Дом на берегу океана

Остров Хендерсон, с недавних пор именуемый Изначальным, был, конечно, далеко не самым комфортным для проживания местом на земле, но у него имелось одно немаловажное достоинство. Там ни у кого и никогда не получилось бы замерзнуть, даже если бы вдруг захотелось. За все время моего пребывания на нем температурный рекорд составил восемнадцать градусов — естественно, плюс. Да и то продолжались эти холода всего полторы ночи в позапрошлом году, а потом столбик термометра снова уполз за двадцать. Поэтому островитянами одежда воспринималась исключительно как украшение, а вовсе не как средство утепления организма. Наши дома на Хендерсоне служили скорее защитой от жары, чем от холода. И вообще, что такое печь и с чем ее едят, из всех нас представлял себе только дядя Миша. Он уже нарисовал мне, как должна выглядеть буржуйка, так что при первом же визите в двадцать первый век надо будет съездить в Пруды и заказать там стальных листов толщиной в один и в пять миллиметров. Потому что, во-первых, контора, торгующая металлопрокатом, находится через две двери от моего офиса, а готовыми печками — на другом конце технопарка. Да и ни к чему нам готовые, пусть лучше люди учатся работать со сварочным аппаратом. Буржуйка для этого подходит идеально, заготовки для нее трудно будет запороть даже при полном отсутствии квалификации.

Однако отопление дровами может привести к тому, что леса на острове вообще исчезнут. Это ни к чему, даже если наши потомки решат когда-нибудь покинуть этот остров. Как-то нехорошо оставлять за собой пустыню, это просто неуважительно по отношению к потомкам. И в этом смысле я очень вовремя придумал сочлененный мотоблок, который из-за своей крайней узости способен ездить по лесу, маневрируя между деревьями. Значит, можно будет ввести точечную вырубку на дрова, а не площадями, как мы это делаем сейчас. Потому как надо блюсти экологию. Пусть здесь, несмотря на появление переселенцев, продолжают существовать эти... как их там... ах, да — эндемики. То есть коренные жители здешних мест, неважно, растения они или животные.

Все эти возвышенные мысли я обдумывал по дороге от лесопилки к месту высадки, где потихоньку начинались строительные работы. И как раз в это время трава впереди меня чуть шевельнулась. Я уже знал, что это может означать, и потянулся к кобуре. Теперь там находился не "Глок", а подарок дяди Миши, сделанный им собственноручно — гладкоствольный револьвер калибром десять и две. В нем использовались укороченные до шестидесяти миллиметров стальные барнаульские гильзы от "Сайги-410", снаряженные половинным зарядом пороха и мелкой дробью.

Взведя курок, я сильно притопнул ногой. Трава снова зашевелилась... выстрел, затем на всякий случай еще один. Все, отползалась, зараза. И чего же эти змеи-белогубки до сих пор не сообразят куда-нибудь откочевать от нашего будущего города? Дождутся ведь, что ни одной не останется, на Хендерсоне под руководством дяди Миши три аборигена клепают по одному револьверу в сутки. И не важно, что эти змеи все-таки местные — эндемики бывают разные, и конкретно вот такие нам совершенно не нужны. Хорошо хоть комаров тут нет, не придется обрабатывать болота всякой ядовитой химией.

Глава 33

Надо сказать, что общепринятая точка зрения на историю открытия Австралии, изложенная в том числе и в википедии, давно вызывала у меня серьезные сомнения. Мол, голландцы и португальцы с середины шестнадцатого века знали только про северное побережье и небольшой кусок западного, причем были не в курсе, фрагменты ли это одного острова, архипелага или большого материка. А открыл Австралию англичанин Джеймс Кук, которого потом съели.

Так вот, подобная точка зрения совершенно не объясняет маршрут первой экспедиции Абеля Тасмана. По ней выходит, что голландец аккуратно обошел вокруг Австралии, ухитрившись при этом ее не заметить! Ради интереса попробуйте проехать круг по МКАДу и не догадаться, что вы вертитесь вокруг большого города.

А уж в одном месте это было сделать очень трудно. Причем как раз в том, где сейчас находились мы, то есть в районе Бассового пролива. Ведь тут почти всегда дуют западные ветры! А корабли шестнадцатого или семнадцатого века не могли толком идти даже под прямым углом к ветру, их обязательно сносило. И уж тем более им были недоступны более крутые галсы.

И, значит, Тасман прилагал огромные усилия, держа курс поперек ветра, и ради чего? Чтобы, не приведи господь, случайно не открыть Бассов пролив, оставив эту честь англичанам?

То есть его маршрут выглядел логично только в том случае, если предположить, что очертания австралийского материка ему были хорошо знакомы. Про Бассов пролив и острова в нем он тоже знал, а вот что за земли находится южнее и восточнее его — нет.

Однако отсюда получался довольно тревожный вывод. До экспедиции Тасмана оставалось пятьдесят лет. Так когда же голландцы все-таки открыли этот самый пролив — ведь явно не за год и не за два до экспедиции Тасмана! А вдруг за пятьдесят или сорок восемь? Тогда в ближайшее время у нас могут быть гости, к встрече которых мы, если честно, почти совсем не готовы.

