Главная роль

— Пусть снимет покрывало.

Элиан, скорее из любопытства, потребовал:

— Сними покрывало.

— Приказывай своей сестре, — оборвал Максим.

И сразу пожалел об этих словах. Говорить таким тоном с начальником гвардии не следовало. Да еще — при солдатах.

— Хочу поглядеть на твою сестру, — жестко повторил Элиан.

Настаивал из упрямства, истины не подозревал.

— Сначала спроси позволения у мужа, — усмехнулся Марцелл.

Взгляды их скрестились.

— Опомнитесь, — сказала Корнелия. — Не стану же я вечно прятаться.

Марцелл улыбнулся ей и чуть заметно опустил веки. Мол, разрешаю, покажись. Максим резко повернулся к ним, но ничего не сказал.

Сможет ли весталка Корнелия всю жизнь провести в особняке Марцелла, скрываясь от гостей и слуг, не решаясь выйти на улицу? Нет. Рано или поздно ее увидят. Пойдут слухи. И снова пожалует Элиан... Пусть все решится сейчас. Так благоразумнее.

Корнелия-Игнема приподняла край покрывала. Медлила не от страха, руки не дрожали. Появление весталки всегда предвещал ликтор. Сейчас ликтора не было. Корнелия сама подготавливала свой выход.

Неторопливо, с достоинством откинула покрывало. Была женщиной, и явно наслаждалась произведенным впечатлением.

Лицо Элиана выцвело. На всех торжествах начальник гвардии сопровождал императора. Сотни раз видел священных дев Весты вблизи. Элиана нельзя было обмануть рассуждениями о внешнем сходстве, уверить, будто сестра Максима до странности похожа на согрешившую весталку, только чуть полнее, да выше ростом, да оттенок волос не столь ярок...

Начальник гвардии узнал весталку мгновенно, сразу. Отшатнулся. Вообразил, что видит призрак. Потом опомнился. Осознал: перед ним — обыкновенная женщина. Амата Корнелия, заживо погребенная весталка. Она смотрела на Элиана, едва приметно улыбаясь. Смотрела с бесстрашием человека, побывавшего на том свете и вернувшегося в мир живых.

На лбу Элиана выступили капли пота. Он вообразил погребальное шествие. Безмолвных горожан, выстроившихся вдоль дороги. Весталку, обмотанную покрывалами, привязанную к носилкам. Услышал молитвы жрецов-понтификов, скрежет каменной плиты, закрывшей могилу.

Весталка была погребена.

И вышла из могилы невредимой. Не задохнулась в склепе, не исчахла от голода и жажды, не умерла от ужаса. Вышла из могилы живой.

Вышла? Нет! Ее спасли!

Взгляд Элиана заметался от Корнелии к Марцеллу, от Марцелла к Сервии и остановился на Максиме.

Мгновение начальник гвардии смотрел на императорского секретаря, словно на могущественного чародея. Но тотчас холодный ум римлянина взял верх. Элиан живо представил, как можно было освободить весталку. Дождаться ночи, подкупить или перехитрить часового, вскрыть склеп...

Возле могилы стоял единственный часовой. Домициан позволил снять стражу, но Элиан одного-таки часового оставил. Просто для порядка. Вообразить не мог, что кто-то осмелится...

Осмелился! Чужеземец! Ни один римлянин и помыслить бы не дерзнул... Чужеземец помыслил. Увлек остальных.

И теперь Амата Корнелия смотрела в глаза начальнику гвардии.

По левую руку от нее стоял Максим, по правую — Марцелл. Чуть далее — Сервия. Спасители весталки.

Ослушники императора.

Преступники.

Начальник гвардии обязан их наказать.

Светлые волосы Элиана прилипли ко лбу. Лицо было залито потом. Он не чувствовал порывов холодного ветра.

Домициан приказал казнить весталку. И что же? Домициан убит, а весталка Корнелия — жива!

Солдаты, не знавшие Амату Корнелию в лицо, удивленно посматривали на командира.

