доброго, затем повсюду людей подобного же калибра расставит?

— Знаете, о кадрах военного ведомства, как и о своей язве, я уж как-нибудь сам позабочусь! — машет рукой Михаил Васильевич.

— Так не пойдет! — напираю я. — Не доводите дело до операционного стола! Наркоз — штука коварная. А у меня есть средство, которое с гарантией обеспечит рубцевание язвы. Вот, смотрите. — Достаю из кармана небольшой пакетик из вощеной пергаментной бумаги. — Это средство известно под многими названиями. В Индии его зовут шиладжит, в нашей Средней Азии — мумиё. Средство вовсе не шарлатанское — проверил на себе. Заживление любых ран с его помощью резко ускоряется, и никаких воспалений или нагноений.

Фрунзе недоверчиво смотрит на оплывшую пластину темно-коричневого, почти черного цвета.

— Берите, не бойтесь! — Сую бумажку с мумиё ему в руки. — Растворяете кусочек этого вещества размером со спичечную головку в половине стакана кипяченой воды комнатной температуры и выпиваете на ночь. Можно запить молоком. Курс лечения — две недели, неделя перерыва, и еще две недели. Вот, тут листочек с инструкцией по применению.

Потратив еще несколько минут на уговоры, вырываю, наконец, у Фрунзе обещание непременно испробовать это средство.

— Специально за ним человека в Лондон гонял! — говорю напоследок. — Не хочется, чтобы все труды зря пропали. Не манкируйте своим здоровьем, прошу вас! А если опасаетесь неизвестного средства, то пусть ваши лечащие врачи найдут специалиста по восточной медицине и проконсультируются с ним. Но самое простое доказательство — вот.

И с этими словами отколупываю кусочек от пластины мумие и сую себе в рот, запив глотком воды из стакана, стоявшего рядом с графином на столе.

Мы попрощались по второму разу. Покидая кабинет наркомвоенмора, чувствую себя, как выжатый лимон. Да, нелегко даются разговоры с такими фигурами! А дальше... Дальнейшее будет зависеть уже не от меня. Мне припомнилось, что в известной мне истории язва у Фрунзе и так зарубцевалась, а источником болей, который принимались за приступы язвенной болезни, и которые привели его на операционный стол, оказалось воспаление после не слишком удачной операции по удалению аппендикса, перешедшее в перитонит. Но, может быть, прием мумиё сумеет предотвратить развитие перитонита? Оставалось только надеяться.

Разумеется, я рисковал — рисковал тем, что возможный неблагоприятный оборот со здоровьем Фрунзе припишут моему вмешательству. Однако ведь и невмешательство тоже чревато последствиями...

Глава 19. 'Ну, а если пуст карман...'

Сегодня утром на работе читаю свежую 'Правду'. Так, что тут интересного? Дежурная передовица ко дню рождения В.И.Ленина. Да, сегодня же 22 апреля! Быстро пробегаю глазами: никаких новых политических установок не видно. Однако рука Николая Ивановича чувствуется — явный упор на благодетельность ленинской новой экономической политики. А вот публикацию выступления В.В.Куйбышева на первом заседании коллегии только что образованного Всесоюзного комитета по стандартизации при СТО СССР читаю более внимательно. Первое впечатление — 'чешет, как по писаному'. Почему именно такое впечатление? Да потому, что то и дело вылавливаю в речи главы нового комитета слегка измененные пассажи из своей собственной записки о стандартизации. О! Оказывается, более месяца назад, пока я был еще на сборах, СССР присоединился к Международной метрической конвенции. Что же, могу себя поздравить — в этом времени и создание комитета по стандартизации, и присоединение к метрической конвенции произошли примерно на полгода раньше. Пустячок, конечно, а приятно. Да и замах на работы по стандартизации у новоиспеченного комитета более солидный, чем было там. Смею надеяться — тоже с моей подачи.