Разумеется, подплыви они к самому городу, их будет нетрудно утопить. Но если пришельцы высадятся на нашем острове, но с противоположной стороны, мы ничего не заметим! И, как следствие, с высокой степенью вероятности вынуждены будем воевать на суше, что весьма и весьма чревато. Ведь нас тут сейчас всего двадцать шесть человек, из которых хоть как-то умеют стрелять только пятнадцать. Да и по завершении переселения на Манюнин всех желающих с Хендерсона и Питкэрна наша численность все равно не дотянет даже до пятидесяти рыл всех полов и возрастов, в то время как на корабле будет как минимум сотни две здоровых и умеющих обращаться с оружием мужиков.

В общем, вышка для антенны строилась с таким расчетом, чтобы там был еще и нормальный наблюдательный пост, с которого можно будет осматривать практически всю береговую линию острова. К счастью, задача упрощалась самой природой. Дело в том, что появления гостей следовало ожидать с запада, но как раз там практически не было хоть сколько-нибудь удобных бухт для высадки. Зато имелось сколько угодно мест, где можно сесть на мель или пропороть днище об острые камни. В общем, наблюдательный пост на горе даст нам хоть какую-то возможность заранее увидеть пришельцев, но радикально проблема будет решена только с постройкой авиабазы на острове Кинг, откуда можно будет легко мониторить все подходы к границам нашей колонии.

Тут, конечно, при желании можно возразить, что, когда бы ни открыли Австралию с нашими островами, ее колонизация началась только в девятнадцатом веке, поэтому нам можно не волноваться. Да, но ведь ни голландцам, ни испанцам, ни португальцем нафиг не нужны были пустые земли! Их и так уже было открыто более чем достаточно. Ценность представляли только населенные, жителей которых можно было заставить работать на себя. И в этом смысле наша колония наверняка покажется лакомым куском любому гостю из Европы.

Однако первые гости явились к нам не с запада, а чуть ли не с прямо противоположной стороны. Случилось это событие через полтора месяца после высадки, когда мой дом был закончен, и мы приступили к постройке сразу всех остальных, на первое время запланированных в городе, общим числом три. Как раз когда я закончил разметку фундамента для третьего дома, зашипела висящая на поясе рация ближней связи, и вскоре я, офигевая, слушал доклад вахтенного с "Мечты":

— Вижу моторный корабль в семи километрах на юго-восток!

У меня выпал из рук электронный уровень. Ну сами представьте — сидите вы в далеком шестнадцатом веке. Вокруг лепота. До появления первого парохода больше двухсот лет, да и то он начнет бороздить воды Гудзона, а вовсе не Бассового пролива! А тут на тебе — говорят, плывет. И куда бежать — к дому, где оружие, или к лодке, чтобы побыстрее оказаться на "Мечте"? Наш катамаран собирался сделать заход за рыбой и потому стоял не в лагуне, а на внешнем рейде у входа в нее. Блин, вот что значит отсутствие документа, в котором написано, кто и что делает по тревоге! Говорил же мне дядя Миша, что его надо побыстрее составить, да все как-то не доходили руки.

Пока лодку спихивали на воду и заводили мотор, я успел сбегать домой за автоматом, хоть на "Мечте" и оставалась одна маузеровская винтовка.

Путь через лагуну занял двадцать минут, и в конце его пришел еще один доклад от Власа:

— Кажется, корабль терпит бедствие! Раньше у него с кормы шел дым, а теперь перестал, люди столпились на корме, корабль уносит в океан!

— Размеры у него какие? — рявкнул я.

— Метров восемь в длину, ширину определить трудно, он очень низко сидит.

— И почему же ты решил, что этот корабль моторный?

— Потому что похож на наш "Богатырь"! Парусов нет, мачты нет, на корме что-то дымит — все как у него.

Тьфу! Я сжал зубы, чтобы не расхохотаться. Вот ведь молодое поколение растет, весел не видело! Для Власа любой корабль может быть или парусным, или моторным. В те далекие времена, когда меня на острове еще не было, а Тонга с Манюней выходили в океан на двух связанных бревнах, Влас был совсем маленьким и уже почти ничего не помнит.

Вскоре я, поднявшись на крышу каюты нашего катамарана, рассматривал в бинокль "моторный корабль". Интересно, а ведь это, кажется, не совсем плот! Две... нет, три каких-то явно гибких колбасы, связанные между собой. Экипаж... сколько же их там... ага, семь человек. Шесть примерно одного роста, один существенно меньше — или карлик, или ребенок.

"Мечта", рыча дизелями, уже шла на полном ходу к нашим гостям, потому как они действительно явно терпели бедствие. Во-первых, их уносило в океан. Хоть западный ветер был и не очень сильный, порядка семи метров в секунду, выгрести против него они не могли. А во-вторых, больно уж глубоко сидит их посудина, небось набрала воды по самое дальше некуда. И, главное, этот процесс продолжается. Успеем?