Элиан не был трусом, но в тот миг испугался. Воля чужеземца превосходила его собственную, как и волю императора Домициана. Такого человека не одолеть. Даже в потасовке. Пусть у самого Элиана и у солдат — мечи, тогда как у Марцелла — кинжал, а чужеземец и вовсе безоружен. Дело не в оружии.

Просто чужеземец защищает не себя. Труднее убить солдата, когда за его спиной жена и дети, родной город, родная земля. Того, кто пошел в бой за других, победить труднее.

Элиан был воином. Привык уважать силу и отвагу. Поэтому чужеземец был ему по душе. Однако начальник гвардии обязан исполнять приказы.

Элиан провел рукой по влажному лбу. Чьи приказы? Император Нерва беспомощен, а Цезарь Домициан убит.

Вина Аматы Корнелии не доказана. Возможно, чужеземец спас невиновную? Такова была воля богини? Только поэтому на Рим не обрушились всяческие беды?

Элиан ухватился за спасительную мысль.

Максим, слышавший монолог начальника гвардии так же ясно, как если бы тот говорил вслух, дружелюбно спросил:

— Нравится ли тебе моя сестра Игнема?

— Она... кого-то напоминает, — ответил Элиан, не принявший еще окончательного решения.

— Говорят, похожа на весталку Корнелию, — бросил вызов Марцелл.

Элиан уклонился от боя.

— Весталку Корнелию? Твоя жена красивее.

— Благодарю, — Игнема сердечно смотрела на Элиана. — Благодарю тебя.

— Неужели не замечаешь сходства? — допытывался Марцелл.

— Я не приглядывался к весталке, — парировал Элиан.

Обернулся к змеекосой.

— Ты служила Амате Корнелии. Ответь, разве Игнема Максима похожа на нее?

Лицо змееглазой покрылось пятнами. Глаза бегали. Губы беззвучно шевелились. Элиан, опасаясь доноса, заставлял ее подтвердить: Игнема на Корнелию не похожа.

Вольноотпущенница исходила ненавистью, но ничего не могла поделать. Вздумай она воспротивиться, расправа последует незамедлительно. Искать защиты не у кого.

— Ни малейшего сходства, — прошипела она сквозь зубы.

— Ступай прочь, — велел Элиан.

Ясно было: на этом его милости закончились. Змееглазой лучше о себе не напоминать. Элиан не простит того, что пережил по ее вине.

Вольноотпущенница бросилась прочь. Ушел и Элиан — небрежно простившись. Солдаты безропотно зашагали следом. Догадывались: что-то случилось (что именно — оставалось загадкой), но понимали — ответа доискиваться не стоит.

Ветер усилился. Дул резко, порывами бросал пыль в лицо. Вихрем пролетел огненно-алый шарф, сорванный с плеч какой-то модницы. В доме напротив приоткрылось окно, выглянула молодая женщина и тотчас, недовольно сморщившись, захлопнула ставни.

Игнема, засмеявшись, подставила ветру лицо. Вытянула руки, ликующе вскрикнула — ветер трепал ее спутанные волосы.

Максим повернулся и посмотрел на Сервию. За считанные минуты она осунулась так, словно месяц голодала.

— Зачем? — спросил Максим. — Игнема, зачем ты показалась этой... доносчице?

— Я не могла... — горячо воскликнула Игнема. — Не могла от нее прятаться. Не смеет она думать, что победила!

— Подлость не должна торжествовать, — веско уронил Марцелл.

Тут над головами громыхнуло с новой силой. Ветер стих. Крупные и тяжелые, упали первые дождевые капли. Блеснула молния, озарив дома на другой стороне улицы, и тотчас все погрузилось во мрак. Вода низвергалась стеной, по мостовой бежал пенный поток. Молнии вспыхивали поминутно, раскаты грома не смолкали — невозможно было услышать ни слова.

Терраса дворца Калигулы защищала от ледяных струй. Сервия оперлась на руку Максима. Как завороженные они смотрели на струи дождя, на пузыри в лужах.

Постепенно гроза удалялась: молнии сверкали все реже, гром затихал. Начало светлеть, воздух сделался холодным и свежим. Игнема плотнее закуталась в покрывало. Дождь прекратился.