Однако нынче мне не до стандартов. Нынче у нас аврал — спешим успеть закруглить все вопросы по подготовке кадров для народного хозяйства, которые надо выкатить на предстоящую партконференцию, а затем и на Пленум ЦК. Всю последнюю неделю почти только этим и занимаюсь. Грех жаловаться — коллегия в комитете по трудовым резервам подобралась солидная, и из нее можно соорудить неплохой таран, способный сносить различные бюрократические преграды. Как же: в коллегии состоит член Политбюро (Троцкий), да и нарком просвещения Луначарский — тоже величина немалая. А еще в коллегию входит один из четырех секретарей ЦК. В текущей истории на прошедшем XIII съезде в результате хитросплетения внутрипартийных интриг Надежда Константиновна Крупская неожиданно заполучила этот пост и теперь отвечает за политпропаганду, курируя работу отдела пропаганды ЦК, Главполитпросвета (который сама и возглавляет) и партийной печати. Хотя, должен заметить, большинство практических вопросов сначала приходится прорабатывать не с этими фигурами, а в основном с представителями Наркомтруда и ВЦСПС. Зато когда выработанные решения надо пробивать, вот тут и наступает время пускать в ход тяжелую артиллерию.

Поначалу мои отношения с Крупской выстраивались непросто. Меня настораживало ее чересчур рьяное отношению к соблюдению идеологической чистоты в воспитании подрастающего поколения, вплоть до кампании изъятия из школьных библиотек 'подозрительной' классики и даже вполне невинных детских сказок, вроде 'Аленького цветочка'. Хотя, с другой стороны, ее усилия по поддержке детских домов, обеспечению воспитания детей с дефектами здоровья, по развитию школьного самоуправления и пионерского движения нельзя было не приветствовать (кстати, она не считала нужным стыдливо замалчивать родство пионерского движения со скаутским). Надежда Константиновна же, давно знакомая с Осецким по годам эмиграции, разумеется, никак не могла забыть мою (то есть Осецкого, конечно же) размолвку с Ильичом в 1912 году.

Однако необходимость срочного решения массы практических вопросов заставила нас быстро притереться друг к другу. На одном из первых заседаний, когда мною был представлен черновой расчет потребности в новых помещениях, ставках преподавателей, в выпуске учебных пособий для развертывания сети фабрично-заводских училищ, технических вузов и втузов, и расширения приема в уже существующие, Надежда Константиновна с тоской вздохнула:

— Несмотря на мои хорошие отношения с Сокольниковым, Гриша ни копейки не даст сверх утвержденного бюджета. Можно даже и не просить. Боюсь, и на следующий финансовый год он постарается прибавить как можно меньше. У нас даже на элементарную ликвидацию безграмотности денег катастрофически не хватает. Без принципиального решения ЦК мы не получим вообще ничего, и даже с таким решением он будет упираться до последнего.

Нечто в этом роде было вполне ожидаемо, и поэтому мною был заготовлен обходной маневр:

— Кое-что мы можем сделать и без бюджетного финансирования. Но для этого нужно пробить решение целого ряда вопросов, — и принимаюсь перечислять:

— Во-первых, нужно разрешить предприятиям и трестам отчислять определенный процент прибыли на содержание своих фабрично-заводских училищ, а так же вузов и втузов, создаваемых на базе заводов, исключив соответствующие суммы из расчета налогообложения. Во-вторых, надо разрешить передавать для обучения так же материальные средства — сырье, станки, оборудование, мерительный инструмент и т.д. В-третьих, следует разрешить предприятиям содержать мастеров фабрично-заводского обучения на ставках своего персонала. В-четвертых, надо ввести такой порядок, при котором все изделия, изготавливаемые обучающимися в ФЗУ, вузах и втузах в порядке производственной практики, реализуются этими учебными заведениями, а вырученные средства поступают на их баланс для финансирования учебной работы. — Прерываюсь и смотрю на реакцию Крупской.

Но первым реагирует представитель ВЦСПС:

— А не начнется эксплуатация труда учеников для зарабатывания денег? В ущерб учебе?

— Вот и займитесь-ка, голубчик, тем, чтобы исключить такого рода уклоны! Это ведь как раз ваше, профсоюзное дело, — замечает Надежда Константиновна. — А предложения товарища Осецкого дельные, и нам тут надо срочно готовить проекты документов, согласовать их в Наркомтруде, ВЦСПС, Наркомфине, Наркомпросе и ВСНХ, да и выносить на Совнарком.

— Боюсь, при наших советских порядках мы затянем это дело, и к новому учебному году ничего не успеем, — огорченно качаю головой.

— Да уж, многие наши чинуши позабыли, что такое партийный подход к делу, — присоединяется ко мне Крупская. — Так что придется на них давить высшим партийным авторитетом, — и с этими словами она поворачивается к Троцкому:

— Лев Давидович, я на вас надеюсь. Надо на партконференции непременно этот вопрос пробить.