Мы успели, но впритык, плот из коры явно держался на воде последние минуты. Я кинул туда конец, самый здоровый мужик поймал его, к чему-то привязал, и вскоре плот был подтянут к катамарану, а терпящие бедствие взобрались на его палубу. Шесть взрослых — пожилая пара, парень с девушкой, два паренька лет по тринадцать-четырнадцать и девочка лет шести. Но что это за люди?

Я ведь еще перед экспедицией почитал про тасманийцев и хорошо помнил единственную сохранившуюся фотографию, где были изображены последние представители этого народа. Но там были какие-то гибриды негров с питекантропами, тупо смотрящие в объектив, а здесь совершенно нормальные люди, только голые. Мальчишки так вообще больше похожи на европейцев, чем на моих полинезийцев, и не имеют совсем ничего общего с фотографией последних жителей Тасмании.

Но, чуть подумав, я понял, что ключевое слово здесь — "последние".

Представьте себе, что в Отечественной победили гитлеровцы. Кто был бы изображен на фотографии "последние русские" — богатыри и красавцы? Хрен. Да и сейчас не исключено, что в каком-то будущем может появиться такой снимок, тенденция уже просматривается. И будут оттуда смотреть на потомков тупые бомжи с пропитыми дегенеративными харями! Даже если к тому времени и останется кто-то, более похожий на человека, найдется множество совершенно объективных причин, по которым он не попадет в кадр. Ибо историю пишут победители.

Потерпевшие кораблекрушение вызвали немалый интерес в городе, но относился он в основном к их одежде, а точнее — полному ее отсутствию. Дело в том, что температура была порядка плюс пятнадцати градусов, и полинезийцы просто не понимали, как можно в такой жуткий мороз ходить без теплой одежды, обуви, головного убора, и при этом не дрожать и не синеть.

Действительно, гости, кроме ребенка, сильно замерзшими не выглядели. Им выделили небольшую палатку, навалили перед ней кучу дров, разожгли костер и оставили в покое, все равно до обеда оставалось еще не меньше полутора часов.

Я же сначала внимательно рассмотрел их плавстредство, которое было отцеплено от "Мечты" и вытащено на берег. Кстати, пожилой мужик первым делом отвязал от своего судна три поперечных перекладины, оказавшиеся копьями. Два цельнодеревянных, с обожженными концами, и одно с каменным наконечником, не только аккуратно примотанным к древку, но и замазанным чем-то вроде смолы для придания креплению большей прочности. Агрессии или испуга гости не проявляли, сидели у своего костра с видом явного блаженства и с умеренным интересом разглядывали наш город.

Их корабль оказался сделанным из коры белого эвкалипта, которую можно было снять со ствола целиком. Ее и сняли, а потом свернули в трубку и замазали чьим-то жиром. Наверное, для герметичности, а не для запаха, но воняла эта замазка здорово.

Так вот, плот состоял из трех таких баллонов — большого в центре и двух поменьше по краям. На корме располагалось нечто вроде высокой глиняной тарелки с углями и золой — видимо, добывание огня представляло собой настолько нелегкую задачу, что его брали с собой в плавание. Тарелка и давала дым, из-за которого Влас принял плот за моторное судно, а потом ее залило.

После обеда, состоящего из жаренного на вертелах валлаби, то есть кенгуру размером с зайца, коих тут водилось довольно много, я отправился на свою дачу около Прудов. Использовать Ханю в качестве переводчика оказалось невозможно — она не понимала ни слова из того, что говорили гости. Вот я и решил посмотреть, нет ли в интернете каких-либо сведений о языке тасманийских аборигенов. Потому как приплыли наши гости явно оттуда, а не с австралийского материка.

Как ни странно, словари нашлись довольно быстро. Правда, англо-тасманийские, но я в общем-то ничего другого и не ждал. Более того, выяснилось, что у наших соседей два языка, довольно сильно отличающихся друг от друга. Я выбрал тот, на котором говорили племена, обитающие на северо-востоке Тасмании, решив, что вряд ли визитеры явились к нам с противоположного конца своего не такого уж маленького острова. Так оно и оказалось, через пару недель мы уже неплохо понимали друг друга.

За это время тасманийцы освоились в городе и даже приняли участие в его обеспечении продовольствием, сходив на охоту и добыв своими копьями трех валлаби, один из которых оказался довольно крупным, килограммов на пятнадцать. Причем сами сдали добычу на кухню, не предъявив на нее каких-либо особых прав, что лично мне очень понравилось.

Кроме того, гости поняли, зачем нужна одежда, и даже начали ее носить, но пока частично. То есть они еще соглашались надеть что-либо на торс, но и штаны, и юбки им совершенно не понравились. Получилось, надо сказать, довольно странное зрелище — сверху какая-нибудь дешевая ветровка, а снизу ничего. Дядя Миша, впервые увидев такое, вздохнул и сказал, что эту армянскую порнографию надо как-нибудь побыстрее прекратить.

Жили гости все в той же палатке, четырехместной "Тунгуске", и долго не могли понять моего вопроса — не хотят ли они сменить жилище на более просторное. Зачем? Ведь и здесь все прекрасно помещаются!