Какой-то человек мчался по Спуску. Он промок насквозь, летел не разбирая дороги, прямо по лужам. Размахивал руками. Максим узнал бестиария. И тот его узнал, завопил во всю мощь легких:

— Лавия родила сына!

Тут все засмеялись, заговорили разом, принялись поздравлять новоявленного отца. Женщины решили немедленно отправиться домой, навестить роженицу. Максим удержал Сервию за руку.

— Позволь задать один вопрос. Давно меня мучает.

Сервия вскинула глаза. Максим смотрел поверх ее головы.

— Почему ты рассталась с Элианом? Разве он хуже меня? Хороший человек.

Взгляд Сервии сделался холоден.

— Да, неплохой, — ответила она раздумчиво. — По собственной прихоти никого не обидит. Но, исполняя волю Домициана, казнил бы Марцелла, Амату Корнелию и меня. Ты же, вопреки воле Домициана, спас Марцелла, Амату Корнелию и меня. Вот и вся разница.

* * *

О женитьбе сенатора Марцелла судачил весь Рим. Женщины презрительно поджимали губы: "Года не прошло, как казнили весталку, а сенатор Марцелл ввел в дом молодую жену". Мужчины возражали: "В прежней любви не было толку, так всю жизнь оставаться холостяком?"

Друзья и клиенты Марцелла, бывавшие в его доме, разнесли по городу весть: Игнема похожа на весталку Корнелию. Мужчины посмеивались: "Только женщины могли такое выдумать!" Женщины верили: "Это умаляет вину Марцелла". Спорщики жаждали собственными глазами поглядеть на Игнему, но она избегала игр и шумных собраний. Любопытство горожан возрастало с каждым днем.

Не меньше судачили и о замужестве Сервии. Ревнители старины возмущались: "Конечно, чужеземец получил римское гражданство и был обласкан императором. Но как римлянка древнего рода могла снизойти до выскочки?!" Молодые и рьяные восхищались: "Чужеземец всего год в Риме, а успел уже получить гражданство и войти в милость к императору. Сервия Марцелла сумела поймать удачу".

Разговоры не смолкали три месяца. Возможно, горожане обсуждали бы выбор и семейное счастье Марцеллов и дольше, но внезапное событие поглотило внимание всех римлян.

*

Максим прислушался. В доме Августа стояла удивительная тишина. Такой не было, даже когда императора держали под стражей преторианцы. Тогда хотя бы звякали доспехи часовых, доносились легкие шаги, испуганные перешептывания слуг. Сейчас не раздавалось ни звука. Даже самый воздух казался недвижным. Максим невольно прижал ладони к ушам, проверяя, не оглох ли.

Огонек светильника затрепетал и съежился. Максим подбавил масла. Язычок пламени выровнялся и ярко разгорелся.

Максим молча смотрел на неподвижное тело императора. Нерва умер внезапно, без страданий и долгой агонии. Диктовал письмо, побледнел, прикрыл веки и откинулся на подушки. Поднялась суматоха, примчался лекарь, Максим спешно отправил гонца к Марцеллу. Склонившись над императором, напряженно прислушивался к его дыханию. Сжимал и разжимал кулаки, точно всей силой, всей волей желал заставить биться немощное сердце Нервы. Но этот поединок со смертью ему было не выиграть. Дыхание императора становилось все тише, все слабее и постепенно угасло. Слуги подняли крик. Лекарь молча отвернулся. Максим отослал всех. Остался наедине с мертвым — в тишине, еще более пронзительной от того, что ей предшествовали шум и суета.

Двери распахнулись. Стремительно вошел Марцелл.

— Опоздал?

Максим не ответил.

Больше спешить было незачем. Сенатор медленно подошел к императорскому ложу. Опустился на колени.

Максим отвернулся. Марцелл много лет был дружен с Нервой. И даже не успел проститься.

— Горе, какое горе, — тихо проговорил Марцелл.

— Одно утешение. Легкая смерть.

— Обидно сознавать, что это единственная награда за его труды, — вспыхнул Марцелл.