— С вами вместе, Надежда Константиновна — непременно! — с галантной улыбкой отзывается Троцкий.

А сегодня вечером состоялось очередное заседание коллегии Комитета по трудовым резервам при Наркомпросе — все там же, в доходном доме страхового общества 'Россия', по Сретенскому бульвару, 4 (а в мое время этот дом почему-то имел шестой номер...). Собрались мы в помещении библиотеки Главполитпросвета, возглавляемого Надеждой Константиновной, которая временно предоставила для нового комитета читальный зал. Интересно, а она знает, что ей вместе со всем Наркомпросом вскоре предстоит переехать со Сретенского бульвара на Чистопрудный? Так, что-то мои мысли куда-то не туда унесло.

Перед сегодняшнем заседанием коллегии меня мучила мысль, что упущено нечто очень важное. Да, конечно же! Как можно было проморгать этот вопрос! Не будет у нас успеха в массовой подготовке квалифицированных кадров для индустриализации страны, если дела с общим уровнем грамотности останутся на нынешнем печальном уровне. Поэтому сразу же с началом заседания заявляю:

— Нам следует в совершенно неотложном порядке поставить вопрос о всеобщем школьном образовании!

— Эк, вы хватили! Это не нашего комитета епархия, этим Анатолий Васильевич занимается и весь его наркомат в целом! А нам свои-то дела расхлебать бы, — тут же парировал Троцкий

— Верно, это Луначарского вопрос. И поставить его надо ребром, ибо без грамотного молодого поколения все наши потуги обеспечить массовую подготовку квалифицированных кадров для социалистического хозяйства обречены на провал. Представьте себе: развернем мы социалистическую реконструкцию, начнется расширение промышленности, потребуются не десятки, не сотни тысяч, а миллионы новых рабочих. Откуда их взять? В основном — из деревни. А как там с ликвидацией неграмотности? Мы и в городах-то еще не справились, а уж на селе... — с досадой машу рукой. — И как мы из этих неграмотных или малограмотных нормальных рабочих готовить будем?

— Все это верно, — не сдает свои позиции Лев Давидович, — но денег на это как не было в достатке, так и нет. Не припомните, что на прошлых заседаниях Надежда Константиновна о позиции Сокольникова говорила?

Однако сама Крупская не спешила поддержать своего соседа за столом заседаний, о чем-то глубоко задумавшись. Затем, прервав затянувшуюся паузу, она проговорила:

— Тут, кажется, выход можно найти. Надо только Калинина уговорить срочно поставить вопрос в повестку дня ближайшего съезда Советов.

— Почему Калинина? — не понял Троцкий.

— Да потому, что партийные директивы, и даже постановления Совнаркома по поводу ликвидации неграмотности у нас есть. Но и этого оказалось недостаточно, чтобы добыть нужные деньги из бюджета. А вот если мы это проведем советским порядком, через ЦИК... Тем более, что Наркомпрос такой проект уже готовит.

— Точно! — мне удается быстро схватить нить ее рассуждений. — Если ЦИК СССР примет закон о всеобщем начальном школьном образовании, а съезд Советов утвердит, то против закона, — выделяю интонацией последнее слово, — Сокольникову будет сложно упереться. Сразу, конечно, мы нужные ассигнования не получим, да и нет таких денег в бюджете. Но если предложить, например, пятилетнюю программу перехода к всеобщему начальному образованию, то, может, и выгорит. Поэтому надо поторопиться провести это решение до начала следующего, 1925/26 хозяйственного года, чтобы в новый бюджет уже заложить соответствующие расходы.

— Плохо только, что все равно всеобщего охвата сразу не получится, — с сожалением произнесла Крупская. — Поэтому придется на несколько лет сохранить деление на категории первоочередного приема. Те, кто побогаче, имеют возможность дать детям домашнее образование — вот пусть и берут на себя эту нагрузку.

— Тут есть и другая проблема, — вставляю свое слово. — Даже если у нас средств и достанет на всеобщий охват, крестьянский быт все равно будет тянуть нас назад. Да попросту не пустят крестьяне всех детей в школу, особенно девочек.

— Верно! Без преобразования социально-экономических условий уровень культуры нам не поднять, — это уже реплика Троцкого. — Поэтому для начала сделаем образование для детей рабочих и трудового крестьянства полностью бесплатным! Во всяком случае, в школе первой ступени, — поправляется он.