Поднялся с колен. Повернувшись к Максиму, сказал негодующе:

— Новость разлетелась мгновенно. Ко дворцу собираются сенаторы. На лицах — показная скорбь, а в душе тайный страх: удастся ли войти в милость к новому Цезарю.

— Не первый день думают об этом, — откликнулся Максим. — Усыновив Траяна, Нерва словно бы отошел в тень. Все ждали, когда появится новый владыка — энергичный, полный сил. Казалось, Нерва уже не правит. Только доживает.

— Ты-то знаешь, что это было не так, — перебил Марцелл.

Максим кивнул. Нерва оставался императором до конца. Сам тяжело больной, успел подумать о том, каково приходится всем недужным. Учредил государственную медицину. Повелел, чтобы в каждом городе было несколько особых врачей. С богачей они брали бы деньги, но налогов не платили, а бедняков лечили бесплатно. Максим усомнился, принесет ли указ благо. Если врачи начнут получать деньги с больных, легко представить, как отнесутся к бесплатным пациентам. "Больной пожалуется, лекаря прогонят из города", — возразил Нерва.

Мера не замедлила сказаться. Однажды Тит Вибий явился к обеду, сияя золотыми зубами. Вставил вместо выбитых.

Указ о государственной медицине был последним указом Нервы.

...Дверь снова отворилась, и в комнату вошел начальник гвардии.

Марцелл двинулся ему навстречу. Максим встал между ними.

— Уйди, — тихо сказал Максим Элиану. — Тебе не место здесь. Уходи.

Элиан посмотрел на мертвого императора, перевел взгляд на Марцелла, потом на Максима. К удивлению актера, попытался как-то оправдаться:

— Я не желал ему зла. В сущности, безвредный старик был...

Максим коротко взглянул на Марцелла. Понял: сейчас сенатор не вспомнит о детской дружбе. Оттолкнул Элиана.

— Уходи!

Начальник гвардии повернулся и вышел. Марцелл резко сказал:

— Нерва мог бы еще жить и жить!

Максим думал о том же. Не взбунтуйся преторианцы, Нерва жил бы еще долго. А так... Слабое сердце не выдержало потрясения.

Максим чувствовал, как в душе черной волной поднимается гнев. "Элиану лучше сейчас не подворачиваться мне под руку".

— Нужно распорядиться... — начал Марцелл.

Не договорил, снова подошел к мертвому другу, коснулся его лба, постоял тихонько, порывисто отвернулся, приблизился к Максиму.

— Надо распорядиться.

— Пошли за Гефестом, — сказал Максим. — Я не знаю, как все положено делать.

Вольноотпущенника долго искать не пришлось — поджидал за дверьми. Скорбно помолчал, оплакивая участь Нервы. Преданно служил Домициану, но... Не мог не оценить нового императора, его преданности Риму.

Марцелл попросил таблички и стиль.

— Кому пишешь? — спросил Максим.

— Игнеме. Тревожится. Знает: император внезапно занемог. Молит богов. Надеется... — голос Марцелла прервался.

Справившись с собой, сенатор сказал.

— Надо ее известить. Пусть возносит молитвы... подземным богам...

Максим подумал, что Сервия, жившая вместе с ним на Палатине, наверное, уже услышала обо всем, и оплакивает императора.

Гефест без суеты, но очень споро, отрядил гонцов к бальзамировщикам, к плакальщицам, к скульпторам... Нужно было изготовить восковое изображение императора... найти актера, который представлял бы покойного в траурном шествии... объявить о случившемся по городу... доставить на Палатин ветви кипариса... организовать семидневное прощание и траурное шествие так, чтобы нигде не возникло ни суеты, ни толкотни... И главное — сложить погребальный костер, достойный такого правителя, как Марк Кокцей Нерва.

Чуть не в последнюю минуту Максим вспомнил, что необходимо срочно отослать гонцов к Траяну, приемному сыну Нервы, новому императору Римской империи.

Вдобавок, все начатые дела требовали завершения. Ясно было, что из отдаленных уголков империи еще несколько недель будут приходить письма на имя Нервы.